Белояр (РУСИЧИ) все записи автора

Внук_Рода (РУСИЧИ) все записи автора Аз есмь наРод, аз есмь его частица.
Мы вместе - Русь, нам не страшна беда.
Что суждено простить или проститься?
Простить. Мы вместе, вместе навсегда.

И пусть беснуются Америка, Европа.
Для нас они не станут западней.
Пускай их ненависть промчит галопом,
Но будет Русь, и будем мы с тобой.

РАДОМИР_2006 (РУСИЧИ) все записи автора У нас, у русских, своя, особая психология. Мы привыкли балансировать между жизнью и смертью, и нам кажутся не важными мелкие бытовые неудобства. Мы не любим и не умеем работать. Единственное что мы умеем хорошо производить - это оружие. Русский человек не будет ни за какие деньги хорошо работать на унитазной фабрике, это его унижает. Но на оборонном заводе он будет хорошо работать, даже бесплатно. В его жилах течет кровь его предков - скифов, и все что связанно с войной, для него святое. У потомков скифов, нет понятия "лучше/хуже". Мы думаем другими категориями: жизнь/смерть, есть/нет, хорошо/плохо. По В наших северных условиях в отличие от европейцев и китайцев у нас нет выбора. Южанин может переночевать на улице и не умрет от этого, а может с бОльшим комфортом переночевать в доме. На севере зимой ты либо находишся в помещении, либо умираешь от холода. Либо ты успеешь сделать запасы продуктов на зиму и останешся жив, либо не не сделаешь и не доживешь до весны. Выбора нет. Поэтому мы не будем думать лучше/хуже, мы будем есть те продукты, которые есть. Будем жить в домах которые есть, будем пить то вино, которое есть. А не думать о том, какого года вино?, как приготовлена пища? Человек, привыкший жить в комфорте, уже не сможет переносить тяготы войны. Вспоминаются американские солдаты, которые в разгар наступления в Германии отказались ехать в товарных вагонах, потребовав плацкарт. Для нас такое поведение - дикость. С этим ничего не поделаешь, мы никогда не поймем друг друга. Когда нет войны - скифы отдыхают и расслабляются. Со стороны в этот момент они могут показатся неорганизаванной толпой бездельников-алкашей. Но это только кажется. На этом прокололись и Наполеон и Гитлер. Потому что мы начинаем серьезно относится к жизни только перед лицом смертельной опасности. И тогда уже не будет в мире такого народа, который сможет нас остановить. (с)пертo..............................................
Ещё одна версия объяснения кто мы,а сколько их ещё..
СКИФЫ
Мильоны - вас. Нас - тьмы, и тьмы, и тьмы.
Попробуйте, сразитесь с нами!
Да, скифы - мы! Да, азиаты - мы,
С раскосыми и жадными очами!
Александр Блок. Избранное.

Зверополк (РУСИЧИ) все записи автора Исповедь Иссуса.
(отрывок из повести «Рождение солнца»)

http://www.proza.ru/texts/2007/10/20/204.html

- Но разве ты – это не ОН?
- Как видишь – нет. Хотя многие готовы поклясться в обратном. Я, Иисус из Назарета единственный из ныне существующих Хранителей души еврейского народа. Других нет. Я родился и вырос в семье Хранителей. Сразу после того, как к власти в нашей стране пришли монотеисты, они начали истреблять нас. Отряды подвластных им стражников приходили в наши храмы и рушили статуи богов! Хранителей и священников Храмов – убивали на месте. Испуганные ученики наши только тем и могли спасти жизнь свою, что признать единственно правильным бога Яхве, которому поклонялись монотеисты.
И советом Хранителей было принято решение - скрываться. Не из страха, но ради спасения истины, Хранители, оставив Храмы свои, и взяв с собой священников скрылись в пустоши, где надеялись переждать неминуемую смерть.
Я родился в семье одного из таких скрывающихся священников.
Детство свое, я запомнил как некую череду непрерывных перемещений. Привычным было, когда вся семья среди ночи срывалась, и, погрузив скудный скарб на ослов, вновь и вновь бежала, спасаясь от неминуемой гибели.
А потом на новом месте, мы начинали все сначала. Отец работал плотником. Я – помогал ему. Но больше всего я любил читать книги, скрываемые от посторонних глаз отцом. Когда я читал их, то мир открывался перед моими глазами.
Но они гнали нас. И, наконец, настал день, когда нам стало негде искать пристанища. Все Хранители и священники народа моего оказались убиты или под пытками отреклись от Родной веры в пользу монотеизма.
И впервые тогда я увидел, как плачет отец:
«Это конец. Мы ошиблись, сынок. Ошиблись тогда, когда Совет Хранителей решил искать спасения в бегстве. Сила Хранителя в Храме. А опора Храма в Народе идущем в него. Решив скрываться, мы лишились и силы и опоры».
А потом я остался один.
Потому что священники истинной, Родной веры не остаются в живых, если умирает их Вера. А в душе отца уже не было ни веры, ни надежды.
Я бежал в чужие края, прихватив с собой только книги.
И нашел я там учителей для себя.
Потому что в чужих краях не было власти монотеистов.
И всюду стояли Храмы. И Хранители, и священники вели неспешные беседы, помогая и исцеляя страждущих.
И их Родные Боги были вместе с народом их.
А мой народ умирал под пятой Яхвистов-монотеистов.
И тогда решил я отдать свое сердце народу.
И назвал я себя Хранителем. И ушел я в пустыню и там, в тишине раскрыл свою душу.
Три месяца я говорил с собой, спрашивая себя о том, кто я.
Мое тело иссушилось и загрубело под солнцем, а ум стал острым, очистившись от мелочной суетности.
Я открыл свою душу и создал Храм!
Ведь вы знаете, что Храмы могут быть построены лишь из души Хранителя?
И я сделал это.
Это был лучший храм, из когда-либо созданных!
Двенадцать богов души моей открылись мне.
И из двенадцати Богов создал я храм свой.
И двенадцать священников призвал служить в нем.
Боялся ли я тогда? Наверное, нет. Я был молод и смерть не страшила меня. Я не забыл судьбу Хранителей, судьбу своих родителей.
Но я знал, что только в этом служении мое предназначение. Не судьба не фатум, а именно предназначение. То, которое выбираем себе мы сами.
И если ошибемся с выбором, то, как бы успешны мы небыли потом, все равно проводим большую часть жизни в сожалениях и безуспешных попытках забыть.
Я стал Хранителем, потому что не мог не стать им.
И я пошел к людям.
Моему храму не нужны были кумиры – эти олицетворения богов. Богов нес я в душе моей., моему храму не нужно было место, потому что куда шел я, туда шел и мой храм.
Я пошел к людям, и говорил с ними. И они радовались, что солнце вновь взошло над нашей Родиной.
Они называли меня царь, потому что боялись произнести запрещенное монотеистами слово Хранитель.
И везде, где проходил я, приходили ко мне те, кто хотел истинной жизни. И давал я её им.
Толпа народа, сопровождавшая меня и священников Храма моего, с каждым днем росла, и когда размеры её стали более велики, чем ярмарка на великий праздник, надежда вошла в мое сердце.
И если в первые дни моего служения, я считал себя лишь овцой, обреченной на заклание. Жертвенным агнцем на ноже монотеистов, призванным смертью своей зажечь свет Истинной Родной веры, то, увидев, сколько людей, жаждут живительной веры нашей Родины, я обрел надежду что, моноцерковники не посмеют тронуть меня.
И приходили к нам люди и исцеляли мы их. Их жаждущие души принимали всю красоту этого мира, что не дано мрачным увечным душой монотеистам.
Слава моя росла. Все больше людей приходили ко мне, чтобы прикоснуться к Родной вере, истинной вере предков.
Или это Истинная Вера возвращалась к ним?
Славься! Славься народ Мой, вновь обретший Родную веру!

