Verruckt_Noir все записи автора Тут только первая глава. Хочу спросить: как это читается? живые ли персонажи? выстроилась ли картина мира?
За критику буду очень признательна)

Учитель

беспристрастными взглядами учеников

В маленьком домике в горах дверь закрыта на все засовы, а окна заколочены посеревшими гнилыми досками.
Казалось бы, здесь совершенно ни к чему такие предосторожности: люди покинули это место много лет назад, оно необитаемо, здесь царит прекрасная, диковатая тишина. Великолепный горный пейзаж, чистейшее, не отравленное людьми небо, прозрачный воздух, маленький быстрый ручей струится по каменному склону – вся природа спокойна, она отдыхает от всего человеческого. Здесь некогда была деревня, но теперь осталось всего два маленьких полуразваленных домишки.
В одном из них прятался Швецех Носиславович Каретников. Он сидел в самом темном углу, завернувшись в пыльное истертое одеяло, забытое старым хозяином, и нервно курил. Он еще не верил, что можно успокоиться: за последний месяц его находили уже трижды! На этот раз он решил сделать ход конем – вместо того, чтобы, как обычно, убегать на сотни километров, он просто перебрался в соседнюю заброшенную деревушку – приехал сюда на велосипеде, за одну ночь. Тут же спрятался, наспех заколотил окна, забился в угол – он все еще пытался прийти в себя после последнего гостя. Нет, здесь они его точно не найдут. Все меры предприняты, можно вздохнуть спокойно.
Швецех перевел дыхание и, чтобы полностью прогнать свои страхи, подошел к окну и заглянул в щель между темными досками… Из щели на него смотрели чьи-то безумные глаза…
- Здравствуйте, учитель!!! – пропел безумный голос.
Каретников понял, что обречен, и заплакал. Его снова нашли.

Взгляд первый
Наше путешествие
или
Возьмите меня на буксир!

- Передай мне, пожалуйста, «кетчуп»! – прошу я Эгле.
Эгле протягивает мне большую красную бутыль, в которую Швеня додумался налить белила. В классе пахнет гуашью. Мы пишем свои кривоватые натюрморты под звуки детских песен и развлекаемся, кто как может. Внезапно Эгле оборачивается ко мне.
- А ты послушала альбом «Ein und Zwanzig»?
- О да! – я с гордостью ударила себя в грудь так, что дыхание перехватило. – Они прекрасны! Знать бы еще переводы их песен…
Эгле замялась.
- Хмм… По-моему, тебе лучше их не знать… - выдавила она, рассматривая потолок.
- Теперь-то я точно хочу это знать!
- Нет, поверь мне, - так же отводя глаза, отвечает Эгле.
Я забываю о своей работе и отшвыриваю мою наполовину в «кетчупе» кисть, стараюсь поймать взгляд моей подруги.
- У меня очень крепкие нервы! – с чувством клянусь я.
Эгле смеряет меня недоверчивым взглядом, откровенно сомневаясь в крепости моих нервов. Я непоколебима.
- Я потом все расскажу, - отпарировала Эгле, многозначительно покосившись на Швеню.
Швеня сидит за своим столом и с характерной снисходительной улыбкой смотрит на нас.
- Знаете, девочки, что говорил Лев Толстой? «Если можешь не писать – не пиши!» Ни у кого не появилось смутного чувства, что писатель намекал на него?
- Нет, Швецех Носиславович! – решительно сказали мы.
- А может, вы все-таки можете не рисовать?
- Нет!
- А чем вы тогда уже полчаса занимаетесь?
Мы замялись. Ну как объяснить Швене, что «Ein und Zwanzig» настолько прекрасны, что об этом нельзя не говорить хотя бы полчаса в день? Впрочем, мы вообще молчим редко, и процентов восемьдесят всех звуков в группе (музыка не в счет) создаем мы. Башни у нас в принципе нет, а если помножить это на природную впечатлительность – получается настоящая беда. Для Швени, разумеется. В общем, возразить нам учителю особо нечего, и мы разводим руками.
