Le_reve все записи автора

Никогда возвращаясь домой

- Понятно. Но ты разберешься. С твоей-то любовью к технике!

Он получил от нее этот короткий ответ на свое письмо и рассердился. Он писал ей про трудности с тамошними ноутбуками и планшетами, писал много, страстно и мгновенно находя слова – хотя писать и говорить по-русски ему становилось все труднее в последнее время. Но в этот раз получилось легко – из-за восторга новизной, должно быть. Он никогда не пользовался в России планшетами – считал их ненужной прихотью, мажористой и капризной. Фальшью. Мишурой, в общем.


Зачем настоящему Льву мишура? Он и так сверкает и переливается, сам по себе.
А зачем настоящему Льву восторженные отклики, восклицательные знаки и, чего греха таить-то, лесть?


«Выслуживается», - подумал он мрачно, и от этой мысли у него разом заныли зубы, чего не случалось уже давно.

Да-да, все боится, что я забуду про нее, вот и отвечает, вот и пишет, напоминает о себе, каждый день – люблю!люблю! как у тебя дела, у меня все хорошо..., - мелкие пули ее слов, написанных и тихо произнесенных по скайпу, раздражают его, а деться от пуль никак нельзя, обстрел нескончаем.


Заблокировать адрес, вырубить скайп, не выходить в фейсбук и на прозу, затаиться, притвориться мертвым. Я устал. Как она не понимает?! Я устал от ее лепета, от ее сочувствия и ласки, я устал, потому что чувствую – что-то не так, а что не так, я и сам не могу понять.


Полгода назад все было прекрасно, и все было. Вот от этого «было» - и нельзя деться, а вовсе не от звонков и писем, в три часа, которые у меня день, но у нее – ночь. Боже правый, я даже не могу загнать ее в постель. И она сидит до трех ночи и дальше в интернете, и пишет мне, пишет, будто у нее нет никаких дел.


Зато у меня есть, - прибавил он мысленно. Да, у него есть дела, и он обязан их делать. И не думать ни про какое было. Было - ...волосы, на которые невозможно смотреть на солнце, даже на московском солнце – что будет здесь, в стране «фруктов и орехов», голубого, акварель Куинджи, - океана и семнадцати часов непрерывного света?! И про глаза он не будет думать тоже. И про все остальное.


Это – было. А сейчас этого нет. И он даже не знает, будет ли. Захочет ли. Он или она – уже не имеет смысла.


Он задернул шторы, не посмотрев в окно, закрыл ноутбук, и лег на диван, закинув руки за голову. Нет у него никакой любви к технике. Увлеченность есть. Должны же у ученого-исследователя быть увлечения. Не любовь. Любовь ушла. По закону сохранения вещества, к другому объекту. Вот только ей об этом знать необязательно.



***


А в России тем временем стоял декабрь. По утрам она выковыривала себя из сна и одеяла. И сон, и одеяло, и туман за окном были густыми, тяжелыми, тянущимися словно манная каша с ложки – разводами и комками. Манную кашу она не могла терпеть с детства. Особенно с комками.

Душ. Гимнастика. Кружка чая с молоком.

Он так удивился, когда через пару месяцев их совместной жизни и через пять собственно знакомства она вместо кофе налила себе чай. А в чай – молоко.

- Превращаешься обратно в ребенка? – спросил он насмешливо.

Тогда она впервые никак не отреагировала на его слова. Это показалось ей неважным. Зря, наверное.
Он не язвил больше, по-доброму не язвил. Да и вообще никак. Мог крикнуть, мог долго читать нотации. Мог громко, зло, придирчиво и глупо ругать. Глупо – потому что не понимал, ей все равно, только больно и неудобно за него – за то, что ему приходится тратить свое время, -которого мало, а ты что думала, нет?! – вот только он никогда не называл ее ...нехорошо, за это она была ему бесконечно благодарна. Он просто хотел, чтобы она была счастлива.

Для достижения цели – счастья, то бишь, и поругать можно. Даже нужно.

Он не понимал одного. Для нее счастье было в пребывании с ним, ни в чем более. Образование, работа, награды, успехи, - все это туман, тень от огонька свечи, всполохов огня в очаге, фонарика, висящего за тяжелой дверью, ведущей в дом. Фонарик раскачивался на зимнем ветру, и тени получались косые, угловатые. С желтоватым оттенком, - на бело-синеватом снегу красиво даже. Оно и являлось красивым, конечно, привлекательным; вот только не имеющим никакого смысла и пропадающим мгновенно, лишь огонь потухнет.


Если он – огонь, то я - сосуд? Глиняный горшок для углей? Камин? Подсвечник? Все вместе.
Все вместе и тоже, без огня, не имеющем смысла.


- А, пустое, - подумала она, заваривая чайник. , - выдумала тоже, камин. Все равно ничего не будет. Все - было.

...И весна, ее первые дни и первая капель, и его теплые руки, с мягкими ладонями и жесткими подушечками пальцев, и тонкий сухой рот, и седина на висках – он не любил когда она ее гладила, это слишком очевидное доказательство их разницы в возрасте!, и их прогулки по просыпающимся от зимней спячки улицам – она потеряла берет, и он жмурился от блеска ее волос, и говорил, что на них невозможно смотреть...


Это – было. А сейчас этого нет. И она даже не знает, будет ли. Захочет ли. Он или она – уже не имеет смысла.


Она раздвинула шторы, впуская свет пахнущего елками, свежестью и изморозью декабря, открыла ноутбук и пристроилась в углу кресла с ним на коленях. Ей надо было продолжать, несмотря ни на что. На не отвеченные письма и звонки, - он просто устал, она понимает, это нормально. Про технику напыщенно получилось, конечно. Но он наверняка улыбнулся, читая ее ответ, пусть и рассердился, напускно. А улыбнулся не напускно. По-настоящему, если честно.


Продолжим. Перевод, видео-уроки и задуманный проект.
Туман - туманом, тени – тенями, зато красиво. Ей, как эстету, это важно.
Главное, чтобы огонек не погас.



***



Далеко-далеко от московской зимы и утра, за десяток тысяч километров, половину суток и два времени года, - вот как далеко! – засыпал он на временно холостяцком диване.

И ему снились теплые сны о пушистом снеге и пушистых же варежках, о настоящем Рождестве – с припорошенной ледяными искорками елкой и колючими брызгами елочных игрушек, и скрипящих половицах, залитых тенями, бегущими от камина, - тенями мешающими, но одновременно важными, потому что прячут его самого, от нее, не дают ей понять, какой он на самом деле – боящийся ее, ненавидящий себя за это, и не имеющий сил (впервые в жизни он не имел на что-то сил!) в том признаться...

Половицы скрипели, фонарь за окном качался, задевая о внешнюю сторону двери с приглушенным стуком, когда она позвала его – сначала тихо, потом все громче и громче.


 И тогда он вышел из Тени.
 Но она почему-то не испугалась. Обняла его, ее волосы засверкали еще ярче, но теперь ему уже не больно было на них смотреть.


Было.
И будет.