Но, к сожалению, торжество наше было недолгим.
Монотеисты, уже тогда подмявшие под себя государственную машину нашей страны, не оставили нас в покое. Это только в сказках, всенародно любимый герой, едва появившись, легким движением руки побеждает злобных чудовищ. В жизни, обычно, все обстоит совершенно по-другому.
Конечно, жрецы Яхве не посмели тронуть меня сами, потому что толпы народа сопровождали меня и священников моего храма. И если бы кто-то попытался причинить мне зло, то его бы просто растерзали.
Но ведь был еще Рим, власть которого держалась на копьях и мечах сотен тысяч легионеров и была воистину безгранична.
И монотеисты оклеветали меня перед Римом.

Я не боялся римской власти, потому что понимал, что, в отличие от владык моей Родины, римляне сохранили свою Родную веру и боги души их народа – множественны и взгляды их мудрецов – неоднозначны.
Единомышленников, а не противников видел я в римлянах и потому смело пошел на разговор с прокуратором.
Я запретил священнику бога боя Петру, владевшему многими единоборствами и легко побивающему на мечах два десятка противников, защищать меня.
Я приказал Иуде, священнику бога хитрости, предательства и изворотливости вступить в переговоры с верховными иерархами монотеистов.
Я приказал Священнику бога памяти Павлу начать писать книгу рассказывающую правдивую историю нашего Храма.
Римский прокуратор призвал меня к себе, и я пришел к нему. Потому что Хранитель Храма не имеет права отказывать в беседе страждущему.
И мы встретились. И мы говорили. И мы поняли друг друга, и возрадовался он тому, что, наконец, встретил среди еврейского народа истинного главу храма.
И сказал он:

- Я счастлив, что встретил тебя, ты великий ученый муж и душа твоя светла и дух твой велик. Не ожидал я встретить среди народа иудейского столь великого человека несущего веру во многих богов. Ты – свет, что развеял тьму над Иерусалимом. Я рад этому свету, но, к сожалению, вынужден погасить его.
Потому что твой народ всего лишь пылинка в вечности, и не важно светлым ли будет его жалкое существование. Потому что превыше всего интересы Великого Рима, которому не нужна война в этой жалкой провинции.

Вот так сказал он.
Потому что, несмотря на всенародную любовь к возрожденной Родной вере власть в Иудее все-таки принадлежала Яхвистам-монотеистам.
Освободить меня значило для него – развязать войну. А это было не нужно Риму.
И имперский чиновник победил в прокураторе человека.

И римляне распяли меня.
Как раба.
Казнили позорной казнью.
И вместе со мной умер мой храм.
Потому что после смерти Хранителя храм всегда прекращает свое существование.
Священники такого храма разбредаются кто куда, и на вопрос «Где Хранитель и храм твой» отвечают «Нет у меня храма, и не знаю я никакого Хранителя». Это старый обычай. После смерти хранителя священник храма его становится обычным человеком.
Конечно, когда Родные храмы были везде, такой священник мог перейти в новый, только что созданный храм. Или стать Учителем, воспитателем для молодежи.
Но теперь они были никому не нужны, и потому нить истории их жизни потерялась среди нитей и судеб других людей. Никто не знает, что случилось с ними дальше.

А потом пришло время легенды.

Вы знаете, как создаются святые?
Те, что считаются образцом веры и заступниками перед «единым» богом?
Не знаете?
Так вот, в большинстве своем они делаются историками монотеистами из умерших врагов.
Жил человек, и умер. И пока жил – казалось ему, что память о такой «важной» персоне как он – нестираема.
Но вот не стало его.
И через малое время люди забыли, кем он был.
И тогда приходят те, кто заново, с чистого листа рассказывают «правдивую историю его жизни».
Таким образом, мир однобожьих «святых» в основном состоит из мертвых противников монотеизма и забытых родноверческих богов.

И так случилось, что одной из первых жертв этой подлой лжи стал я.

Убив меня, жрецы Яхве не смогли убить идею. Хранителя не стало, но популярность его росла. Все новые истории о чудесах и пророчествах вплетались в историю моей жизни народной молвой.
И тогда Яхвисты взяли творение легенды в свои руки.
Пошли по дорогам их проповедники называющие себя «учениками Хранителя», а позже «учениками Спасителя» и учениками моих учеников.
И полилась ядовитая ложь с их языков.

И только тогда я окончательно умер.
И из костей моих родился ОН. Великий символ, Сын «Единого» Бога носящий мое имя, и говорящий от моего лица.
Великий кумир.
Мертвец, пообещавший поднять мертвецов. И поднявший их.

Учение, разносимое ими от моего имени, ширилось. Очень уж сладкой казалась предлагаемая ими приманка – воскрешение из мертвых и новая, свежая, и благоухающая жизнь.
Конечно, сильные люди понимали, что это всего лишь ложь.
Но ведь слабых всегда было больше.
Так я последний Хранитель Родной веры моего народа был посмертно повержен моими противниками.

-Но если ты Хранитель, почему ты сейчас среди мертвецов, а не слит с высшей творящей силой, как и положено настоящему Хранителю?

- Потому что образ, созданный агитаторами и призывами поверивших в НЕГО, настолько силен, что не смог я оторваться от него и уйти в мир творящей силы.
Он как плитой придавил меня к реальности живых мертвецов воспеваемой его последователями.
Ведь люди, обращавшиеся к нему – обращались, по сути, ко мне. В их сознании мы оказались слитыми воедино. Я стал носителем той заразы, которую ненавидел всем сердцем.

- То есть ты хочешь сказать, что….

-ДА! – голос Древнего вдруг загремел, растекаясь по окружавшим нас скалам, - ДА! ЭТО Я! Я – ВЕЛИК И ЕДИН И НЕТ ИНОГО БОГА! И ЧТО БЫ ВАМ НЕ ГОВОРИЛ ЭТОТ ЖАЛКИЙ СЛИЗНЯК!

- Это уже не Хранитель! Это чудовище, поселившееся в его теле! Убейте его, пока оно не убило нас!

- Нельзя. Родноверы не убивают богов. Даже таких – ничтожных и не в меру зарвавшихся. Убить его значит убить тех, кто веками вкладывал в него свою душу, считая это единственно верным.

-Но что же мы должны дать ему, если не смерть?
- Увидишь.

http://www.proza.ru/texts/2007/10/20/204.html

Сергий_Аветянъ (РУСИЧИ) все записи автора

Предгневье Москва вчера не понимала, Но завтра, верь, поймёт Москва: Родиться Русским – слишком мало, Чтоб Русские иметь права… И, вспомнив душу предков, встанет, От слова к делу перейдя, И гнев в народных душах грянет, Как гром живящего дождя. И сломит гнёт, как гнёт ломала Уже не раз повстанцев рать… Родиться Русским – слишком мало: Им надо быть, им надо стать!