Швеня печально вздыхает и устало подпирает голову рукой. Ну что с нас таких возьмешь? Ведь мы – его непутевые дети.

Рори

- Это все не то, - машинально пробормотала я.
Карандаш замер в миллиметре от листа. Я держу его так уже минут десять – и за это время так и не смогла прикоснуться к бумаге. Как будто что-то удерживает руку. Какой-то животный инстинкт: нельзя - и все тут!
Снова внимательно изучаю пейзаж – точнее, ту его часть, которую выбрала для своей зарисовки. Типичнейший вид древнего города Залесья: мшистая полуразваленная высотка смотрит на меня пустыми глазницами окон, ветер колеблет листья покрывшего все здания дикого винограда, и их переливы на солнце создают иллюзию, будто эти дома дышат… Поразительное сочетание мертвенности и жизни – это выглядит потрясающе.
Я внимательно смотрю на останки города, который лет триста назад, наверно, процветал. Внутри кирпичных коробок, которые были когда-то домами, теперь выросли настоящие джунгли, которые уже пробиваются наружу из всех окон. То, что когда-то было символом урбанизма, превратилось во вполне органичный элемент сельского ландшафта. Приятно смотреть на густую зелень, покрывшую серые камни, в этом есть свое неповторимое очарование. Это просто нельзя не запечатлеть! Может, просто надо начать из другой точки?
Переношу карандаш в другой край листа, снова пытаюсь начать… результат все тот же. Как обычно. Я не могу рисовать уже три года… Должно быть, пора уже признать, что я безнадежна?

Впрочем, я совершенно забыла представиться: меня зовут Рори Незамыслова, я люблю книжки с картинками и цветастые рубашки. Вот, собственно, и все мои слабости. В остальном же – я совершенно и абсолютно бессердечна. В самом прямом смысле. Сердце свое я потеряла около трех лет назад, и с тех пор я успела побывать в самых разных переделках, которые человек вряд ли выдержит: меня ловили, запирали, исследовали… но все мои поиски места в жизни завершились программой «адаптации бессердечных к человеческой жизни», которая сначала позволила мне закончить прерванное обучение, а затем определила меня в НИИ Кривизны и пространственных искажений (в народе – «НИИ-копай», ибо КПИ – это как-то неблагозвучно), где я в качестве аспирантки вошла в состав команды разработчиков военных технологий на основе искривлений.
В основном работа здесь попадается мелкая и формальная, и заключается просто в выявлении тех или иных свойств Кривизны, которые в очень отдаленной перспективе можно будет использовать в военных целях. Из-за закрытой политики практически всех стран, обусловленной, по большей части, банальными препятствиями в перемещениях и бессмысленностью внешней торговли и войн, наша кафедра существует скорее формально. Пока что людям намного важнее методики развертывания искривленного пространства и применение Кривизны в быту. Мы же теоретики до мозга костей и занимаемся пустыми мечтами. При мне были запатентованы лишь пули с памятью цели да система визуально-пространственной маскировки. Меня держат в этом НИИ три обстоятельства. Первое заключается в том, что именно на конструктора я училась до того, как перестала быть человеком. Второе – в том, о любых аномалиях и возможностях Кривизны мы узнаем первые. А третье – самое банальное: на кафедре разработки средств перемещения по кривому пространству здесь работает мой отец и самозабвенно конструирует свое «неискривляемое крыло». Проект утопический, требует все новых и новых исследований в разных сферах, и на его полную разработку уйдут годы, но папа все никак не сдается. Крыло – это то, о чем мы говорим на работе, за ужином и во время уборки в выходные. В общем, Кривизна проникла во все составляющие моей жизни.

