Людмила_Балахонова все записи автора

ВОСПАЛЕНИЕ ЛЕГКИХ. Интервью с Валерием ЛЕОНТЬЕВЫМ

Опубликовано в газете «Ленинская смена», 1989 г.

...Мне казалось, что ему очень плохо. Все в нем выдавало смертельно уставшего человека. Минуты две он меня пристально изучал, как бы распознавая очередного неприятеля. Но, похоже, остался удовлетворен осмотром и откинулся на спинку кресла.

Валерий Леонтьев в этот раз появился “с бухты-барахты”. Подхватив в Сочи воспаление легких, он две недели пролежал в больнице. За ним неусыпно следили, умоляли не валять дурака, отлежаться в постели... Но когда в один прекрасный день врачи заглянули в палату, то поняли, что больной удрал.

А сейчас он сидел в самом дальнем углу артистической каморки, спасаясь от беззвучного рева звездной судьбы. Но только ли болезнь причиной?

А по ту сторону двери — ругань, крики, визги. И, наверное, хочется послать их к черту, но…

– Понимаете, в жизни я настолько тактичный и мягкий человек, что зачастую это мне же и вредит. Получается так, что когда просто необходимо быть твердым и, допустим, послать подальше — я этого не делаю и глотаю обиды как лекарство: надо - пей.

— А где же в это время друзья? Где поддержка и теплые руки близких?

— У человека вообще не должно быть много друзей, потому что такое понятие, как друг, включает в себя слишком много. Если есть один близкий человек — этого вполне достаточно. Остальные пусть будут приятелями, знакомыми и т. д.  

– Валерий Яковлевич, вы героически пережили кризисные времена — это своего рода гражданский подвиг. Вы не находите?

— Никакой это не подвиг, а естественный путь ненормального артиста. Вы абсолютно правы: не всегда мне удавалось петь то, что я хотел, так как рот был зажат. Всем понятно, что существуют, темы вечные — жизнь, смерть, войнa, мир, любовь... То есть тот самый базис, на который люди искусства всегда опирались. Но существует и текущий момент — социальный, общественный. От этого нельзя отмахиваться, и я всегда пытался что-то делать в этом направлении, но в годы застоя просто полагалось иметь 30—40 процентов “патриотического” репертуара. И я пел о Родине, о Мире, но старался делать это такими средствами, чтобы зрителю было интересно. Трудно приходилось, потому что я в одиночку боролся с теми стандартными приемами, когда выходит коротко стриженый исполнитель в темном костюме и начинает громким голосом петь: “Ро-одина! Я верю в мудрость твою-у...” (Я чуть не упал со стула от этого “чудесного” баса — А. Г.). Орать во весь голос о своем чувстве к Родине, по-моему, бессмысленно. Шепотом быстрей доходит.

Такая тема, как защита мира, тоже может иметь свою интересную разработку. В начале 80-х годов у меня была песня “Афганский ветер”, но... текст о цинковых гробах, о похоронках. Разумеется, мне не давали об этом петь и говорили: “Что ты, с ума сошел? У нас там просто, для порядка, ограниченный контингент”. Но когда я уже сам там побывал в 1985 году, то первое, что я увидел, когда мы приземлились в Кабуле, — это гробы, которые грузили на самолет в Союз. И потом... Вы знаете, какое-то упорство фанатичное помогло выжить. Меня ругали и пинали, а я все равно делал свое дело. Плохо ли, хорошо ли, но делал. Мои коллеги, с которыми я начинал лет 15-16 назад, давным-давно сменили работу. Теперь они — водители, телефонисты я т. п. С грустью, а может, со смехом вспоминают те времена, когда были артистами.

- Скажите, но только честно, верите вы в перестройку? Не коробит ли вас чисто по-человечески тот факт, что появились значки с изображением руководителя государства?