Алан_Мир (РУСИЧИ) все записи автора

Я не слышал твоих мелодий, так пленивших славянский народ, о рожаницах и о Роде, что потомков от бед бережёт. Я не трясся в причудливом танце в окружении радостных лиц, и не видел кумиров в убранстве, перед коими падали ниц. Я не жил в то прекрасное время скоморохов, волхвов и князей, когда каждая вервь в Поднепровье воспевала силу людей! Гусляры! Возвращайтесь скорее, ведь без вас всё тоска-суета: Незнакомцы пока, но роднее может быть только Нева вода!

Сергий_Аветянъ (РУСИЧИ) все записи автора

Г.А.О.-М. Храму Божию. Проходят дни, и месяцы, и годы… Неудержима жизнь, как вешняя вода… Приходят радости, за ними вслед невзгоды, И снова радости и снова вдруг беда. Как счастливо дитя, когда прибегнуть может, Смеясь и плача, к матери родной! Объятья матери все слёзы уничтожит, А радость маленькую сделает большой. Так счастливы и те, кто с детскими сердцами Идут, как к матери, под кров твой, Божий храм, Со всеми горестями, радостью, грехами, Чтоб всё сложить доверчиво к твоим стопам. Под кровом храма, здесь, мы все друзья, родные, Мы все – единая и дружная семья, И старцы белые, и девы молодые, Она и он, они и вы, и я. Ни солнца жар, ни слякоть непогоды, И ни мороз, что щиплет за бока, - Не разлучают нас! - Мы длительные годы Стоим плечо к плечу, к руке рука. Зажглась свеча… За ней другая, третья… Всё больше их, и всё светлее храм… И слившись в общее единое соцветье, Огни плывут сияньем к небесам. Стоим и мы, один, другой и третий… И точно свечи зажигаются сердца… И вот отдельно нет меня, тебя на свете, А есть единое лишь Сердце и Уста. Забыто всё, и радости и горе, Забыта вся житейская печаль, Молитвы всех слились в едином хоре, В стремленьи в высь, в заоблачную даль. И даже время будто исчезает, Приоткрывает небо полог свой, Душа в блаженстве в вечность проникает И слышит голос Божий над собой. С какой душой, утихшей, просветлённой, Прощаемся с тобой мы, Божий храм, Чтоб вскоре снова с жаждой пробуждённой Припасть к твоим живительным струям. В бурю. (Ев. Мф. Зач. 27) Буря. Злой ветер бушует на море, Весь задыхаясь от гнева, он стонет, Бешено мечутся волны, с ним споря, Он же, не слушая, дальше их гонит. В море, средь этой свирепой пучины, Утлый кораблик чуть виден мелькает, То его волны взметнут на кручину, То вдруг стремительно долу бросают. В страхе пловцы. Долго ль выдержит лодка? Вот уже волны её покрывают… В ужасе смертном к учителю робко Взгляд беспокойный они обращают. Что ж они видят в душевном смятеньи? Спит их Учитель при грохоте бури. Лик Его ясен, ни тени волненья, Будто бы небо в весенней лазури. «Гибнем, наставниче, ветер без меры»,- К Господу с воплем пловцы обратились – «Что так страшливы есте, маловеры? – Он им ответил, - почто усомнились?». Вставши, взглянул Он на бурное море И произнес только слово: «Умолкни», - Вмиг всё затихло на водном просторе, Замер и ветер, и дикие волны. Небо и море. Как-будто слилися, - Так всё спокойно и тихо в них стало, Кажется будто они обнялися, Радуясь Слову, что здесь прозвучало. Ныне мы в волнах житейского моря Бурею наших страстей погибаем, Боже, скажи благодатное слово, Мир нам подай, от страстей избавляя.

Сергий_Аветянъ (РУСИЧИ) все записи автора Эти стихи перешли ко мне в наследство от одной прихожанки, через священника староверской церкви. Имени её я не знаю - только инициалы. В них жизнь человека. Давно хотел их опубликовать где-нибудь, да так 10 лет и не соберусь никак. Думаю тут это будет уместно. Публиковать буду частями, по мере набора.