Но сегодня я устроила себе День Ухода от Мирских Забот. Собрала свой потертый рюкзак, оделась в старое, нацепила свою любимую потрепанную бандану, села на велосипед – и рванула за город. Залесская столица Поживецк со всех сторон окружена древним городом. Именно здесь, среди этих руин, у меня есть любимое место: там открывается отличный вид на здание причудливой архитектуры, не полностью увитое растениями, и в солнечные дни это зеленое великолепие среди развалин смотрится особенно живописно. Как я любила смотреть на размашистые ветви, своей неспешной, дремучей силой разрушающие камень, на то, как вечная и спокойная природа поглощает то, что люди так старательно ей противопоставляли! Эти пейзажи в корне отличались от тех, что я с детства видела в перенаселенном Поживецке, и поэтому казались особенно прекрасными. Как будто попадаешь из мира людей – в мир растений! Местные старички еще помнят меня. Точнее – Старую Меня. Когда у папы была здесь мастерская, где он пытался работать в спокойной атмосфере, а я приезжала сюда с тяжеленным этюдником и делала зарисовки местных пейзажей – одну за другой, пока стерку не потеряю или не кончится вода для кистей.

Сегодня у меня последняя попытка. После нее – даю слово – завязываю. Я достаю из рюкзака планшет, к которому уже заботливо прикрепила бумагу, карандаш и стерку засовываю в задний карман джинсов – поближе к телу. Теперь – выбрать точку. Как учил когда-то Швеня, обхожу мой пейзаж со всех сторон, глядя на него сквозь прямоугольник из моих больших и указательных пальцев и не забывая примерять горизонтальный и вертикальный формат. Ну, вот здесь вроде бы годится! Композиция неплохая – ассиметричная, но за счет световых пятен уравновешенная. Да и присесть есть где – очень удобно обвалился забор частного дома. Итак, я приступаю…
И все как всегда. Тут вы меня, собственно, и застали. Сижу на заборе с планшетом и карандашом, не двигаюсь по полчаса… а сдаваться не хочется. Неужели после стольких попыток я не могу рассчитывать хотя бы на уродливую почеркушку? Нет, я обязана попробовать еще раз – этот точно последний…
Из сумки доносятся знакомые испанские ритмы. Звонят. Я нехотя переключаюсь в рабочий режим. Кряхтя перегибаюсь через забор, долго роюсь в потайных карманах, хотя точно помню, что засунула мобильник во внешний, самый удобный для таких вещей. На экране красуется фотография вокалиста «Ein und Zwanzig» - это звонит Эгле. Медленно подношу телефон к уху.
- Салют! – бодрым голосом говорю я.
- Привет! – пропела Эгле. – Где тебя носит?
- Я уехала из города. Как и каждое воскресенье, вообще-то.
- Ну так возвращайся! В нашем деле лед наконец-то тронулся, ты должна быть здесь! Давай, место встречи изменить нельзя!
- Мое присутствие точно необходимо? – недоверчиво осведомилась я.
- Это в твоих же интересах, – заверила трубка. А потом добавила для верности: – Твой кофе остынет!
- Ну так накройте его чем-нибудь!
- Разве что медным тазом! – невозмутимо отвечает подруга. – А ну дуй к нам! Есть твои любимые конфеты «Канистра»!
- Все, соблазнила. Еду! Буду через десять минут, и надеюсь обнаружить под медным тазом горячий эспрессо, а иначе…
- Знаем, знаем! Ждем! – смеется Эгле.
Жизнь вернулась в свое русло. Я быстро закидываю весь свой священный инвентарь в сумку, запрыгиваю на велосипед и, как и советовала Эгле, – дую.

Пейзаж меняется. Из-за мохнатых зеленых параллелепипедов показались изогнутые, словно вычерченные по лекалу, силуэты современных зданий. Это я въезжаю в родной город.
- Неплохо, - вслух сказала я, замерев посреди дороги.
Залюбовавшись пейзажем, я не заметила, как велосипед накренился – пришлось составить одну ногу на землю. Однако и это недостаточно выразительно: композиция скучновата, да и в графике будет смотреться плохо. Недотягивает. Проезжаем!
Меня уже и саму начала изрядно раздражать эта дурацкая привычка внимательно и строго оценивать все вокруг на предмет красоты. Было время, когда я была до этой самой красоты очень жадной. Я ловила мимолетную форму облаков, движения листьев деревьев, отражения солнца в лужах, выражения лиц людей, собственные безумные мысли… Я старалась навсегда сохранить их в памяти, пыталась запечатлеть, воспроизвести, сделать лучше, довести до совершенства… истинным счастьем было получить что-то столь же прекрасное. Я могла часами любоваться плодами своих трудов и чувствовать при этом детский восторг.
