«Однажды пришел из города проповедник. Особенным он был. Не обещал ничего хорошего и ничего плохого. Зато он много курил.

Шепот камышей.

История Куро.

Куро – значит тьма. Моя совесть говорит мне:

-Тут все чисто! И довольно много Света!

Полосатые лучики солнца, что кружат под деревьями летом.

Мы рвали яблоки в саду. Полив включили и углубились дальше. Сад был длинный, метров сто в длину, но в ширину наш участок от силы пятнадцать. Вот такой вот коридор из крон, правда, если отойти от дома шагов двадцать – упрешься уже в непролазную чащу. Дальше сквозь заросли малины, крохотную полянку с цветами можно дойти до чужых «земель». Аня плыла в воздухе, наполненном жужжанием. Её улыбка была теплая как сам летний лучик, я зажмурилась, мне стало так тепло. И вдруг она остановилась и вскрикнула, стала отмахиваться от насекомых, я же стояла и смотрела на её нелепые прыжки и поклоны земле и траве.

Она сказала моему недоумению:

-А ты знаешь, что в любую минуту тебя может укусить пчела… или оса, - добавила она.

Я закивала.

-А в глаз? Надо часто моргать, иначе она в глаз укусит. Веко не прокусит, а так ты без глаза останешься.

Я кивала.

***

У нас кончился сок, и мы вернулись ко мне в дом. Дом собственно не совсем мой, я тут пока просто живу, вот и все. И Аня – моя одноклассница. Там есть в углу комната, самая прохладная. Там так хорошо, если задвинуть все шторы – и не скажешь, что наступило лето. Так успокоено и нежно лежали мы на кровати. Ничего не хотелось – ни игр, ни книг, ни обратно во двор, ни домой. Ничего и никого.

Я взяла своими руками её пальцы, наши кулачки – залоги дружбы, в двух экземплярах, закреплены нотариусом на небесах. Она смеялась и вырывалась, но не по правде, лишь понарошку.

-Что ты делаешь? – Она спросила. И снова расцвела в улыбке в полутьме комнаты. Тут было так прохладно, а на дворе такая полуденная жара.

-Давай тут полежим? Там слишком жарко.

Я провела языком по ресницам и поцеловала её глаз. Она зажмурилась, и все повторилось вновь – я придавливаю её, она пытается выползти из-под меня, но я-то знаю, как нужно сводить при этом ноги.

-Ты не поднимешь меня, даже не пытайся. Открой глаз. Не закрывай, сейчас будет приятно.

Сказала и провела языком по её глазному яблоку. Она вновь фыркнула и зажмурилась.

-Не надо!

-Надо. Просто расслабься. Ну, расслабилась?

Она повела плечами – мол, делай со мной что хочешь. Я наклонилась и поцеловала глазик, теперь судорога вновь прошла по телу Ани, но она не вырывалась, и смогла подавить в себе желание моргать.

Я быстро вздохнула, выдохнула и укусила. Она ногами сминала постель – я ей рот закрыла. Потом успокоилась только вся мокрая, и холодная… дрожала… а я рот ей закрывала и почти не открывая своего в ухо спросила:

-Больно?

Она заныла. Я руку отпустила и поцеловала её, она проглотила.

Аня порывалась вскочить и уйти, но я остановила. Опять кулачки сцепленных пальцев – наша дружба – и она вновь заныла. Хотела туда, на улицу снова, хотела под душ и домой. Но я ей шептала:

-Все будет отлично, верь мне. Ведь почти что не больно уже?

Она, молча, лежала и тяжело дышала. Я принесла перекись и по края кровь стирала. Вначале было много, но она быстро остановилась.

-Вот видишь, как пирсинг, все быстро.

Она мотнула головой, и вновь захотела уйти. Я уложила её и, стянув майку, легла рядом, положив на лоб руку с мокрой тряпкой. Мне показалось или она уснула, но я не двигалась, лишь слушала её постепенно успокаивающееся дыхание. Было прохладно, а за окном жужжали пчелы.

«Им не достанется на обед твой глазик, Аня! Теперь, никогда, навсегда, он лишь мой, Аня!»

В общем – в доме у неё был страшный переполох, когда мы вернулись в тот вечер. Вызывали скорую, воплей было тьма! Меня все допрашивали – как да что, а я все про гигантского шмеля. Они не верили, говорили – выдумала все. Тогда я стала убеждать их, что видела, как он кушал её глазик и все приговаривал – «вкусно, как же вкусно, очень-очень вкусно!» Отец Ани еле сдерживался, чтобы меня не ударить. Аня молчала, лишь изредка плакала. Не хотела в больницу она, а потом даже рассмеялась, мол – «все путем, смотрите на меня, пиратка я!».

Но её не поняли, как и меня. Аня как я и думала, была нормальной, её родители, как и подозревала – нет.

Меня отвели в комнату, налили чай – это бы ритуал, я поняла и расспросили во всех подробностях - как приключилась с нами такая вот беда, да почему она не сразу в дом пошла, да что же так спокойно мы вошли - мы, что же не понимаем, что дело-то непоправимое! Допрос мягко переходил в истерику и обратно, потом, правда все успокоились – особенно её мать, и поднялись к ней наверх в комнату. Мама у неё хорошая и добрая, она успокаивала дочь, как могла, но Аня уже безмятежно в наушниках читала, челка, скрывая пол-лица, до страниц книги свисала, и мама ей только мешала. От её спокойствия у женщины опять началась истерика. В общем, я только под утро вернулась к себе в мирный деревянный старый дом, где кроме меня никого, лишь изредка соседка приходит проведать и принести продукты.