Г.А.О.-М. Мой храм родной! В тебе вся жизнь моя От первых вздохов в детской колыбели, Ты дал мне смысл высокий бытия, Ведя меня к заветной жизни цели. Покровскому храму. Храм покровский, как ты дивен, Как прекрасен и велик! И воспеть тебя не в силе Очень бедный мой язык. Поднимаясь по ступеням, Часто я вхожу в сей храм, Но всегда с большим волненьем Останавливаюсь там… Величавые колонны… Купол – тонет в вышине… Фрески… древние иконы… Свечи в трепетном огне… Лёгким облаком взлетает Поднимаясь фимиам, Ярким золотом сияет Весь огромный, дивный храм. Слышны древние напевы – Богу Вышнему хвалы, И молитвы Чистой Деве – Заступлению земли. И невольно встрепенётся В умилении душа, И от сердца вознесётся К Богу чистая мольба. (По Григорию Богослову) Оставь, отыди, сатана, Беги, злокозненный губитель! Беги! – ведь я же не одна: Со мною ангел мой хранитель. Ты наших предков соблазнил, Навлёк на род людской проклятье, Но спасены мы – победил Тебя Христос своим распятьем. Он кровь святую на кресте Пролил за нас, нам во спасенье… Так что смущаешь нас везде И вводишь нас во искушенье? Мы дети Бога. Крест Христов На нас запечатлён с Крещенья, Он нам защита и покров, Он нам хранитель и спасенье. И сим Крестом тебя гоню, Перед которым все трепещут! Ты видишь, как Креста лучи Светлей и ярче солнца блещут? Тот свет сгоняет тьму и мрак Со всей земли, со всей вселенной, И ты – исчадье адских врат, Исчезни, сгини, дух презренный! Тебе Распятый на Кресте Бежать от нас повелевает, Тебя он в бездну под землёй Иль в глубь морскую посылает. Беги же скройся от очей, Дух ненавистный, дух лукавый!- Ведь с нами в блеске всех лучей Сияет Крест Христов со славой! Самой родной и любимой. Далеко унеслась ты, родная, Скрывшись в даль голубую небес, Но твой образ, моя дорогая, До сих пор из души не исчез. Вижу я твой родной, милый облик, Вижу я твой ласкающий взгляд, Слышу в сердце я слов твоих отклик, Как огонь они ярко горят. Помню я как в далёкие годы Ты меня поучала внимать Гласу Божию, тайнам природы, Чтобы в мире мне всё понимать. Помню, как пред иконой святою И лампадой во мраке ночном, Моей маленькой детской рукою Ты крестила меня перед сном. А потом ты меня целовала, «С Богом! Спи!» - говорила всегда, И спокойной мне ночи желала – Как счастлива была я тогда! Вот больна я и тяжко страдаю, В сильном жаре всё тело горит, Но как только глаза открываю, Предо мной всегда мама стоит. День и ночь неотлучно со мною И рукою ласкает меня: «Ты не бойся, всегда я с тобою, Дорогая дочурка моя». И мне сразу становится легче, Голова уже меньше болит… Если б это продлилось навечно! Если б вечно с тобою мне жить! Помню я как меня ты учила, Чтобы я христианкой была, Чтобы всех я на свете любила, Никогда чтоб не делала зла. Так любовью и светом питая, Ты растила, родная, меня, Душу, сердце своё отдавая… Так могу ли забыть я тебя? Вот я выросла… Тяжкое время Испытаний настало для нас, Нам не лёгкое выпало бремя И казалось сверх силы подчас. Я страдала и падала духом, Часто – часто смущалась душой, Ты же мама, как гений могучий, Меня верной держала рукой. Как умело меня утешала Ты в тяжелые годы войны, Своим словом меня ободряла, Как и в детства счастливые дни. Да не только меня утешала Мудрым ласковым словом своим – Всем ты в скорби, в несчастьи внимала Всем внимала ты слёзам людским. Все к тебе шли со всякой нуждою, И ты всем была рада помочь, Приходилось мне видеть порою За работой тебя даже ночь. День и ночь неустанно трудилась Ты на благо людей и семьи, И рукою твоей всё крепилось В единенье, труде и любви, Но… непрочное счастье земное… Миновали немногие дни, И вдруг… горе случилось такое, О чём думать боялися мы. Нам готовил Господь испытанье, И его Он нам скоро послал, И тяжёлой болезни страданьем Тебя лютый недуг обуял. Дни и ночи покоя не зная, Дни и ночи не ведая сна, Испивала ты чашу страданья От краёв и до самого дна. Но без ропота тяжкую долю Со смиреньем ты кротко несла, Вся отдавшись на Божию волю, И призыва Его лишь ждала. И пришёл этот час… твоё тело Распростилось с твоею душой… И душа твоя в высь улетела К Богу в вечный и светлый покой. Верю я, что твой Ангел – Хранитель Проводил тебя в царство небес, И Христос тебя принял в обитель, Где печали нет, горя и слез, Где лишь радость и свет торжествуют И где ангелов светлых уста Днём и ночью поют ликовствуя, Славя Господа, Спаса Христа. Верю я что и ты вместе с ними Славишь Бога, моляся Ему, И молитвами к Богу твоими Не забудешь и нас помянуть, Тех, кто помнит тебя здесь и любит, Тех, кто молится здесь о тебе, О всех тех, по тебе кто тосккует, И о дочке своей – обо мне. 1949. Памяти епископа Михаила («Канадского»). «Бог же не есть Бог мертвых, но живых, ибо у Него все живы». (Лк.,20,38). На кладбище, средь множества могил Читаю надпись я: «Епископ Михаил»… И голова моя сама клонится Почтить того кто Истине служил, Кто ученик Христов на деле был, Кто жар души свой людям отдавал, А о себе… а о себе… не вспоминал, - И хочется мне плакать и молиться. Святый Владыко Михаил! Ведь никогда, Ведь никогда тебя я не видала! Нас разделяют многие года – Уже полвека, как тебя не стало! Так почему ж тебя я вспоминаю? Живей живого образ твой передо мной! Я верю: ты не умер! Ты – живой! – Не может умереть огнём горящий! Ты с нами и теперь средь страшных гроз и бурь, Ты с нами среди волн, нам гибелью грозящих! Из дали лет взываешь к каждому из нас: Где человек? Спасите! Люди тонут! На помощь, человек! Кто руку им подаст? Ведь гибнут! Увлечёт их жадный омут! И как же мне близки твои творенья! Читаю я и с трепетом дивлюсь на строки их: Откуда знаешь ты мои волненья?- Ведь ты меня не знал, а в душу мне проник! Как мог ты разгадать так сердце человека? Как мог постигнуть ты всю боль его души? Как мог так глубоко познать болезни века? Как можешь взволновать до слёз меня? – Скажи! Не потому ль, что жизнь твоя была суровой, Что слишком много в ней ты пострадал, Что в сердце у тебя горело Божье слово И сам себя всего ты людям отдавал? И отдавал себя без сожаленья, До боли, до ужасных смертных мук… И потому-то наши все мученья Постигнул ты как самый близкий друг. Не слышен голос твой, но огненные буквы Твоих творений светят предо мной, И всё, что в сердце есть нечисто, мутно, Они сжигают в пепел за собой. Они зовут нас к вечности приникнуть, Они зовут к божественной любви, И хочется невольно мне воскликнуть: «Святитель Божий, нас в своих молитвах помяни»! Октябрь 1968 г.

Зверополк (РУСИЧИ) все записи автора ........Ладно, пока предки вообще не заканали, пойду к Ваньке схожу, базары его хитрые послушаю (у меня от них потенция, творческая, так и поднимается).

-Привет, Вань, как успехи - бомжатина. Что надулся сразу (бомжатина ты и есть) живешь, где попало, жрешь саранчуков, да то, что кто-то на помойку выбросит. Кабы не мысли твои светлые, так ничем бы от обыкновенного бомжа не отличался. Что? Претворять в жизнь? Страшновато мне как-то...
-А ты не бойся, я первым пойду.
-Как это?
-Так, пойду и скажу всем, кто на встречу попадется, что спаситель, которого все ждали уже пришел (а тут и ты следом, вот он мол я).
-Ты что, с ума сошел, чтоб я, да сразу в спасители... может постепенно как?
-Не, в Спасители (пиши с большой буквы) тока сразу и можно. Ну, где ты видел, чтоб хоть один, даже самый умный поп в боги выбился? Нет? То-то же. Богами не становятся - ими рождаются, а ты у нас, как раз по всем статьям подходишь.
-..?
-Тебя мать от кого родила? Стоп - стоп, не надо с кулаками... я про дело говорю.
-От кого? (хрипло).
-От духа святого - силы господней (за что отец твой бил ее не раз и нещадно). Так значит, ты ОН и есть.
-Кто?
-Верблюд в пальто, сын божий - спаситель. Теперь понял?
-П-понял. Да только страшно все это.
-А ты не боись, или... нет. Короче, мы так сделаем - ровно через неделю, я выхожу и начинаю проповедовать, если ты, дней через десять следом не идешь, то я в Спасители, быстренько нахожу другого. (Бабки поровну и вся недолга.) Ну что, по рукам?
-По рукам, но...
-И никаких "но".

И пошел Иоан крапитель и вещал о пришествии мессии, а чтобы лучше запомнили, водой обливался. Били Ваню, за дела такие нещадно (и убили после), но слова его, о том, что грядет следом мессия – запомнили....
Источник:

http://www.lulchak.ru/11.htm

Зверополк (РУСИЧИ) все записи автора (отрывок из повести "Хранитель")
---

Мне тут как-то сон приснился.
Будто помер я.
Помер и попал на тот свет.
На небо, значит.
Там всё красиво, ярко. Деревья. Травка прямо из облаков растет. Шелковистая. Ручеёк пожуркивает. Прямо как у нас в деревне (футбольного поля только лишь не хватает).
А посреди неба стол стоит.
Большой. Красивый. Богатыми яствами заставленный.
И сидят за тем столом боги.
И почему-то я их всех не только в лицо, но и пофамильно узнаю.
Вот Тор, грозный викинг с огромным молотом. Вот богато украшенный перьями Кецалькоатль, потрясающий скальпами поверженных врагов.
Вот Сварог, Сет, седобородый Аллах, могучий Зевс, и, конечно же, одетый в характерную еврейскую шапочку Яхве.
Сидят.
Кушают.
На меня поглядывают.
Чего, мол, пожаловал?
А я чё? Я ничё. Как есть и говорю.