Но теперь все по-другому. Этот голод не стал меньше ни на йоту, но ни один образ уже не способен насытить меня. Мою жажду красоты больше не утолить – как не пытайся. Пора уже признать: я изменилась, и ничего с этим не поделаешь. Но привычка – вторая натура: на уровне инстинктов я по-прежнему художник, как бы смешно это не звучало. И повинуясь этим инстинктам, я каждый выходной, который можно было бы потратить на наведение порядка или систематизацию всех многочисленных дел, я каким-то образом оказываюсь в древнем городе. Идиотская привычка!

С такими мыслями я ехала по городским дорогам с узорным мощением. Они же сопровождали меня, когда я ставила велосипед на сигнализацию и когда я вошла в бар «Алкоголь» - тихое и уютное место, знаменитое своей заброшенностью. Мы с Эгле любим это заведение по двум причинам: первая – это, конечно же, тишина, благодаря которой мы не привлекаем лишнее внимание. А вторая… как раз приветливо машет мне из-за стойки.
- Опять ты пришла в образе колхозницы-хиппи, - здоровается бармен.
Это Тау (а самом деле – Таутвидас Иеронимас… но кто ж его так называть будет), наш «белый брат» по разуму. Мы нашли его за пределами города – с полной амнезией и без гроша – и, как и мы, с пустой скорлупой вместо сердца, поэтому позволили себе дать ему такое имя, как нам захотелось. А при виде его почти белых волос и до прозрачности светлых глаз нам тут же захотелось сделать из него литовца – хотя бы именем и фамилией. Тау на удивление легко приспосабливался к любым условиям и быстро обучался. За полтора года жизни под крылом программы «адаптации» он сменил не меньше десятка профессий: Тау успел поработать и санитаром, и официантом, и продавцом в магазине для шаманов Сибири, и преподавателем на курсах курения, и только месяц назад сообщил, что остается работать барменом. Он сказал, что лучше всего человек раскрывается, когда пьет, и ему нравится за этим наблюдать. А недавно Тау поспорил с кем-то из клиентов, что сможет напоить больше всех посетителей «Маргаритой», и теперь наливает ее всем, у кого слабая воля.
- «Маргариту»? – тут же предлагает Тау.
- Заменой кофе может быть только «Хеннесси»! – отчеканила я.
Тау удрученно вздыхает – придется делать все заново. В таком месте, как «Алкоголь», слово «Хеннесси» даже звучит дико.
Я осмотрелась: в баре пусто. Чего-то не хватало.
- А где Эгле? И почему вы так хотели меня видеть, хотя отлично знаете, что в выходные я для общества умираю? – наконец спросила я.
Тау промолчал: он был занят кофе. Тут же рядом со мной что-то возникло.
Эгле выплыла откуда-то сзади и слева, ухватила меня за рюкзак и молча потянула в самый дальний угол, где на затененном столике уже стояла ее сумка. Подруга усадила меня на стул, сама расположилась напротив и, устроившись поудобнее, многозначительно посмотрела на меня и азартно улыбнулась.
- Рассказывай, - потребовала я.
- Нет. Расскажет Тау, - все с той же улыбкой сообщает Эгле. – А ты пока попробуй этих зубочисток.
Я попробовала: зубочистки оказались мятные. Взяла несколько штук и положила в сумку – на случай крайней скуки.
- Правильно, - одобрила Эгле. – Неизвестно еще, где ты будешь, когда в следующий раз захочется деревяшку погрызть.
Намек был более чем прозрачным: нам наконец-то представилась возможность выбраться из этого города. Осталось только дождаться Тау и узнать, как они это себе представляют. Несколько минут мы с Эгле молча грызли зубочистки. Разговаривать о чем-то, кроме перспективы путешествия, не хотелось, вопросы типа «Как жизнь?» подождут. А если надо дожидаться рассказчика – ничего, мы терпеливые.