Все-таки даже дружные и любящие семьи суета сует, а значит – зло. А вы как считаете, Хозяйка Ремилия?

***

Я родилась и начала жить в городе, в котором есть хоспис, психиатрическая больница и детский дом. Полный суповой набор детпита.

Нет, не так...

Я проползла по маминой вагине, причиняя ей адскую боль, разворотив до этого еще и шейку матки и убила её этим, чтобы начать «жить» в городе, в котором есть хоспис, психиатрическая больница и детский дом. Полный суповой набор. Сначала в моей жизни появился Он, дом, куда уводят детей. Где их оставляют. Потом были больница, где эпически Лечат, и много чего еще. Вот хосписа пока не было...

Как и планетария. Не было ни библиотеки, ни спортивных кружков, так ничего к черту не было!

Но хватит о грустном. Общаясь с разными людьми я то впадаю в депрессию, то становлюсь инфантильно беззаботной, последнее мне нравится больше, я выбираю Манию Деменции, и пусть Шигорат меня осудит. Кто такой Шигорат? Повелитель Дрожащий островов, безумный бог, что правит манией и деменцией. Там растут грибные деревья и корни оплетают собой целые города утаскивая их под землю. Там порхают бабочки размером с блюдце а по небесам несутся облака состоящие из полярного сияния и падающих звезд, там очень красиво и очень опасно, главное – там не так скучно как здесь. Они где-то есть. Где-то точно есть, все есть где-то. Если говорить о Мультиверсуме, то Дрожащие Острова точно существуют, ведь все что мы выдумываем – где-то есть. Ведь если мира, который ты придумала не существует – значит Мультиверсум не бесконечен, бесконечность – описывает все миры о которых можно подумать и те, о которых подумать нельзя. То-то же, теперь не считайте Куро дурочкой и ребенком, а подумайте – тем ли вы занимаетесь, то ли ищите. Я ищу Безумные Острова Мании и Деменции, я так хочу туда попасть... а те, кто после всех этих метафизических объяснений еще не понял, что они точно, гарантированно и логически обоснованно ЕСТЬ – могут идти в лес.

Они есть, осталось понять что меня тут держит и не дает туда попасть. Я думаю Бог. Это сложно – убить Бога? Шучу-шучу.

Спрошу потом у Ницше как он это делал...

Я плохо поступила с Аней? Так скажете вы?

У Ани были плохие цифры, но когда я скушала её глазик – они стали нормальными... даже слишком нормальными. Мне не хотелось, чтобы Аня умерла так рано, теперь она проживет тысячи лет. Это конечно меня слегка выбило из колеи, я думала что полгода оставшиеся Ане сменятся скажем – эм... годами сорока, а тут или меня переглючило или этого самого Бога, который для меня рассчитывает оставшиеся различным людям годы жизни и выдает в виде арабских цифр порхающих над их головами словно бы я лицензированный шинигами, то есть бог смерти или косариха крюкастая в черном балахоне по-русски, в общем Ане жить теперь остается сорок девять тысяч двести сорок восемь лет. Ура, я справилась, мама похвали меня, только я не совсем поняла, что наделала. Начну по порядку...

Это цифры. Они порхают над головами людей, живущих в этом граде, столь темном, что иногда мне кажется – я ослеплена его гудящем торжеством. Я вижу их, эти цифры никогда не врут, эти цифры – складываются в числа. Они красные, как кровь. И я вижу – как их увеличить. Я знаю – где-то есть моя сестра, она умеет их уменьшать почти до нуля делая странные «мелочи», от которых люди умирают с задержкой в час или сутки – случайно смертью или несчастным случаем. Она киллер экстра класса – убивает по заказу людей из персонального Несчастного Случая, который строит сама Судьба, её зовут Сукори, а меня Куро, еще есть братик Курои, я его ненавижу так же сильно как и люблю, он очень, очень плохой, и в тоже время – такой одинокий. Мы из семьи Сикора, это смешно звучит – но все на разных языках, в нас нет ничего настоящего, наверное этого желал отец нас зачавший, сказал ли он об этом нашим матерям? Однажды я видела своего отца, это случилось слишком поздно, чтобы я смогла его вот так полюбить. Я никогда не видела свою мать, я надеюсь она хоть немножечко мною гордится, там – на небесах, я сделала много хороших дел, если продление кому-то жизни можно к ним отнести, но сейчас я хотела совершить то, чем моя сестра занималась по долгу службы.

Убить одного человека. Сократить это отведенное ему время, которое видела лишь я, уменьшить его до нуля. У меня есть глаза. Глаза шинигами. Я в это верила, пока была маленькой. Но по мере взросления, я все чаще убеждалась – не все так просто.

***

Кэролл.

-Да она вампир! – Воскликнул с невольным интересом один из мальчишек.

-Снежок. – Заметила, обращаясь к коту Кэролл. – Посмотри, вот это – обезьяны.

-Мяу! – Согласился Снежок.

-И кто тут обезьяна!?

-Вампирами называют люди кровососущих созданий, их тысячи…

-Но я ведь не имел в виду летучих мышей! – перебил её криком все тот же пацан.

-А я имела в виду вполне конкретную породу обезьян, остальные мне вообще неинтересны. – Заметила мягко и доброжелательно Кэролл.

***

-Мы Лунные Кролики Судного Дня! – Весело подняла лапку. Одна.

Подняла и вторая.

-Ня ковай, ня! – Вторила она.