-Помер, типа, как всё и положено.
-А какой ты веры на земле был?

Вот, блин, никогда не думал, что это так важно. Сказать что атеист? А вдруг морду набьют?

-А в чём разница? Мне кажется, что какой бы веры человек не был, если он при жизни хорошо себя вел, то без различия веры ему на том (теперь уже на этом) свете по справедливости воздастся.

Смеются боги.

-Космополит, значит. Ну что ж, раз ты такой универсальный, то придется тебе небольшую экскурсию в качестве ликвидации религиозной безграмотности провести.
Вот смотри. Видишь, возле Сварога с Перуном богатыри сидят? Это родноверы русские. Они смелостью да честностью славны, и богам они дети и братья. Вот викинги, подвигами своими заслужившие право со своими богами пир делить. Они богам - сотоварищи. Японцы, те сами по себе бродят. У них же что ни японец, то "ками" (бог то есть). Конечно, если прожил достойно, по- божески. Вот мусульмане - на страже стоят. Они - воины Аллаха. А вот и христиане, они богу рабы. Послушные рабы на тучках сидят да на арфах играют, а непослушные - в котлах варятся до той поры, пока послушными не станут.
-А где даосы?
-А даосов нет.
Вот так-то каждому по вере.

РАДОМИР_2006 (РУСИЧИ) все записи автора

Вещий Боян Мне бы в руки звонкие гусли взять Да потешить вас старой сказкою. Неспроста нынче начали вспоминать Призабытую быль славянскую. Коли крепко помнится о былом, Легче знать, что в грядущем станется, - Так пускай же быль не слывет “быльем”, Пусть вовек старина не старится! Гложет душу мне уже много лет Одна дума немалой трудности: Где, в какой дали затеряла след Книга древней славянской мудрости? Горько пялить взор на чужой Парнас, Тешить слух лишь чужими мифами; Неужели в певучем краю у нас Своего Гомера не слышали? Не хочу внимать лишь чужой струне, Вспоминать лишь Фингала смелого; Неужель в многострунной моей стране Своего Оссиана не было? Нам себя обкрадывать не к лицу! В каждой русской старинной повести Одному позабытому нонь певцу Воздаются большие почести... ...Он не десять соколов выпускал На лебедок, плывущих струями, Он персты на гусельки воскладал, И они рокотали струнами. Он, стремясь отвагу взъярить в полках, Славил силу и доблесть дедову, Реял сизым ястребом в облаках, Растекался мыслью по дереву. Его голос пел, как свирели звук, Он светился, подобно золоту... Тот певец Боян был, Велесов внук (Пастушонком ходивший смолоду)... Что же нынче ты приумолк, Боян, Соловей старинного времени? Ты и был наш собственный Оссиан, Наш Гомер - из былинной темени. Это ты в седой голове хранил Тайны светлые неба звездного, Родовые заповеди могил И заветы Перуна грозного. Воротись из дали, могуч певец, Коим все на Руси дивилися. Ты и нашим песням - родной отец: От тебя все певцы родилися. Игорь Кобзев Остальное прочитать здесь: http://uznaipravdu.ru/other/kobzev.htm

РАДОМИР_2006 (РУСИЧИ) все записи автора

Я был наивный инок. Целью мнил одноверность на Руси и обличал пороки церкви, но церковь — боже упаси! От всех попов, что так убого людей морочили простых, старался выручить я бога, но — богохульником прослыл. «Не так ты веришь!»— загалдели, мне отлучением грозя, как будто тайною владели — как можно верить, как нельзя. Но я сквозь внешнюю железность у них внутри узрел червей. Всегда в чужую душу лезут за неимением своей. О, лишь от страха монолитны они, прогнившие давно. Меняются митрополиты, но вечно среднее звено. И выбивали изощренно попы, попята день за днем наивность веры, как из чрева ребенка, грязным сапогом. И я учуял запах скверны, проникший в самый идеал. Всегда в предписанности веры безверье тех, кто предписал. И понял я: ложь исходила не от ошибок испокон, а от хоругвей, из кадила, из глубины самих икон. Служите службою исправной, а я не с вами — я убег. Был раньше бог моею правдой, но только правда — это бог! Я ухожу в тебя, Россия, жизнь за судьбу благодаря, счастливый, вольный поп-расстрига из лживого монастыря. И я теперь на Лене боцман, и хорошо мне здесь до слез, и в отношенья мои с богом здесь никакой не лезет пес. Я верю в звезды, женщин, травы, в штурвал и кореша плечо. Я верю в Родину и правду... На кой — во что-нибудь еще?! Живые люди — мне иконы. Я с работягами в ладу, но я коленопреклоненно им не молюсь. Я их люблю. И с верой истинной, без выгод, что есть, была и будет Русь, когда никто меня не видит, я потихонечку крещусь. 1967 Евгений Евтушенко.

РАДОМИР_2006 (РУСИЧИ) все записи автора ЗАДОНЩИНА

перевод Л.А. Дмитриева.

Слово о великом князе Дмитрии Ивановиче и о брате его князе Владимире Андреевиче, как победили супостата своего царя Мамая



нязь великий Дмитрий Иванович со своим братом, князем Владимиром Андреевичем, и со своими воеводами был на пиру у Микулы Васильевича, и сказал он:

“Пришла к нам весть, братья, что царь Мамай стоит у быстрого Дона, пришел он на Русь и хочет идти на нас в Залесскую землю”.

Пойдем, братья, в северную сторону — удел сына Ноева Афета, от которого берет свое начало православный русский народ. Взойдем на горы Киевские, взглянем на славный Днепр, а потом и на всю землю Русскую. И после того посмотрим на земли восточные — удел сына Ноева Сима, от которого пошли хинове — поганые татары, басурманы. Вот они-то на реке на Каяле и одолели род Афетов. С той поры земля Русская невесела; от Калкской битвы до Мамаева побоища тоской и печалью охвачена, плачет, сыновей своих поминая — князей, и бояр, и удалых людей, которые оставили дома свои, жен и детей, и все достояние свое, и, заслужив честь и славу мира этого, головы свои положили за землю за Русскую и за веру христианскую.

Стародавние дела и жалость Русской земли описал я по книжным сказаниям, а далее опишу жалость и похвалу великому князю Дмитрию Ивановичу и брату его, князю Владимиру Андреевичу. Братья и друзья, сыновья земли Русской!

Соберемся вместе, составим слово к слову, возвеселим Русскую землю, отбросим печаль в восточные страны — в удел Симов, и восхвалим юбеду над поганым Мамаем, а великого князя Дмитрия Ивановича и брата его, князя Владимира Андреевича, прославим! И скажем так:

лучше ведь, братья, возвышенными словами вести нам этот рассказ про поход великого князя Дмитрия Ивановича и брата его, князя Владимира Андреевича, потомков святого великого князя Владимира Киевского. Начнем рассказывать о их деяниях по делам и по былям... Вспомним давние времена, восхвалим вещего Бояна, искусного гусляра в Киеве. Тот ведь вещий Боян, перебирая быстрыми своими перстами живые струны, пел русским князьям славы: первую славу великому князю киевскому Игорю Рюриковичу, вторую — великому князю Владимиру Святославичу Киевскому, третью — великому князю Ярославу Владимировичу.