Тау явился с четырьмя чашками эспрессо, потом подошел к двери и перевернул табличку со стороны «открыто» на «закрыто», и только после этого, с надлежащей торжественностью, подсел к нам.
Мы положили уже похожие на маленькие метелки зубочистки в пепельницу и выжидательно посмотрели на него.
- Итак, - начал Тау, когда счел наше внимание достаточным. – Время баек о вашем Учителе и бесплодных попыток вернуть сердце, творческий дар и человечность скоро для нас закончится. С минуты на минуту, а именно – в двенадцать - ноль - ноль, сюда придет Странник, который согласен с нами работать. От вас, девушки, требуется обрисовать ему картину (извините за каламбур) и рассказать все о том, кто и где находил вашего гуру. Будьте готовы к тому, что запросит он много и наверняка потребует выдвинуться не сегодня – завтра. Ну и, сами понимаете, в таком случае я отправляюсь с вами. Не знаю, сможет ли он помочь и мне, но я ничем не связан и шанс упускать не собираюсь. Согласны?
- Согласны, - хором ответили мы.
А какие, собственно, могут быть возражения? Учитель – наша последняя возможность стать людьми. Если он не поможет нам снова рисовать – мы сдадимся. Мы с Эгле до сих пор не теряли надежды и продолжали попытки вернуть этот дар только потому, что у нас все еще была перспектива обратиться к нему. После этого я прекращу свои вылазки за город, а Эгле – свой непрерывный фотопоиск. Если даже Швеня не сможет помочь – мы согласны стать настоящими бессердечными. Но сначала – надо найти его и заставить нам помогать… И готовность Тау отправиться с нами тут будет только на руку. В общем, вариантов у нас не было. Притворимся больными, возьмем отпуск за свой счет, уволимся – все, что угодно, ради этого путешествия.
Я посмотрела на часы: до двенадцати оставалась минута.
-Пока есть возможность, давай о технических вопросах. Как ты нашел этого Странника и как договорился о встрече?
Тау самодовольно ухмыльнулся. Он явно сделал нечто невероятное. Странники в нашем городе появляются нечасто – и только проездом. У них тут даже нет своего представительства: жители Поживецка путешествуют разве что из одного нового города в другой, для таких перемещений проводник не нужен. Когда одна из этих странных фигур в извечном плаще и узорчатой маске появляется на улицах – люди расступаются. Им становится не по себе от вида существа, пришедшего из кривого пространства: в конце концов, обычные люди либо возвращаются оттуда бессердечными, либо не возвращаются вовсе. Так что найти проводника в Поживецке – задача практически невыполнимая. Мы с Эгле уже подумывали о том, чтобы скопить денег и отправиться в Жежмирай – город западнее Залесья, с нравами попроще – и начинать наше путешествие оттуда… но Тау каким-то образом сумел найти для нас быстрый путь.
- Говори уже, время – деньги, - приказала Эгле.
- В общем, на самом деле мне повезло. Сюда забрел один Странник – явно неопытный – и мне удалось напоить его и вытянуть информацию обо всех, кто в ближайшее время здесь появится. Он сказал, что есть один, который берется за любую работу, и за две «Маргариты» обещал сказать ему о нас и нашей проблеме. Сегодня утром этот товарищ вышел на связь и сказал, что наш единственный шанс поговорить с безбашенным Странником – сегодня.
Я была несколько озадачена. Никогда не любила внезапные решения. Лишившись человечности, я начала анализировать ситуацию гораздо быстрее, но это было слишком даже для меня. Эгле выглядела тоже неуверенной: она взяла еще одну зубочистку и задумчиво жевала ее. Поразмыслив с минуту, она заговорила:
- То есть, ты его даже не видел? Я рассчитывала на более надежный вариант. Получается, мы доверяемся незнакомцу и ради этого жертвуем работой и покровительством НИИ? Ты вообще уверен, что он догадается зайти сюда? Особенно когда тут «закрыто»?
- Входить в закрытые двери – как раз их работа, - возразил Тау.
- Вообще-то, нет, - послышался незнакомый голос из темноты. – Наша работа – это поиск пути. Вот я и воспользовался служебным входом.