-Вы – кролики? Или крольчихи?

-Мы не понимаем разницы в этом мутном людском вопросе, но мы считаем, половое размножение – это Ня; Все Это Ня! ЛКСД, ня!

-Это как ЛСД только Круче?

Длиннющие ушки на головах девочек с красными-прекрасными глазами дружно кивнули.

-Каору с нами на Луну нЯ? – Спросила одна. Каору был чист как стеклышко, дырка в башке которую он разнес сам себе из своей же береты почти заросла. Не помня ничего, не думая ни о чем, он мог и на Луну.

Ня!

Лунные кролики судного дня стояли на луне, куда телепортнулись благодаря цепям Сна и смотрели на землю.

-Там салют ня!

Старинная подзорная труба была поднята. В бронзе отражались бесчисленные звезды. В стеклах – горевшая в термоядерном пламени земля.

-Ня. – На всякий случай добавила девочка-кролик что постарше. Две остальные девочки-вампирши, симбиотическая форма жизни способная обходиться без кислорода – кивнули в такт. Какое Ня – без кивка накладными ушами?

Каору с бодуна потрогал ухо и побоялся его оторвать. С бодуна – значит он снова ширнулся девятимиллиметровой в голову и пока отходил – был как ребенок. Не думал – НИ О ЧЕМ?!

Маленькие вспышки ползли по России с запада на восток и с севера на юг. Те Трайдены что летели через полюса растекались цепочкой салютов рядом с Санкт-Петербургом. Еще через секунду зажглась Москва, исторгнув дружное «Ня!!!» девочки смотрели ка переливается в множестве ядерных вспышек она.

-Сколько туда ракет? – подумала вслух в условиях тотального недостатка ненужного кислорода та что помладше.

-Шестнадцать ня! Там пиздец ня, у этих русских уже сутки не работает РЛС ни одна, ня. Метеорит был странный ня. Россия ослепла нЯ.

-Ковай ня, это иппон, чистая победа предстоящего обеда, ня.

-Уня? – Спросили глаза той что была посередине. Она смотрела на задумчивого Каору. Потом улыбнулась одними глазами. И облизнулась. Луна чертовски негостеприимна в плане пищи иначе бы эти, ну вот эти вот – переселились сюда насовсем еще с полвека назад. А так дорогой мистер Армстронг увидев стоявшую на цыпочках и балдежно в переизбытке восхищения смотревшую на него девочку в костюме кролика пожалел что не может вытереть пот со лба и пожелала удачи мистеру Горски. Сами понимаете в чем. Он и забыл, а тут глюк – взял и напомнил. Последнее что его в тот миг доконало – это волосы. Они развевались, а Армстронг еще не смотрел аниме так как его попросту тогда еще не было. И развевающиеся на Луне волосы почти светящейся от балдежа в глазах девочки с кулачками у просящего автограф подбородка заставили просто отвернуться и пойти к остальным надеясь что он еще не спятил настолько чтобы снять скафандр и начать с ней танцевать. «Я же все еще на Луне, какие автографы, подождите немножко, вот вернусь, мне просто нужно не думать о глупостях и мирно отсюда вернуться», думал он идя к своим коллегам и стараясь не оборачиваться, чувствуя всей спиной как девочка – символ Плейбоя в костюме крольчихи – на кончиках носочков молитвенно просит дать ей автограф за спиной. Потом Армстронг долго еще жаловался на галлюцинации все понимающим по-своему друзьям...

Спермотоксикоз космонавтов страшен, учитывая что связи с женой надобно прекращать за несколько месяцев до полета.

***

В этот день проснувшись утром Эрика Нинамори первым делом почесала незаживающий след от клыков Рей, а уже потом почистила зубы, меланхолично разглядывая свое отражение в зеркале. Прошли двенадцать лет её австралийской юрийной жизни, а она ни с колечки не изменилась, может это была наваждение – но Эрика верила что останется такой вот девочкой-подростком с не очень аккуратным шрамиком от кесарева навсегда. Она не хотела думать как это так получилось, ей достаточно было знать что это так. А может она боялась что Рей и вправду окажется вампиром и сама Эрика станет кидаться на людей и все такое, поэтому и решила не думать и не кидаться. И не кидалась. Правда. Ну иногда мамку кусала в грудь, не более. Но это нормально, да? Эрика состроила зеркалу смешную мину. Потом еще смешнее. Потом невозможно дико смешную и предельно глупую. Потом сделала умный вид и достав мамины очки примерила их. Зрение тоже исправилось. Но очки Эрике определенно шли и мамины и ей собственные старые.

-Мне... – Эрика протерла зеркало от пыли внезапно оказавшейся тут (мама, когда ты последний раз делала уборку?) – мне сколько-сколько? Нет, вы гоните. Ну нет же, я выгляжу от силы на пятнадцать. ОКИ, будем считать что мне пятнадцать а все эти годы просто приснились мне, ладно? Почему это мне так хорошо? А? Кто подскажет?