Я же помяну рязанца Софония и восхвалю песнями, под звонкий наигрыш гуслей, нашего великого князя Дмитрия Ивановича и брата его, князя Владимира Андреевича, потомков святого великого князя Владимира Киевского. Воспоем деяния князей русских, постоявших за веру христианскую!

А от Калкской битвы до Мамаева побоища сто шестьдесят лет.

И вот князь великий Дмитрий Иванович и брат его, князь Владимир Андреевич, помолившись богу и пречистой его матери, укрепив ум свой силой, закалив сердца свои мужеством, преисполнившись ратного духа, урядили свои храбрые полки в Русской земле и помянули прадеда своего, великого князя Владимира Киевского.

О жаворонок, летняя птица, радостных дней утеха, взлети к синим небесам, взгляни на могучий город Москву, воспой славу великому князю Дмитрию Ивановичу и брату его, князю Владимиру Андреевичу! Словно бурей занесло соколов из земли Залесской в поле Половецкое! Звенит слава по всей земле Русской: в Москве кони ржут, трубы трубят в Коломне, бубны бьют в Серпухове, стоят знамена русские у Дона великого на берегу.

Звонят колокола вечевые в Великом Новгороде, собрались мужи новгородские у храма святой Софии и говорят так: “Неужто нам, братья, не поспеть на подмогу к великому князю Дмитрию Ивановичу?” И как только слова эти промолвили, уже как орлы слетелись. Нет, то не орлы слетелись — выехали посадники из Великого Новгорода и с ними семь тысяч войска к великому князю Дмитрию Ивановичу и брату его, князю Владимиру Андреевичу, на помощь.

К славному городу Москве съехались все князья русские и говорили таково слово:

“У Дона стоят татары поганые, Мамай-царь у реки Мечи, между Чуровым и Михайловым, хотят реку перейти и с жизнью своей расстаться нам во славу”.

И сказал князь великий Дмитрий Иванович:

“Брат, князь Владимир Андреевич, пойдем туда, прославим жизнь свою, удивим земли, чтобы старые рассказывали, а молодые помнили! Испытаем храбрецов своих и реку Дон кровью наполним за землю Русскую и за веру христианскую!”

И сказал всем князь великий Дмитрий Иванович: “Братья и князья русские, гнездо мы великого князя Владимира Киевского! Не рождены мы на обиду ни соколу, ни ястребу, ни кречету, ни черному ворону, ни поганому этому Мамаю!”

О соловей, летняя птица, вот бы тебе, соловей, пеньем своим прославить великого князя Дмитрия Ивановича и брата его князя Владимира Андреевича, и из земли Литовской двух братьев Ольгердовичей, Андрея и брата его Дмитрия, да Дмитрия Волынского! Те ведь — сыновья Литвы храбрые, кречеты в ратное время и полководцы прославленные, под звуки труб их пеленали, под шлемами лелеяли, -с конца копья они вскормлены, с острого меча вспоены в Литовской земле.

Молвит Андрей Ольгердович своему брату:

“Брат Дмитрий, два брата мы с тобой, сыновья Ольгердовы, а внуки мы Гедиминовы, а правнуки мы Сколомендовы. Соберем, брат, любимых панов удалой Литвы, храбрых удальцов, и сами сядем на своих борзых коней и поглядим на быстрый Дон, напьемся из него шлемом воды, испытаем мечи свои литовские о шлемы татарские, а сулицы немецкие о кольчуги басурманские!”

И сказал ему Дмитрий: “Брат Андрей, не пощадим жизни своей за землю за Русскую, и за веру христианскую, и за обиду великого князя Дмитрия Ивановича! Уже ведь, брат, стук стучит и гром гремит в белокаменной Москве. То ведь, брат, не стук стучит, не гром гремит, то стучит могучая рать великого князя Дмитрия Ивановича, гремят удальцы русские золочеными доспехами и червлеными щитами. Седлай, брат Андрей, своих борзых коней, а мои уже готовы — раньше твоих оседланы. Выедем, брат, в чистое поле и сделаем смотр своим полкам,— сколько, брат, с нами храбрых литовцев. А храбрых литовцев с нами семьдесят тысяч латников”.

Вот уже, братья, подули сильные ветры с моря к устьям Дона и Днепра, принесли грозные тучи на Русскую землю, из них выступают кровавые зарницы, и в них трепещут синие молнии. Быть стуку и грому великому на речке Непрядве, меж Доном и Днепром, покрыться трупами человеческими полю Куликову, потечь кровью Непрядве-реке!

Вот уже заскрипели телеги меж Доном и Днепром, идут хинове на Русскую землю! Набежали серые волки с устьев Дона и Днепра, воют, притаившись на реке Мече, хотят ринуться на Русскую землю. То не серые волки были — пришли поганые татары, хотят пройти войной всю Русскую землю.

Тогда гуси загоготали и лебеди крыльями заплескали. Нет, то не гуси загоготали и не лебеди крыльями заплескали: то поганый Мамай пришел на Русскую землю и воинов своих привел. А уже гибель их подстерегают крылатые птицы, паря под облаками, вороны неумолчно грают, а галки по-своему говорят, орлы клекочут, волки грозно воют, а лисицы брешут, кости чуя.

Русская земля, ты теперь как за царем за Соломоном побывала.

А уже соколы, и кречеты, и белозерские ястребы рвутся с золотых колодок из каменного города Москвы, обрывают шелковые путы, взвиваясь под синие небеса, звоня золочеными колокольчиками на быстром Дону, хотят ударить на несчетные стада гусиные и лебединые,— то богатыри и удальцы русские хотят ударить на великие силы поганого царя Мамая.

Тогда князь великий Дмитрий Иванович вступил в золотое свое стремя, сел на своего борзого коня, и взял свой меч в правую руку, и помолился богу и пречистой его матери. Солнце ему ясно на востоке сияет и путь указует, а Борис и Глеб молитву возносят за сродников своих.

Что шумит, что гремит рано пред рассветом? То князь Владимир Андреевич полки устанавливает и ведет их к великому Дону. И молвил он брату своему, великому князю Дмитрию Ивановичу: “Не поддавайся, брат, поганым татарам — ведь поганые уже поля русские топчут и вотчину нашу отнимают!”

И сказал ему князь великий Дмитрий Иванович: “Брат Владимир Андреевич! Два брата мы с тобой, а внуки мы великого князя Владимира Киевского. Воеводы у нас уже поставлены — семьдесят бояр, и отважны князья белозерские Федор Семенович и Семен Михайлович, да Микула Васильевич, да оба брата Ольгердовичи, да Дмитрий Волынский, да Тимофей Волуевич, да Андрей Серкизович, да Михаиле Иванович, а воинов с нами — триста тысяч латников. А воеводы у нас надежные, а дружина в боях испытанная, а кони под нами борзые, а доспехи на нас золоченые, а шлемы черкасские, а щиты московские, а сулицы немецкие, а кинжалы фряжские, а мечи булатные; а пути им известны, а переправы для них наведены, и все как один готовы головы свои положить за землю за Русскую и за веру христианскую. Словно живые трепещут стяги, жаждут воины себе чести добыть и имя свое прославить”.