— Это даже здорово, что сменились формы наглядной агитации. Раньше висели всевозможные плакаты, призывающие больше надоить, нарубить, больше возделать... А то, что сейчас продаются значки с портретами Горбачева, - не вижу в этом ничего плохого. За майками с надписями “Перестройка” и “Гласность” иностранцы бегают так, что ноги ломают. Это же свидетельство де­мократизации! С верой в сам процесс перестройки сложнее. Темпы, которыми мы движемся, заставляют сомневаться в том, что это произойдет очень скоро. Начали резво, споро, сильно заговорили, а сегодня явных результатов перестройки пока мало. Я могу отвечать только за свою профессию. Ну стало потише с худсоветами – они успокоились. Не дергают музыкантов. Непрофессионалы теперь могут выходить на сцену и показывать себя на шоу-рынке, зато материально-техническая база поп-музыки по-прежнему в загоне. Нашими инструментами только землю копать, а валюта первой категории “затыкает”, как нам говорят, более важные дыры в экономике. Все по-прежнему “пасутся” у фарцовщиков,.

...Я пою о том, что я - просто певец. Но я ведь еще и человек, который видит, что в магазинах так же "давятся» за импортом, существуют гигантские толпы за водкой. А в очереди за сапогами вообще могут убить. Но говорится тем не менее очень много. Дай Бог, чтобы эти разговоры приобрели наконец-то реальные формы.

— Сидим в редакции и ломаем голову: как могло произойти, что ваша “Белая ворона” идет на рекорд... в конкурсе “худших песен”. Я лично “Ворону” очень люблю...

– Спасибо. Просто существует разный слушательский контингент. Одним проблемы, которые поднимаются в песне, просто непонятны. Они не возьмут в толк, зачем петь про каких-то ворон. Это вызывает у них раздражение, и еще большее оттого, что песня кому-то очень нравится. Как правило, чем человек старше, тем понятнее ему (ей) ситуация “белой вороны”. Когда он успевает уже что-то пережить, побывать ею, тогда его эта песня и затрагивает. Людям помоложе нравится либо танцевальная музыка, либо музыка на “текущий момент” — это объективно. В опросе ТАСС “Музыкальный Олимп” “Белая ворона” восемь месяцев стояла в лидерах...

— У меня, кстати, двойственное отношение к этим самым “парадам”. Хотя... Вы последний “Олимп” читали?

— Нет, а что?

— То, что “Доктор Время”, песня из новых концертов — занимает первое место.

— А среди исполнителей что там?

— Вы — первый.

— Ну, вот видите, плюрализм мнений. Я с этим считаюсь (улыбается).

…Помолчав немного, он продолжил:

— Звание это, а я не сомневаюсь в искренности результатов — знакомств у меня в ТАСС не было и нет, — сделала мне публика. Вдобавок ко всему она так “достала” чиновников своими письмами, что они плеснули мне официальное звание. Я за ним никогда не гнался. Зачем это нужно? Если тебя народ знает — так вон,— Леоитьев распахнул двери,— полный зал. А сколько их, “народных”, о существовании которых никто не знает?! В Ворошиловградской филармонии, где я служу, два народных артиста, но о них не знают даже в области. Так зачем они, эти звания? Был бы зритель.

— Пугачева как-то выступала по телевидению и сетовала, что вынуждена брать с собой кипятильник на гастроли за границу. Действительно ли положение советских артистов за рубежом такое нищенское?

— Да, безусловно.

— Недавно сообщили, что в Москве открыт Театр песни, правда, пока только на бумаге, Какую роль будете играть в нем вы?

— Откровенно говоря, я не знаю толком о статусе этого заведения. В Ленинграде открылся экспериментальный театр “Бенефис”. Наши итальянские “товарищи”, как часто говорят, предлагают свое сотрудничество. Руководство театра предложило мне взяться за это дело, но я даже сценарий в руках не держал. А если меня и Пугачева пригласит, буду рад. Вам не кажется, что мы перешли на Пугачеву?

— Кажется, но, пожалуйста, еще один вопрос. Эта удивительная женщина находит время и силы, чтобы уделить внимание молодым, подающим надежды певцам. Есть ли у вас свои подопечные?