Но никого поблизости не было. Мэдока пять куда-то умотал с утра на великах с сестрой, причем сама Эрика до сих пор считала его братиком а её... сестрой, младшей сестренкой. Ну не лезло ей в голову что она мама, какая она – мама? Мама – та что сейчас дрыхнет на ей кровати, которая так же не изменилась за последние полтора десятка лет, и у которой две такие же маленькие точки слишком медленно заживающих укусов Рей, только не на шее а на внутренней стороне бедра к которому на ночь присасывалась как пиявка обыкновенно Рей в те недолгие полгода что они с мамой гостили у «семьи» Каору на их странной готической яхте «Корофилия». Название сразило Эрику наповал, а маме – просто понравилось. Ранки не воспалялись, они просто не хотели заживать. А еще Эрика перестала болеть, но не перестала любить солнечный свет; она часто бывает в городе и еще в паре мест, где люди могут увидеть её. Поэтому Эрика всегда носит высокий воротник даже в такую жару или такую няшную черную ленточку на шее, а мама никогда не купается и не загорает в стрингах. Эрика уже не помнила когда он ив последний раз переезжали в этом трейлере. Кажется н врос в землю, в сухой красноватый марсианский грунт, как после столкновения марса с той кометой в 2014 когда там пятисоткилометровый кратер образовался и начали идти дожди. Как же давно это было! Австралия и впрямь кусочек Марса закинутый сюда в древнейшую эпоху.

Вернувшись в соседний отсек трейлера, где они жили с мелкими, предпочитавшими больше спать снаружи под звездным небом чем в уютной тесноте маминых тел, Эрика достала яблочного соку. Мам у них собственно было две, Эрика и мама Эрики, так уж получилось. Посмотрела первым делом как дела в её блоге и едва зайдя в поисковик обнаружила странное в гугле. Гугл предупреждал о радиоактивных осадках по всему миру особенно в России и восточной Европе. Взглянув на дату – 1 апреля – и справедливо рассудив что в случае тотального ядерного пиздеца «его высочество Гугль» работать не должен так как его сервера находятся в Америке которой не станет потому что хоть русские уже не Сталелитейные Советы но ведь что-то то они могут и термоядерный МПХ у них все еще на Америку-тян стоит – в общем смекнув все это сонная южноавстралийская девочка Эрика Нинамори легла спать обратно в теплую двуспальную кроватку трейлера. Крепко прижавшись к спине и ягодицам сопящей матери и опустив одну руку на её мягкую обнаженную грудь, а вторую сунув в её шелковые трусики – Эрика постаралась думать о чем-то приятном. Так и заснула, весьма быстро, вспоминая всех тех детей исторических и доисторических которые засыпали и в её возрасте прижавшись к теплой вкусно пахнущей маме и не испытывая при этом ни стыда ни излишнего сексуального возбуждения. Ибо обыденность и возбуждение – вещи не совместимые, а вот приятно тепло и уютно бывает почти всегда.

Эрика спала. И видела как ебанутые и глупые люди выходят на улицы с освинцованными зонтиками. Она плясала под теплым летним дождем и смеялась, а они покачивали головами и вертели пальцем у виска. Глупые больные озабоченные ерундой закомплексованные люди. А Эрика вчера снова занималась любовью с мамой и ей тепло и приятно, а вам холодно и промозгло под вашим высокогуманным псевдоопасным первоапрельским дождем...

***

-Америка стала разваливаться – плата за развязанную третью мировую. Штаты один за другим заявляли о выходе из её состава. Никто не хотел быть, жить в стране убийц, когда эту гадость понесло от границ с Россией ветром на Европу – тем более. А потом еще эти эпидемии которые вспыхивали сразу в десятках штатов. Многие священник или просто сумасшедшие параноики объявили это карой господней. Штаты закрывали границы и выходили из содружества. Если это и была кара, то господь карал людей руками других людей. Еще в о времена советского союза сотни уехавших в Америку людей везли с собой штампы самых опасных вирусов под видом чего угодно, их так легко спрятать. После развала советов число любящих Америку русских возросло, многие специалисты уезжавшие туда по прежнему были завербованы наследницей КГБ. Кто-то выбрасывал ампулы сразу. Я знала семью, так они провезли свой контейнер в матке родной шестилетней дочери, я знала пару молодоженов – они поступили почти так же. Тройной контейнер, по принципу матрешки, он не расплавиться это тебе не пакетик героина. В самом маленьком – штамп сибирской язвы или чего похуже и уникальнее. Вся Америка заполнена выходцами из России, так что они о себе заявили после начала третьей мировой, удара по русским военными базам и вторжением миротворцев избавлявших Рашку от диктатуры правящего режима и несших дермократию и все такое в обмен на газ и нефть и безопасную утилизацию ядерного арсенала, ну очень безопасную – на месте. Легко добавить опасный вирус в систему подачи воды в городе, или еду детей в школе, можно даже умудриться сделать это анонимно, это делается так просто, штампы бактерий хранятся десятилетиями, вирусов – тысячи лет, некоторые ампулы были защиты в загранпаспорт, представляешь, они такие маленькие, их можно раздавить в зубе или спрятать в любых личных вещах, хоть в зубной щетке. Самое эффективное и дешевое оружие, самовоспроизводящееся. Русские дети сгорели в ядерных взрывах быстро – американские умирали медленно, их внутренние органы плавились днями, они корчились от ужасных судорог и выплевывали собственные кишки в лица обеспокоенных родителей. Чем не кара господня? Всегда найдутся жаждущие воспользоваться возможностью, сексты росли как на дрожжах а штаты выходили из состава бывших США и образовывали самостоятельные государства, закрывая на карантин границы, присоединяясь к Канаде или Мексике. Америка развалилась буквально за полгода. Вся. Евросоюз распался и продолжил делиться все мельче и мельче. Распалась Германия. И Великобритания распалась, от неё откололась Ирландия. Когда-то англичане считали ирландцев за животных и устраивали геноцид их детей платя за отстрел оных из лука треть того что полагалось за убитого волка. После третьей мировой ирландцы это припомнили и пообещали что больше никогда не станут называться частью Великой Британии. Столь долгожданный мировой порядок рухнул в одночасье, столько трудов вложенных в укрепление мира сгорели из-за одной ошибки. Стремление сделать мир еще чуточку безопаснее окончательно уничтожив арсенал взбесившейся страны было успешным, но окончательно изменило мир не в лучшую сторону еще раз доказав простую истину – цепочкой маленьких и аккуратных шажков к миру можно прийти к одной большой огромной войне. Сияющий немирный атом возвестил начало новой эпохи, в которой распадаться стало модным – распалась Католическая Церковь, папу линчевали и вывесили сушиться на его душистых простынях, старик этого не заслужил, уж верьте мне даже за все прегрешения всех педофилов Ватикана. Толпы невероятно быстро размножающихся арабов заполонили Европу и принялись линчевать и резать, резать и линчевать. На улицах хватали людей и показывали им Коран, если кто-то отводил глаза – ему вспарывали брюхо. Наверное так и выглядит в идеале Джихад. Я не знаю – представляла что-то боле грандиозное, вроде того что было у Херберта. Началась новая феодадальная раздробленность очередных Средних Веков. Никому не нужна была наука, люди просто пытались хоть как-то выжить и винили во всем ученых.