Со стороны кухни к нам приближался человек в потрепанном плаще песочного цвета, с низко надвинутым капюшоном, в маске с геометрическим узором, создающей иллюзию, будто под ней и вовсе нет лица. Многочисленные костяные украшения на этой маске, плаще и, кажется, на всей одежде, издавали при ходьбе странный шорох, похожий на звук сыплющихся камней. Подойдя к столику, Странник посмотрел на каждого из нас.
- Хмм… Полагаю, я пришел по адресу. Господин Таутвидас Иеронимас, леди Эгле Танненбаум и Рори Незамыслова… эмм…
Даже маска не могла скрыть то, как он неуверенно переводил взгляд с меня на Эгле и обратно.
- Незамыслова – это она, а Танненбаум – это я, - подсказала Эгле.
- Да, но Эгле – это она, а Рори – это я, - добавила я.
Тау внимательно смотрел на Странника. Все мы ждали его реакции на простейший развод. Тот еще раз неуверенно посмотрел на нас, потом почесал затылок, задумался… А потом достал из кармана шпаргалку и начал внимательно, не забывая поглядывать на всех нас и на каждого в отдельности, читать. Потом с раздраженным вздохом засунул свою бумажку обратно в карман и тихо, но от этого не менее нервно, сказал:
- У меня появилось чувство смутной уверенности, что вы меня проверяете…
- Конечно! – тут же призналась Эгле. – Нам ведь придется доверить Вам наши жизни. Мы должны знать, с кем отправляемся в путешествие.
- Позвольте поинтересоваться, что вы узнали сейчас?
- Ну, вы сумели – хоть и с горем пополам – не потерять лицо при откровенном издевательстве, - ответила я. – Тут результат удовлетворительный. Остались испытания на прочность при сжатии, срезе и разрыве.
- Леди, вы потрясающе жестоки, - заметил Странник.
- Ну что Вы! Мы не получаем от издевательств никакого удовольствия. Впрочем, от бескорыстной помощи тоже. Мы обыкновенные бессердечные.
Странник странно вздрогнул.
- Что, правда? – изумленно пробормотал он.
- Я вроде бы предупреждал, - протянул Тау.
- А я не поверил! – с чувством выпалил Странник. – Подумал, что меня опять разыгрывают!.. Я и не мечтал встретиться с настоящими бессердечными! Это такая удача! Это же просто бесценно для моих исследований!.. Айй, в этой штуке не видно ни черта!..
С этими словами он резким движением откинул капюшон, суетливо, не с первой попытки, освободился от маски, и, с силой опершись на стол, начал с детским любопытством рассматривать сначала Тау, потом Эгле… На ее лице появилось что-то похожее на удивление, но я не придала этому значения.
На улице было солнечно. Он все еще стоял между мной и окном. Я не могла толком рассмотреть его лицо и спокойно ждала, что еще выкинет этот странный человек. Меня мало интересовала его внешность: в конце концов, Странники на то нам дадены, чтобы быть проводниками по кривому пространству, а не ради эстетического удовольствия. Однако, когда он посмотрел на меня, я поняла, что все это время ошибалась.
Он был красив – невероятно, идеально, божественно красив. Впервые в жизни я видела такое лицо. Оно было не просто самым красивым из всех, что я видела, - оно было совершенным. Хотя я еще не успела четко сформировать для себя канон идеального лица – я точно знала, что он сейчас был передо мной. Все в нем было прекрасно: безупречный овал лица, смуглая кожа, золотистые волосы, небрежно падающие на глаза – зеленые, с длинными светлыми ресницами, немного наивный взгляд… Впервые за три года у меня перехватило дыхание: мне хотелось рисовать, как никогда. Все мое существо заполнило одно желание: запечатлеть это лицо, навсегда сохранить, сделать его своим. Передо мной была модель, о которой я мечтала всю жизнь.
От удивления я оцепенела и ничего не могла сказать. Я не могла отвести глаз от Странника: боялась, что это было иллюзией, и если я моргну – она развеется. Это лицо – лучшее из всего, что я видела в этом мире, я просто не могла отпустить его.
