The_best_memories все записи автора Это ощущение появлялось слишком часто. Как вы смотрите на человека, у которого горе, скажите, как? Когда ночь сухая, у вас температура, болит голова и хочется, чтобы это прошло. И в бреду вы просите помочь вам и дать лекарство. А кто-то сидит рядом, гладит вас по голове, а вы крутитесь на подушке, вам кажется, что своей щекой вы пропалите в ней дырку. И вам совершенно все равно, какие слова вам сейчас говорят, вам только хочется, чтобы так нежно гладили вас по голове, а от этого свет становился все темнее и в забытье вы засыпали.

По коже бегали мурашки, кожа под ногтями синела, волосы противной соломой падали на лоб, на котором то и дело выступали маленькие противные капельки пота. Какая сейчас температура? Двадцать, тридцать, минус пять? Без разницы. Но у меня, похоже, сорок. А то и больше. Что это? Грипп, тиф, малярия, упаси Господи! Следовало бы доползти до полки и там, среди толстых старых томов найти книжку с описанием болезней. Но где же силы взять? – При этой мысли из груди вырвался смешок, и мне казалось, что застрял где-то в горле. Почему не едет скорая, где врач? Где врач, ау! Что делать? Что делать? Я застрелюсь, - но чем? Я не знаю, как держать пистолет в руке, а ружье? Где ружье. О, Господи, да какое ружье? Ну вон оно, - говорил внутренний голос, - под подушкой.
Я шарил под пуховиком в надежде выискать там холодный ствол, но там не было ничего, кроме смятой простыни и гусиных перьев, просачивавшихся, сквозь ткань подушки.

В кухне звенели стаканы, ходили по столам тарелки и кто-то усердно заметал пол. Мне казалось, что передо мной стая журавлей, но сквозь бредовый сон я слышал, что один журавль из этой стаи тихо говорил: Димедрол, сюда, сюда. Затем журавль клевал меня в ягодицу, за что мне хотелось дать ему по клюву, но не было сил. А потом журавль чем-то щелкнул и скрылся. Беловатый ключ кричащих птиц показался в небе. Просочился сквозь потолок и улетел навсегда. Теперь я чувствовал, что можно доползти до полки, но уже как-то не хотелось, и я покорно ждал возвращения белого журавля.

Кто-то дернул шторы, и казалось, что все вокруг побелело. А почему здесь так противно воняет? Сердце потихоньку опустилось в желудок, и я стал шарить под подушкой.
- Тише. Лежите спокойно. – Сказал голос. И в этом голосе я узнал белого журавля и почему-то очень обрадовался.
- Вы журавль? – Спросил я. А женщина ничего не ответила, а только вышла из комнаты. Я привстал и оперся об локоть. Тело ломило, но можно было все же приподняться и разглядеть что было вокруг. В комнате я был один. Моя кровать стояла у окна, на котором телепалась, в мелкий цветочек, зеленая портьера, не доходившая до пола. Рядом стояла какая-то белая тумбочка, а на ней был графин и стакан, на дне которого было немножко воды.
У стены стоял столик с лампой под красным абажуром, а возле столика – стул, с выцветшим от времени сидением зелено-желтого цвета. Над столиком висел такой потрепанный отрывной календарь. 24 марта 1924 года. «24? – Подумал я. Вчера же было двадцатое?»
Не помню, откуда взялись во мне силы, но я вскочил и попытался выскочить в коридор. Дверь оказалась заперта, я сел на пол и стал, что есть мочи, барабанить кулаками и кричать сквозь щель, откуда тянуло сквозняком. На мои крики прибежал мой журавль, но теперь он был уже не такой волшебный, а довольно пожилой, в сереньком халатике, а на груди, на цепочке болтались очки в роговой оправе.
- Вы не мой журавлик! – Закричал я и попятился по полу назад. – Вон отсюда!
Женщина пыталась поднять меня за руку или хотя бы ухватить за рукав, но тщетно. Я лазил по полу, шнырял под кровать и кидался на нее с невесть откуда взявшейся шваброй.
Наконец, женщина вышла, и я решил, что победа за мной. Изрядно устав и осознав, что я победил, я подошел к тумбочке, открыл верхний ящичек и с удивлением обнаружил, что там, скрепленные резиночкой лежат оторванные листы календаря.
Когда прибежал мой лжежуравль и какой-то дядька в пенсне, они застали меня за очень важным делом. Я, пытаясь послюнявить листок календаря с надписью «20 марта», пытался приделать его назад к общему календарю.
- Ну вы даете! – Закричал я дядьке в халате. – Обманывать меня вздумали. И совести у вас хватило, - качал я головой и тыкал пальцем в календарь и отпадавший вредный листок двадцатого месяца марта. – Прилепили они двадцать четвертое!.. Ну бесы!
- Анна Васильевна, принесите-ка еще… - Подмигнул он сестре и та скрылась. – А Вам, товарищ, - сказал он, обращаясь уже ко мне, - нужно лечь.
- И не подумаю. – Возразил я, а сам косо поглядывал на швабру в углу и подсчитывал, успею ли я туда прыгнуть и накинуться на доктора.
Но доктор это быстро понял и взял меня за руку.
- Голубчик, Вы лягте, сейчас Вам сестра укол сделает, да Вы не бойтесь, не выкручивайтесь. – Ласково говорил доктор, а глазки у него были слащавые-слащавые, и масляные такие, как копченая рыба на прилавке. Я с силой выдернул руку и демонстративно лег на кровать, не преминув закинуть ногу на ногу.
- Лаврентий Палыч, - заглянула в комнату стройная женщина в синем халате, - Вам помочь?
- Помочь?.. – Эхом отозвался доктор.
- Буйный? – Спросила девушка.
- Сами разберемся! – Замахал доктор руками, а девушка закрыла двери.

Через секунд тридцать дверь снова распахнулась и вошла эта мерзкая тетенька, которую я возненавидел за очки в роговой оправе и за оторванные листки календаря.
- На живот. – Сказал она, а я покорно сполз с подушки и лег, как и требовалось. Запахло спиртом, и через десять секунд я увидел своего журавля, в очках роговой оправы.
Так продолжалось где-то неделю. Я свыкся и с тем календарем, и с тем, что как только я чувствовал запах спирта, то сразу появлялся передо мной мой журавушка.
И совсем меня не волновало, что свет в комнате яркий, и что тихо так вокруг было. Вот только боязно мне было, что швабру из комнаты унесли.
- От греха подальше. – Перекрестился Лаврентий Палыч, и швабру унесли тотчас.


А еще через недельку я покинул эту тихую комнату. И тогда меня позвали в кабинет, в котором пахло жженым кофе и анальгином. И уже весьма приятный Лаврентий Палыч сказал:
- Я Вас, товарищ, выписываю.
И он потянулся за историей болезни в стеклянный шкафчик, за стеклом которого стояла картинка белобрюхого стройного журавля. Я получил справку с двумя синими печатями. На круглой было имя доктора, а на треуголке красовалась надпись клиники «Журавль».