***

-Сибо из-за твоей Гарлемской Трясучки все сходят с ума. Тебе никто и никогда не говорил что ты Ведьма? – Спросила девочку с пепельно-белыми волосами девочка с волосами ярко-зелеными. Желтые глаза свело к переносице, взгляд был переполнен внутренней боли и мировой скорби, любой посмотревший сейчас на SS-тян сказал бы что у неё месячные.

-Она не ведьма. – Упрямо буркнула Санакан потягивая сок через соломку. – Она – уличный маг. Сибо Блейм. 86й уровень. Оставь Надежду всяк на неё смотрящий. Аминъ.

Харлем Шейк.

На секунду пространства не стало. NoData– отобразила Матрица Супервизору. Потом в уже другой заново переписанной реальности вокруг них безумствовала толпа школьников и школьниц, вытворяя такое...

Причем все реально тащились и думали что именно этого сейчас и хотят.

-Блин. – Уткнулась в свою пиццу Гипножаба. Внутри у Гипножабы безумствовала Арису-тян. Она представляла себе что совокупляется со школьной доской. Что она мальчик и трахает школьную доску. Серьезно. Лакированное дерево, запах школьного мела и тонкий аромат вековых знаний. Её это возбуждало. Серьезно...

-По непроверенным и крайне противоречивым почти последним данными агентурной сети кукол Инь против нас играют Кира (Ягами Лайт), Лелуш де’Ламперуж и Пол Атридес. И еще кое-кто по мелочи.

-Так я пошла отсюда. – Арису вскочила и попыталась рвать когти с лапок но её ухватили за рюкзачок и тормознули.

-Отпусти-ка! Мы же им просрем как в прошлый раз одному Полу.

-С нами Кен. И с нами Вадим.

-Ага, как в той песенке по девочку по имени Элис. Пусти-ка! У них же у всех IQза двести и они его на подобные зерг раши и заточили. Кира с Лелушем играют как в шахматы, ты же их не отследишь толком даже, им даже прыгать не надо, их хрен кильнешь и хрен перережешь все их цепочки, в итоге мы будем постоянно дохнуть и так ничего и не добьемся. Лучше пойдем к эльфам Саурона в который раз мочить. Сокры дреугов грабить.

Я не помню, когда впервые увидела тот сон. Девочка в магазине странных загадочных вещей и крылатый черный кот-химера у её ног. Там было столько одиночества...

Что, наверное, я сразу же попыталась позабыть этот сон, хоть он и был таким милым и красивым. Ведь я не хочу расстраивать своих родителей тем, что мой коэффициент преступности снова из-за депрессии вырос, а рейтинг психопаспорта снова упал и потянул за собой в общемировом рейтинге Счастья и всю мою любимую семью.

Приветик. Меня зовут Луна, то есть папа назвал Луно, как любимую героиню, но мама сказала, что Луно звучит глупо и вообще означает то ли пупок то ли попу и, учитывая что пупок у меня, в общем-то, декоративный, красивый такой – стала называть меня Луна, а в школе прозвали Полумной. Я родилась в 2069м году, самая младшенькая в семействе. Мама сказала – это счастливый год.

Еще бы, там есть шесть-девять и два, но вот ноль меня очень сильно смущает.  Хорошо хоть я не Нэнси и не страдаю из-за всяких пустяков, иначе бы думала про ноль и представляла себе, как на него вселенная моих грустных снов берет и делится. Нэнси моя старшая сестра. Еще есть средний брат, но у него уже подружка, поэтому мы его видим редко. А вот у Нэнси никого не было, а теперь вряд ли будет, потому что её вчера забрали. Как раз через сутки после того как я снова увидела этот сон – про девочку в лавке чудес. У Нэнси с детства зашкаливал коэффициент преступности, и еще она вечно ковырялась в любых предметах домашнего обихода. Не могла терпеть камеры. Даже её зубная щетка была тщательно вскрыта острым ножом, вся электронная начинка извлечена и щетка снова склеена, а затем замотана изолентой.

Ну и кто из нас после этого Полумна?