Жизнь тем временем продолжалась: Странник явно оживился, узнав, что мы бессердечные. Он наконец-то подвинул себе стул, устроился поудобнее, начал торопливо задавать вопросы:
- Итак, куда же вы хотите отправиться?
Ответила Эгле (удивительно, но она была совершенно спокойна, хотя я ожидала не менее бурной реакции, чем у меня):
- Мы хотим найти одного человека. Это наш учитель, Швецех Носиславович Каретников. Семь лет назад, буквально сразу после нашего выпуска из Художественной Школы, он сбежал из города в кривое пространство. С тех пор он появляется в самых непредсказуемых местах, и сбегает от тех, кто его находит.
Странник слушал, потягивая кофе и стараясь как можно незаметнее смотреть на Эгле. Его явно интересовала не работа, а она. Причем – как материал. Я обратила внимание на то, что он упомянул какие-то исследования, но поднимать этот вопрос раньше времени не хотела. Возможно, это станет нашим козырем. Эгле и Тау наверняка тоже запомнили эту деталь, и я решила воспользоваться возможностью помолчать: в моем состоянии я боялась, что из-за сбившегося дыхания голос дрогнет, а при деловых переговорах это может быть воспринято как слабость. Что стало с моим лицом – сказать трудно. Вроде бы изменений никто не заметил. Так что я продолжала смотреть на Странника.
- А почему его все ищут, собственно? – спросил он.
- Видите ли, все его ученики без исключения стали бессердечными. Нас таких двенадцать человек.
Странник передернулся. В его глазах был такой азарт, будто он нашел золотую жилу. Эгле притворилась, что не заметила этого, и невозмутимо продолжала:
- Не одновременно и при совершенно разных обстоятельствах, все мы вышли за пределы расправленного пространства, а дальше… просто вернулись вот такими. Поэтому мы надеемся, что Учитель знает, как и почему это произошло и поможет нам снова стать людьми. Вот, - она выложила на стол карту, на которой мы все это время отмечали точки появления Учителя с датами и комментариями от тех, кто его находил. – Надеюсь, наши наблюдения помогут.
- Ясно, - дрожащим голосом пробормотал Странник, бегло взглянув на бумажку. Дыхание у него сбилось, наверно, сильнее, чем у меня. – Вы, надеюсь, понимаете, что это будет трудное путешествие. Вычислить закономерность – это уже работа, возможно, не на один день. А отыскать человека в кривом пространстве – еще сложнее… Сколько вы можете предложить?
- Бартер! – хором сказали Эгле и Тау.
- Э?..
- Ну, Вы же интересуетесь бессердечными? – сладко протянул Тау. – Мы поможем в любых исследованиях и предоставим любую информацию в обмен на это путешествие. Судя по Вашему лицу, обмен равноценный!
Странник подавился кофе и закашлялся. Он попался, как ребенок. Я поняла, что это мой шанс.
- Если Вам так нужны деньги, я могу предложить еще одну работу – совершенно не пыльную, не отвлекаясь от путешествия.
Наши взгляды снова встретились. Но теперь я уже знала, что делать. Я держала ситуацию в своих руках.
- Что Вы предлагаете? – недоверчиво спросил Странник.
- Всего лишь стать моей моделью. Если смогу что-то нарисовать – плачу по пять тысяч за работу.
Рискованно. Пять тысяч – неприлично дорого, это моя месячная зарплата, на путешествие я скопила за два года всего семнадцать. Но с другой стороны, я же не сказала, что пока не могу рисовать. А если с такой моделью эта способность вернется – оно того, без сомнений, стоит. Я не могу дать ему возможность отказать.
Странник смотрит на меня с явным подозрением. Я, прикладывая определенное усилие, смотрю на него, как на все остальное. Наконец он обреченно вздыхает и говорит:
- Хорошо, согласен. В таком случае, обсудим детали и подготовку?
Эгле кивнула и в знак безоговорочного согласия опустошила свою чашку. Тау расплылся в самодовольной ухмылке. Я наконец-то позволила себе пригубить уже почти остывший кофе. Я чувствовала, что близка к цели, как никогда.