— С лета нынешнего года мы работаем с группой “Рондо”. Я думаю, что такое сотрудничество тоже помогает молодым музыкантам. Сама группа, скорее всего, не собрала бы стадионы, а работая со мной, они имеют возможность показать себя большому количеству людей. А такого человека, которого бы я “взял под крылышко”, “окучивал” бы и толкал вперед, у меня нет. А потом, вы же понимаете, что материнская опека Пугачевой имеет под собой и вторую сторону. Откуда она берет песни? У того же Кузьмина, у Николаева. А это разве не поддержка, что я пополняю репертуар у совершенно неизвестных людей, таких, которые приносят мне «паршивые» кассетки с очень даже толковой музыкой?

— Hе так давно читал в “Огоньке” о скандале, происшедшем с некоторыми артистами вашей группы. Группа “Эхо”, балетный ан­самбль, всегда ли вы ими довольны?

— 3наете, всякое бывает. “Костяк” какой-то существует, а вокруг люди меняются. Тем не менее, мы как-то попривыкли друг к другу, как-никак с 1972 года вместе.

— Hикогда не слышал о ваших музыкальных пристрастиях, кроме того, что любите группу Queen. Однако это Запад, а как оцениваете открытия наших рок-лабораторий? Близки ли вам Кинчев, Бутусов?

— Бутусов? О да, он мне правится! У него есть ценности неподдельные. Если он сердится, то не потому, что модно. У меня ощущение, что у Славы — нутро человека, имеющего право делать то, что он делает. А Кинчев, пожалуй, не задевает меня. Сейчас очень многие пытаются играть в рассерженных молодых людей, потому что время такое, когда можно. Можно ругаться, как угодно сердиться. Вот и выходит, что общая картина нашей рок-музыки — какая-то ругачка и недовольство всем на свете. И, если говорить откровенно, то мне уже надоело, когда из клипа в клип шагают Сталин, Брежнев. Все это кочует, эта бесконечная тематика...

— А то, что модно стало петь о проститутках, о СПИДе, о наркоманах?

– Все хорошо, когда не очень много. Да, это те реальные явления, о которых надо петь. Но когда каждый считает своим долгом замолвить словечко на злободневщину — картина становится просто смешной. Как будто ничего другого в жизни не осталось!  

— Мне кажется, что людям вашего типа исключительно чужда всякая напористость...

— А так и есть. Сказать, что я — сильная личность, не могу. Любой мой шаг подвержен сомнениям, колебаниям, так что жить исключительно для себя с точки зрения эгоизма сильной личности я не умею. Я тянусь к людям, но порой все же очень хочется поте­ряться, заблудиться, с глаз подальше. В такие минуты даже чувство голода не возвратит меня к людям, потому что я страшно равнодушен к еде.

— Сейчас вы, надеюсь, не в таком состоянии?

— Что вы! Мне в Алма-Ате очень нравится. В прошлый раз мы дали во Дворце Ленина 33 концерта, а сейчас прямо-таки жалею, что ограничен срок. Но ничего, мы ведь не навсегда расстаемся…

…Я убежден в том, что в наше парадоксальное время всяческих метаморфоз сильный пол все-таки сохранил за собой право и обязанность самостоятельно принимать решения, выбирать и быть независимым. Леонтьев издавна следует этому принципу. Надо было решиться порвать со старой жизнью и перейти из горного института в одну из филармоний КомиАССР, а, проработав там семь лет, бросить насиженное местечко. Надо были решиться на определенного рода имидж, чтобы потом усредненный зритель мысленно и вслух упрекал певца, по его же выражению, в “моральном стриптизе”.

Из года в год попадают на газетные полосы штампы о том, что молод, спортивен, удачлив... И как редко задумываются над тем, что, быть может, не так молод я не так удачлив лишь потому, что этому способствуем мы с вами. А Валерию Леонтьеву только 39...

...Когда я прощался с Валерием Яковлевичем, я вдруг подумал о том, что вся жизнь у него — воспаление легких.И еще о том, что он всегда переносит его с осложнением на сердце.


@ Алексей Гостев

Это интервью нашла Таня! Спасибо ей!