Короче Нэнси была слегка того и по-японски – вечно с красным пятном на белых трусиках. Она ненавидела обязательные в старшей школе тампоны. Я их тоже слегка боюсь. Но мне-то пока еще рано, а вот она грызла ногти, разрываясь между желанием выглядеть нормально перед друзьями и страхом пред собирающей о нас информацию начинкой тампона. Мама постоянно твердила, что если Нэнси не возьмется за ум, то её отправят в Стеклянный Дом и будут держать там, пока она не исправится.

Детям то делают скидки, а Нэнси уже давно исполнилось шестнадцать. И у неё не было парня. Мама особенно сильно переживала из-за этого и постоянно искала ей приятеля, а Нэнси забраковывала их всех.

-Не трогайте меня! – Обычно говорила она и запиралась в своей комнате. Боже – чего там только не было!

Такой нервной она стлала с тех самых пор, как в пятнадцать её положили на полное обследование и, как и всем девочкам её возраста удалили некоторые ненужные части тела. В частности – аппендицит и девственную плеву. Я навещала её тогда в той клинике, врачи сказали мне – потом девственная плева перерождается и после восемнадцати будет очень больно. Я не боюсь боли, а вот операции да, немножко. А Нэнси так вообще устроила истерику из-за того что с ней «там сделали». В общем – вот такая вот у меня сестренка, не  скажу что плохая, просто – шумная и постоянно бьет по мозгам.

В Новой Зеландии хорошо. Отец говорил, что тут всегда было хорошо, но теперь стало просто до возмущения чудесно! У нас нет ни завтра, ни сегодня, ни вчера, мы живем одним днём и счастливы.

В школе меня спрашивают:

-В каком мы живем государстве?

И отвечаю:

-В утопическом и посттехнологическисингулярном.

И счастливо жмурюсь от солнышка.

-Тянем, тянем, тянем к солнышку руки! – Показывает нам, как нужно пробуждать в себе свет и добро воспитательница младших классов. И сквозь исчезнувшие по мановению волшебной палочки Полумны Поттер стены нашей утопической школы близ Мельбурна мы видим поднимающееся над горным хребтом солнце мечты наших отцов и матерей. Я стою, зажмурившись и вытянув вперед лапки, нежусь под его лучами. Сегодня после занятий мы снова будем кататься на дельфинах, смотреть, как они рожают в воде – потом купание и мороженное, затем звезды, в конце я лягу спать и сладко скажу: «мама, папа – спасибо вам за еще один чудесный день в этом восхитительном мире!»

-Дети, - говорит нам воспитательница младших классов, - вы знаете кто такая Сивилла?

-Цивилла – говорю ей я – это пограничье нашего цивилизованного мира. – Я улыбаюсь. Двадцатилетняя учительница смущена.

-И кто тебе это сказал?

-Мой брат.

-У тебя на редкость умный брат.

Я улыбаюсь. Чем больше ты улыбаешься за день, тем выше твой рейтинг психопаспорта. И главное – без задних мыслей. Честно и искренне радоваться миру. И тогда у всех все будет хорошо. Мой папа владеет строительной фирмой. Еще с полвека назад Новая Зеландия была разросшейся деревней, а теперь – самый активно развивающийся уголок южного полушария. Смесь всех культур, Новая Поднебесная одна чего стоит!

А вот старая погрязла в пороке.

Я отвечаю учительнице, рассказывая про то, как не хотят китайцы пускать к себе в дома Сивиллу, чтобы стать частью цивилизованного мира. Как отхватив от Россию кусок пожирней – почти что всю Сибирь – во время раздела последней всем миром китайцы замкнулись в себе, в ограниченном довольстве и при ресурсах, которые им так были нужны ибо своих у них не было. Я рассказываю про Китай и про джихад на ближнем востоке не смолкающий еще с конца прошлого века. Сегодня я снова получу высший балл. Я рада, на самом деле я всегда читаю все, что мне рассказывает Цивилла пред сном, слушаю, изучаю. Я хочу быть отличницей, и чтобы мама с папой были счастливы всегда-всегда!

Я так люблю их.

-Луна, скажи – почему джихад это плохо?

-Потому что они разрушают машины, ломают компьютеры, выводят из строя всю электронику наших беспилотников и дронов Сивиллы, используя для этого примитивные генераторы электромагнитных импульсов.

-И что нам нужно делать?

-Вырастать. – Весело отвечаю я. – И потом каждый раз при организации в сети выборов – голосовать за начало операции по искоренению «джихада против машин». И если мы наберем большинство – Сивилла очистит их мир от агонии первобытных инстинктов.

Я стою и смотрю на настоящую картину из прошлого – корабль, идущий прямо в шторм. Светящее море прекрасно. Эту картину нарисовал наш предок. Я бы хотела жить в то время и плавать по морям на таком вот чуде. И как оно еще не тонет. Я с трудом представляю себе время, когда не было Сивиллы. Наверное, тогда все люди были и жили как звери. Это не так уж и плохо...

Я смотрю на свой коэффициент и вижу, что он не изменился. Значит, мне можно думать о том что быть как звери не плохо. Это хорошо. Я люблю зверей самых разных. Их так приятно окормить с ладошки.

Я снова трогаю эту картину. В ней есть какая-то магия, нужно лишь прикоснуться, кажется, сейчас тебя туда втянет, и ты улетишь в этот шторм. Шторм освежает. Нэнси раньше говорила, что в этой картине есть душа, а потом пыталась изрезать её ножом, но папа восстанови картину, а Нэнси сделали мягкий выговор. Как жаль, я хочу вместе с ней побывать в этом шторме... И если мы пройдем сквозь него вместе – Нэнси изменит своей отношение ко мне?

