Zhiva_devica все записи автора

 

О нарисованных лисах, снах и дожде 

Хочу рассказать тебе сказку о городе одном. 
В этом городе постоянно идут дожди, а под дождями мокнут мосты. Мосты переплетаются и сплетаются, а в их тенях заводятся узоры. Узоры растут, плодятся и кружат — из этого кружева плывут корабли. Они совсем маленькие, эти кораблики, что щетинятся парусами и неуверенно качают мачтами. Они плывут сквозь город и поднимаются по струям дождя. Ступенька за ступенькой, капля за каплей, дождинка за дождинкой — до самых облаков, что словно подушечные волны в небесах. 
В этом городе живут люди. Не только они, конечно, но речь пойдет о них, хоть и называли их редко людьми. Были ли они ими? Может и да, может и нет, но мало кто хотел на самом деле сие узнать. Даже они сами. 
Когда-то давным-давно, когда мостов было куда меньше и их хитровязанье не могло смутить и спутать случайного прохожего, в городе появилась девочка. Самая обычная девочка, только волосы слишком рыжие и слишком курносый нос. Она хорошо умела молчать, хорошо слушать и оказываться в нужном месте в нужный момент, словно возникала призраком бесплотным из струй дождя. Выпархивала туманным облачком и внимательно смотрела темными глазищами. Иногда обнимала, иногда вела за собой на один из мостов. И, казалось, просто тогда стояли они там — но потом она снова уходила в дождь, и серость растворяла ее огненные волосы. Она редко приходила второй раз, и никто не слышал, чтобы она вернулась в третий. Да и мало кто ее звал, хоть и вспоминали — каждый, кого она хоть раз навещала. Говорили, что если она придёт в третий раз, то уже останется навсегда. 
Так говорили — но ещё никто не смог проверить. 
А она продолжала приходить — и продолжала расти. Взрослеть. Говорить — молчания становилось меньше в устах ее, но не вытеснялось оно полностью словом. 
Она писала дневники о том, у кого была, о тех, кто ее звал. Писала хвостом и редкими солнечными лучами прямо на мостовой, писала тенью на постаментах памятников, писала памятью на гребнях волн, ветерком — на ветках деревьев, отблеском фонарей — на мокром асфальте. Город был ее памятью — хранил ее, оберегал, лелеял и взращивал в самом себе, укачивал и баюкал, смешил и вместе с нею же и грустил. Он говорил с ней строками, она отвечала глазами и улыбкой. Она читала его пальцами по камню и шагами по гулкой мостовой. 

Шли годы, что в городе были как секунды, и минуты, что были будто века. 

А потом случилось кое-что: рыжая научилась видеть сны. Она смотрела их, вертела в руках и удивленно, нехотя, отпускала обратно, оставив пыльцу прилипшей к ладоням. Она кувыркалась и ныряла в них, словно зимородок в весенней речушке, и выходить порой не хотела настолько, что оставалась в них. Город видел. Город наблюдал. Город выжидал, ждал терпеливо и верно. А потом в городе появились лисы. Они были везде: на решетках сада, на перилах и фонтанах, на карнизах и на окнах, на фасадах, ступеньках и лавочках. Они прыгали по водосточным трубам, съезжали по гардинам, хватались за воздушных змеев и прятались в забытых гитарах. И тогда рыжая потеряла сон. Она гуляла по городу, в одночасье ставшему лисьим, и вела рукой от лиса к лису. Нарисованные на стенах и на кирпичных кладках, на зеркалах и на автомобилях, на поездах и на магазинных дверях, лисы словно оживали под дождем. Под струящимися по ним прозрачным каплям они словно дышали, вздымая под рыжей шерсткой грудь. И с ними в унисон дышала сама рыжая. Она искала среди миллионов единственного, что спрыгнет со стены и улыбнется. Она хорошо помнила эту улыбку, впервые увиденную во снах — куда проникла сначала она, а уж потом и лис, что бережно нес ее, будто букет цветов. 
Она подставила под нее ладони, поймав, словно закатный шар золотистого цвета, бережно смотря сквозь полусомкнутые пальцы глазами цвета спелых орехов в меду. Она не знала, что с ним делать. Сначала рыжая вплела его в волосы, словно огонек-фонарик, что осветит путь среди страниц — и ей самой, и к ней выведет заблудших. Потом она подвесила его на небо в окружении таких же шариков. Они вертелись, медленно и величественно, пересекая пути друг друга, но неизменно следуя своему, что был постоянным и вечным. Шарики то тухли, то разгорались, то вспыхивали с небывалой силой — и тогда погружали соседние во тьму, из которой те уже не выходили. Рыжая испугалась за шарик — тот мог погаснуть, как те, что исчезли в прохладной мгле до него. И шарик, подмигнув ей, превратился в лиса. Обмахнулся хвостом и вкрадчиво скользнул на бесшумных лапках. 
В шерсти у него запутался блеск от звезд и песчинки черных дыр, которые она терпеливо вычесывала, перебирая шелковистую шерсть. Лис пел ей, положив морду на плечо и обвивая ее колени пушистым хвостом. Он пел о дальних странах и местах, о крышах и небе над ними, он пел о городах и о лесах, пел о бесконечных дорогах и о крыльях. Он учил ее видеть сны и гулять по ним, он показывал ей места, о которых рыжая никогда не задумывалась. Она же рассказывала ему о городе дождей и рисовала лиса на его улицах. Лис неизменно пририсовывал её рядом каждый раз. Она учила его танцевать и летать, говорить с котами и заваривать чаи. Он смотрел на ее город ее глазами. Единственное, чего он не мог увидеть в этом волшебном зеркале, — ее саму, бегущую по пустым рассветным улицам. И не мог сам бежать рядом. 
Оттого-то и искала рыжая уж который день в городе, заполнившимся лисами, своего лиса. Лисы провожали ее взглядами, легким взмахом хвоста, ушками; принюхивались и прислушивались к ней — и исчезали вместе с дождем или в нем, стремясь рассказать Лису о том, что они видели. И о том, прикосновение чьей руки дало им чудодейство бежать на своих лапах, пружинисто ощущая брызги луж и неровную каменистость улиц. 
И только городу ведомо, сколько дней звонило набатом поисков, сколько лет прошло между часами и секундами. Только он мог рассказать, сколько миль и сколько шагов прошелестело по нему, сколько поворотов туда-не туда было сделано. Сколько воды пролили дожди, стремясь мелодией капель поведать простое и главное, направить и указать. И сколько мостов осталось позади. Пока однажды в серости переливчатой не загорелись два рыжих пятна. Настолько рыжих, что казалось, что и не идет над ними дождь, что рассыпаются в легкую звенящую пыль потоки небесной воды. И словно сквозь толщу морскую идущих друг другу навстречу. 

— Здравствуй, Лис. 
— Здравствуй, Бельчонок. 
И над городом взошло солнце. 

из сети