Уже ведь те соколы и кречеты и белозерские ястребы за Дон скоро перелетели и ударили по несметным стадам гусиным и лебединым. То ведь были не соколы и не кречеты,— то обрушились русские князья на силу татарскую. И ударили копья каленые о доспехи татарские, загремели мечи булатные о шлемы хиновские на поле Куликовом на речке Непрядве.

Черна земля под копытами, костями татарскими поля усеяны, а кровью их земля залита. Это сильные рати сошлись вместе и растоптали холмы и луга, а реки, потоки и озера замутились. Кликнул Див в Русской земле, велит послушать грозным землям. Понеслась слава к Железным Воротам, и к Орначу, к Риму, и к Кафе по морю, и к Тырнову, а оттуда к Царьграду на похвалу русским князьям: Русь великая одолела рать татарскую на поле Куликовом, на речке Непрядве.

На том поле грозные тучи сошлись, а из них беспрерывно молнии сверкали и гремели громы великие. То ведь сошлись русские сыновья с погаными татарами за свою великую обиду. Это сверкали доспехи золоченые, а гремели князья русские мечами булатными о шлемы хиновские.

А бились с утра до полудня в субботу на Рождество святой богородицы.

Не туры возревели у Дона великого на поле Куликовом. То ведь не туры побиты у Дона великого, а посечены князья русские, и бояре, и воеводы великого князя Дмитрия Ивановича. Полегли побитые погаными татарами князья белозерские, Федор Семенович и Семен Михайлович, да Тимофей Волуевич, да Микула Васильевич, да Андрей Серкизович, да Михаиле Иванович и много иных из дружин.

Пересвета-чернеца, брянского боярина, на место суда привели. И сказал Пересвет-чернец великому князю Дмитрию Ивановичу: “Лучше нам убитыми быть, нежели в плен попасть к поганым татарам!” Поскакивает Пересвет на своем борзом коне, золочеными доспехами сверкая, а уже многие лежат посечены у Дона великого на берегу.

В такое время старому человеку следует юность вспомнить, а удалым людям мужество свое испытать. И говорит Ослябя-чернец своему брату старцу Пересвету: “Брат Пересвет, вижу на теле твоем раны тяжкие, уже, брат, лететь голове твоей на траву ковыль, а сыну моему Якову лежать на зеленой ковыль-траве на поле Куликовом, на речке Непрядве, за веру христианскую, и за землю Русскую, и за обиду великого князя Дмитрия Ивановича”.

И в ту пору по Рязанской земле около Дона ни пахари, ни пастухи в поле не кличут, лишь вороны не переставая каркают над трупами человеческими, страшно и жалостно было это слышать тогда; и трава кровью залита была, а деревья от печали к земле склонились.

Запели птицы жалостные песни — запричитали все княгини и боярыни и все воеводские жены по убитым. Жена Микулы Васильевича Марья рано поутру плакала на забралах стен московских, так причитая: “О Дон, Дон, быстрая река, прорыла ты каменные горы и течешь в землю Половецкую. Принеси на своих волнах моего господина Микулу Васильевича ко мне!” И жена Тимофея Волуевича Федосья тоже плакала, так причитая: “Вот уже веселие мое поникло в славном городе Москве, и уже не увижу я своего государя Тимофея Волуевича живым!” А Андреева жена Марья да Михайлова жена Аксинья на рассвете причитали: “Вот уже для нас обеих солнце померкло в славном городе Москве, домчались к нам с быстрого Дона горестные вести, неся великую печаль: повержены наши удальцы с борзых коней на суженом месте на поле Куликовом, на речке Непрядве!”

А уже Див кличет под саблями татарскими, а русским богатырям быть израненными.

Щуры запели жалостные песни в Коломне на забралах городских стен, на рассвете в воскресенье, в день Акима и Анны. То ведь не щуры рано запели жалостные песни — запричитали жены коломенские, приговаривая так: “Москва, Москва, быстрая река, зачем унесла на своих волнах ты мужей наших от нас в землю Половецкую?” Так говорили они: “Можешь ли ты, господин князь великий, веслами Дон загородить, а Дон шлемами вычерпать, а Мечу-реку трупами татарскими запрудить? Замкни, государь, князь великий, у Оки-реки ворота, чтобы больше поганые татары к нам не ходили. Уже ведь мужья наши побиты на ратях”.

В тот же день, в субботу, на Рождество святой богородицы, разгромили христиане полки поганых на поле Куликовом, на речке Непрядве.

И, кликнув клич, ринулся князь Владимир Андреевич со своей ратью на полки поганых татар, золоченым шлемом посвечивая. Гремят мечи булатные о шлемы хиновские.

И восхвалил он брата своего, великого князя Дмитрия Ивановича: “Брат Дмитрий Иванович, в злое время горькое ты нам крепкий щит. Не уступай, князь великий, со своими великими полками, не потакай крамольникам! Уже ведь поганые татары поля наши топчут и храброй дружины нашей много побили — столько трупов человеческих, что борзые кони не могут скакать: в крови по колено бродят. Жалостно ведь, брат, видеть столько крови христианской,

Не медли, князь великий, со своими боярами”.

И сказал князь великий Дмитрий Иванович своим боярам: “Братья, бояре и воеводы, и дети боярские, здесь ваши московские сладкие меды и великие места! Тут-то и добудьте себе места и женам своим. Тут, братья, старый должен помолодеть, а молодой честь добыть”.

И воскликнул князь великий Дмитрий Иванович: “Господи боже мой, на тебя уповаю, да не будет на мне позора никогда, да не посмеются надо мной враги мои!” И помолился он богу, и пречистой его матери, и всем святым, и прослезился горько, и утер слезы.

И тогда, как соколы, стремглав полетели на быстрый Дон. То ведь не соколы полетели: поскакал князь великий Дмитрий Иванович со своими полками за Дон, а за ним и все русское войско. И сказал: “Брат, князь Владимир Андреевич,— тут, брат, изопьем медовые чары круговые, нападем, брат, своими полками сильными на рать татар поганых”.

И начал тогда князь великий наступать. Гремят мечи булатные о шлемы хиновские. Поганые прикрыли головы свои руками своими. И вот поганые бросились вспять. Ветер ревет в стягах великого князя Дмитрия Ивановича, поганые спасаются бегством, а русские сыновья широкие поля кликом огородили и золочеными доспехами осветили. Уже встал тур на бой!

Тогда князь великий Дмитрий Иванович и брат его, князь Владимир Андреевич, полки поганых вспять повернули и начали их бить и сечь беспощадно, тоску на них наводя. И князья их попадали с коней, а трупами татарскими поля усеяны и кровью их реки потекли. Тут рассыпались поганые в смятении и побежали непроторенными дорогами в лукоморье, скрежеща зубами и раздирая лица свои, так приговаривая:

“Уже нам, братья, в земле своей не бывать, и детей своих не видать, и жен своих не ласкать, а ласкать нам сырую землю, а целовать нам зеленую мураву, а в Русь ратью нам не хаживать и даней нам у русских князей не прашивать”. Вот уже застонала земля татарская, бедами и горем наполнившись; пропала охота у царей и князей их на Русскую землю ходить. Уже веселье их поникло.

Теперь уже русские сыновья захватили татарские узорочья, и доспехи, и коней, и волов, и верблюдов, и вина, и сахар, и дорогие убранства, тонкие ткани и шелка везут женам своим. И вот уже русские жены забряцали татарским золотом.