Сегодня я снова разговаривала с Вайолет, ей тоже нравится эта картина, она хочет как можно скорее приехать и потрогать её пальчиками, ведь масляная краска на ощупь такая интересная. Поначалу даже не знала о чем, но потом мы как-то смогли сойтись. В конце этой недели я впервые увижу Вайолет вживую и смогу дотронуться до неё по-настоящему. Наверное, снова не буду знать, что сказать. Родители поженили нас, когда мне было семь лет. Мама сказала что это нормально, и гомосексуальные пары имеют преимущество при поступлении в высшие учебные заведения цивилизованного мира. Вайолетт живет в Канаде с бабушкой, её родители часто заключают с моими договоры на поставку древесины. Вообще-то вырубать там леса запрещено, но у них связи в правительстве, так сказал отец и добавил что это не преступление с точки зрения Сивиллы, иначе бы она вмешалась. А раз все законно – значит хорошо. Отец любил хорошие законные дела не меньше чем меня, еще бы – ведь я такая хорошая вся из себя законная, от крохотных пяточек и до кончика курносого носика. И бирюзовые волосы с бирюзовыми глазами мне очень идут. Папа с мамой сказали, что хотели именно такую дочь себе и тщательно выбирали мне цвет глаз и волос в той клинике, где меня сделали из их донорских яйцеклеток и спермы. Я горжусь, еще бы, у нас в классе только у меня такая комбинация цветов глаз и волос.

Когда мне взгрустнулось из-за того что мама с папой решили о моем будущем за меня – отец положил мне руку на плечо и сказал, смотрят прямо в глаза:

-Это укрепит мои связи в Канаде. У вас будут дети. Просто обратитесь в ту же клинику, где вырастили тебя – там для вас даже будут особые скидки. Но это потом, а пока просто найти с ней общий язык, ладно?

Я кивнула. Я постараюсь. Нельзя расстраиваться или грустить слишком долго – это, во-первых, снижает рейтинги счастья, а во вторых заразительно и даже может в некоторых случаях повысить коэффициент умысла на преступление, а хуже этого и быть не может!

Наш дом стоит на сваях над лесом, на высоте нескольких десятков метров. Отсюда видно море отделяющее нас от Австралии – там искрятся волны, я люблю смотреть на восход – это успокаивает и снимает напряжение после учебы. У меня спальня отделала настоящей древесиной. Когда я касаюсь, дерева рукой – мне становится легче и мой рентинг постоянно растет, я нахожу удобное соотношение внутри себя счастья и теплоты и он – растет. А папа с мамой радуются. Главное – вырастать, так я сказала учительнице. Да – это самое главное. Вырасти. Хоть как-нибудь – но вырасти.

Наш дом очень дорогой. В Новой Зеландии всегда было дорогое жилье – дороже чем где бы то ни было, но теперь, когда все у кого доход ниже миллиона в год стремятся переселяться под воду, на плантации континентальный шельф и живут там, в искусственных условиях и при хронической клаустрофобии – у нас созданы идеальные условия для жизни. Вокруг на десятки километров никого, только лес и несколько природных дорог, маленькое озеро с водопадом, сеть пещер, сталактиты и сталагмиты, подводное озеро, которое освещается на полсотни метров вглубь! И, конечно же, отцу удобно работать отсюда, но его часто вызывают в город – от строит для богачей подобные же дома висящие в воздухе над лесом или водой, проросшие сквозь деревья или наоборот, в эльфийском, псевдоготическом стиле и самое главное – дома для среднего достатка в стиле Новой Поднебесной. На них держится весь его бизнес, хотя там дорогущая древесина применятся реже, чаще камень и заменители, все сначала проектируют два десятка человек работающих в команде отца, они изучают старые игры и моделируют будущий город, стремясь сделать его как можно уникальнее, далее машины все строят, а потом все искусственно состаривают, словно все это уже века тут было, очень красиво. Наш дом, например, стоит сто четырнадцать миллионов, это много, но для отца – норм, наша семья столько же зарабатывает в год, даже чуть больше. И, как рассказала мне мама – мы могли бы позволить себе больше одного гетеросексуального ребенка в семье, при таком-то доходе, однако это плохо сказалось бы на отношениях отца с его друзьями и партнерами, в конце концов – не все настолько обеспечены как мы. И на земле нас больше двадцати пяти миллиардов, а значит, бедные люди с доходом меньше миллиона не могут иметь больше одного универсального ребенка, это такой закон. И мы не должны смотреть на них свысока.

«Не должны... и, конечно же – не будем!», думала я, болтая ножками и смотря, как подо мной дышит хвойный лес. Вайолет хорошая, хоть и странная, хорошо хоть не как сестра. Я просто надеюсь что она не такая шумная, и мы с ней поладим. Мама сказала, что советовалась с врачами и те через сивиллу протестировали меня. Они сказали, что у меня есть легкая предрасположенность к лесбийской любви, но ничего конкретного опока сказать нельзя, нужно подождать начала полового созревания. Тогда-то родители и решились. Нас обвенчали на мой день рождения, а не на день рождения Вайолет, но я не чувствовала чтобы та расстроилась. Наверное, если она приедет гулять тут с ней будет легче, чем с мальчиком, по крайней мере, я не так буду её стыдиться, и мой рейтинг не станет угрожать рейтингу семьи.