Уже по Русской земле разнеслось веселье и ликованье. Преодолела слава русская хулу поганых. Уже низвергнут Див на землю, а гроза и слава великого князя Дмитрия Ивановича и брата его, князя Владимира Андреевича, по всем землям пронеслись. Стреляй, князь великий, по всем землям, рази, князь великий, со своей храброй дружиной поганого Мамая-хиновина за землю Русскую, за веру христианскую. Уже поганые оружие свое побросали, а головы свои склонили под мечи русские. И трубы их не трубят, и приуныли голоса их.

И метнулся поганый Мамай от своей дружины серым волком и прибежал к Кафе-городу. И молвили ему фряги: “Что же это ты, поганый Мамай, заришься на Русскую землю? Ведь побила теперь тебя орда Залесская. Далеко тебе до Батыя-царя: у Батыя-царя было четыреста тысяч латников, и полонил он всю Русскую землю от востока и до запада. Наказал тогда бог Русскую землю за ее согрешения. И ты пришел на Русскую землю, царь Мамай, с большими силами, с девятью ордами и семьюдесятью князьями. А ныне ты, поганый, бежишь сам-девят в лукоморье, не с кем тебе зиму зимовать в поле. Видно, тебя князья русские крепко попотчевали:

нет с тобой ни князей, ни воевод! Видно, сильно упились у быстрого Дона на поле Куликовом, на траве-ковыле! Беги-ка ты, поганый Мамай, от нас за темные леса!”

Как милый младенец у матери своей земля Русская: его мать ласкает, а за баловство розгой сечет, а за добрые дела хвалит. Так и господь бог помиловал князей русских, великого князя Дмитрия Ивановича и брата его, князя Владимира Андреевича, меж Дона и Днепра, на поле Куликовом, и на речке Непрядве.

И стал великий князь Дмитрий Иванович со своим братом, с князем Владимиром Андреевичем, и с остальными своими воеводами на костях на поле Куликовом, на речке Непрядве. Страшно и горестно, братья, было в то время смотреть: лежат трупы христианские словно сенные стога у Дона великого на берегу, а Дон-река три дня кровью текла. И сказал князь великий Дмитрий Иванович: “Сосчитайтесь, братья, сколько у нас воевод нет и скольких молодых людей недостает?”

Тогда отвечает Михаиле Александрович, московский боярин, князю Дмитрию Ивановичу:

“Господин князь великий Дмитрий Иванович! Нет, государь, у нас сорока бояр московских, двенадцати князей белозерских, тридцати новгородских посадников, двадцати бояр коломенских, сорока бояр серпуховских, тридцати панов литовских, двадцати бояр переяславских, двадцати пяти бояр костромских, тридцати пяти бояр владимирских, пятидесяти бояр суздальских, сорока бояр муромских, семидесяти бояр рязанских, тридцати четырех бояр ростовских, двадцати трех бояр дмитровских, шестидесяти бояр можайских, тридцати бояр звенигородских, пятнадцати бояр угличских. А посечено безбожным Мамаем двести пятьдесят три тысячи. И помиловал бог Русскую землю, а татар пало бесчисленное множество”.

И сказал князь великий Дмитрии Иванович:

“Братья, бояре и князья и дети боярские, суждено вам то место меж Дона и Днепра, на поле Куликовом, на речке Непрядве. Положили вы головы свои за святые церкви, за землю за Русскую и за веру христианскую. Простите меня, братья, и благословите в этом веке и в будущем. Пойдем, брат, князь Владимир Андреевич, во свою Залесскую землю к славному городу Москве и сядем, брат, на своем княжении, а чести мы, брат, добыли и славного имени!” Богу нашему слава.

Сергий_Аветянъ (РУСИЧИ) все записи автора

До прозрачности воздух чист Дымка пала на под земли Лапы елей плетут полог И мерцают меж них огни То не папоротник гонит мрак И не белка пестрит хвостом, То горенье не спящих душ, Согревающих Русь теплом, Только слышится в небе свист Кто-то в небе кружит родном, И тревожно глядит он вниз Рассекая лазурь крылом Русский Дух у воды стоит Утопая ногами в мох Вьётся чёрная тень над ним Созывая на пир врагов Но утратили чада дух - Разменяв на мельканье слов Позабыв об огнях своих В череде коммунальных снов Там где свято хранили дом, Где росли на камнях цветы Запустенье царит и дым И не встанут уже бойцы От залитых забвеньем душ Веет жалким желаньем жить Жить, как чуждый нам дух велит Позабыв о себе самих Поиссякли теперь сыны И к плечу уж не встать плечом Заселили наш дом жильцы, Из не помнящих ни о чём Только Дух у воды стоит И бестрепетен мудрый взор Он наполнит сердца других, В чьих сердцах не угас костёр…

Die_Distel (РУСИЧИ) все записи автора

Ты носи меня, мать-сыра земля, там, где дурня радует конопля, там, где дуру радует красный шелк, там, где волка радует мертвый полк. Я иду, свищу, про себя грущу, то ни знаю что на Руси ищу. Не идут войска в золотой заре, не лежит оружие в алтаре. Меч-то кладенец проржавел вконец. Есть и молодец – супротив овец, против молодца он и сам овца. Не видать бойца при дворе Творца… Но со дня рожденья моей страны мы ее всечасно спасать должны от тюрьмы, сумы, от вина, вины и от мира так же, как от войны. Сыновей спасать от отцов, увы. И, порой, провинцию от Москвы. И сегодня любая нация – чрезвычайная ситуация, новобранцев подразделение – лишь потерянное поколение. Я возьмусь за голову от тоски. Так продлится до гробовой доски — я иду поперек раздолья все от митинга до подполья и швыряю в траву бутылки, эх, от стрельбища до Бутырки. — Ну, а где мой дом, мать- сыра земля? — Ты пойди под дуб, на дубу петля. — А где верный друг? — В кабаке умрет. — Где веселый враг? — Сделай шаг вперед. Я рукой махну, я вперед шагну, мы должны всечасно спасать страну. Если некуда больше деться, будем в «точках горячих» греться. Ты носи меня, мать-сыра земля, от полынной пустоши до Кремля, от Кремля туда, где бандитский лес, а оцеплен лес – до седьмых небес.

РАДОМИР_2006 (РУСИЧИ) все записи автора

Стихи, посвященные крещению Руси в 988 году Коль ты примешь, князь, христианский лад, К нам на Русь, говорю заранее, Вороньем церковники налетят, Навезут «святое писание». Хоть писание это «святым» зовут, Трудно книгу сыскать развратнее. В ней и ложь, и грязь, и постыдный блуд, И вражда, и измена братняя. Занедужим мы от их «аллилуй», Что во сне-то у нас не виданы! Будут петь на Руси: «Исайя, ликуй!» Будут чтить псалмы Давидовы. Чужеродные, чуждые словеса Заскрежещут арбой немазанной. И пойдет от них увядать краса Речи русской, шелками вязаной! Коли деды клюкву одну едят, Скулы внукам сведет оскомина. Много бед церковники натворят, Истерзают народ расколами. Встанет брат на брата и род на род! Ой, люта вражда между близкими! Вновь усобица по Руси пойдёт, Самый подлый наш ворог искони! (И.Кобзев, «Витязь», М., 1971)