Я снова поболтала ножками, разглядывая местность вдалеке. Когда сестра еще была нормальной, она как-то рассказывала мне – тут где-то в наших краях есть портал в другой мир, мир сказок Средиземья. Я не думаю, что она врала. Вся комната сестры завалена книгами всех времен, в кожаных страшных обложках – они соседствуют с подзорной трубой медной, по которой идет вязь, со старинными чертежами фантастических дирижаблей на стене, деревянными парусниками и всякими мелкими безделушками, привезенными с островного Китая. В континентальный-то теперь трудно попасть из-за напряжения в отношениях наших стран. А там так красиво, недаром отец любит стиль Новой Поднебесной и строит дома похожими на их кварталы. Много света, камня, зелени и воздуха! Когда я мысленно представляю себе всю эту красоту, то чуточку жалею что мы не среднего достатка и нам позорно жить в стиле Новой Поднебесной, поэтому приходится ютиться тут в лесу, в «престижном отдалении» от людей. С воронами, сидящими на вершинах деревьев и смотрящими на меня с расстояния пары метров. Мой рейтинг преступности, поднявшись на два пункта, зависает около тридцати восьми. Это необычайно низко и мама с папой гордятся этим. У них около сорока пяти – но все стресс взрослой жизни. Моему возрасту позволен любой рейтинг, но когда мне исполнится десять, придется постоянно следить за ним. И потолок будет постепенно пускаться, пока не дойдет до трехсот позволенных. Тогда я стану взрослой и получу приглашение в клинику, где сделали меня, там будут делать мне детей. Нам с Вайолетт, наши дети будут похожи на нас обеих, несмотря на то что мы обе девочки – так мне объяснила мама. Это чудесно, хоть и грустно слегка...

У Нэнси масса физиологических проблем. Дело в том что она как первенец в семье была рождена естественным путем, я и брат, как и большинство детей – очень здоровыми очень красивы, а она думает что она серая мышка и постоянно боится, если на неё кто-то смотрит. Не выносит на себе чужих взглядов, я даже не знаю что по этому поводу сказать. Нэнси такая Нэнси, я как-то хотела сказать что она милая хоть и худая так что ребра торчат и носик с горбинкой и волосы как пакля, но ей идет. Когда начала говорить – сестра как посмотрит – мне сразу расхотелось. А так мы с ней не ссоримся. У нас вообще никто ни с кем не ссорится и никого не обижает. Иначе сразу же рейтинг как упадет, а коэффициент как подскочит. И все, приехали. Я смотрела старые фильмы – те которые разрешены и те которые приходится смотреть на взломанных старых планшетах, которыми промышлял в школе мой брат роняя свой рейтинг. Вот такой вот у меня брат – сначала рейтинг уронит, а потом сам же его и поднимает, занимаясь благотворительностью и помогая бедным старикам. Из-за него я насмотрелась старых фильмов, про большинство которых в школе и не слышали. По нормальному такой фильм и не посмотришь, он из-за «какого-то DRM» не запустится, просто и тебе вынесут предупреждение за попытку. Там вечно ругаются на кухне отец и мать, в школе ко всем пристают, дерутся, дразнятся, тычут в спину острыми предметами и кладут на стул кнопки. Веселые фильмы, я смеялась до слёз, и мой рейтинг психопаспорта только вырос, а преступный коэффициент остался тем же. Не понимаю – почему эти фильмы под запретом.

Я сидела и болтала ногами. Я и не знала что в этот момент у моей сестры истерика, и за ней уже вылетел беспилотный автомобиль Сивиллы. Я поняла что что-то не так, когда брат «вышел на связь» и сообщил, чтобы я не возвращалась домой, пока все не уладится. Я спросила:

-В чем дело?

-У Нэнси больше трехсот. Не переживай.

И как тут не переживать?

Мама пыталась Нэнси успокоить, та рыдала. Я видела страх в её заплаканных, измученных ожидание наступившего сегодня дня глазах. Естественно всем было не до меня. Нэнси просила не отдавать её и умоляла, говоря, что исправится и больше ничего выкручивать не будет. Я вспомнила про сотню камер, которые она нашла в своей комнате и прикинула – сколько их там есть еще. Нда. На Нэнси было жалко смотреть. Дом перестал её слушаться. Она даже холодильник больше сама не могла открыть. Пока мы ждали подлета автомобиля – я сама доставала ей оттуда сок, отец связывался со своими заказчиками, мать пыталась как-то успокоить сестру, брат о чем-то говорил с подружкой, которая переживала за него и требовала срочной встречи. Потом раздался звонок в дверь и сигнал о том что нам нужно не сопротивляться виртуальному стражу порядка. То есть Нэнси должна делать все, что ей говорят иначе еще и сопротивление «пришьют». Обо всем этом ей подробно рассказал четырнадцатилетний брат. Нэнси вела себя так, что мне стало за неё стыдно. Мама успокаивала и даже начинала плакать – я впервые её видела плачущей, наверняка сейчас и у неё рейтинг упадет, а коэффициент пойдет вверх. Взрослым так нельзя, у них потолок слишком низкий. Для них триста – выше головы, а для подростка вроде брата или пока еще Нэнси – просто госпитализация.

-Нет ничего страшного в стеклянном доме. – Объясняла Нэнси мамочка и гладила её плачущую, чужую, испуганно отстраненную, смотрящую на нас опять и вновь как на врагов. – Ты там просто побудешь какое-то время, пока не научишься контролировать свои фобии. Мы всегда будем за тобой присматривать.

-Вот именно! – Кричит сестра и начинает ломать окно, пытаясь выбраться. Шутка бесполезная, окна в доме не так-то просто сломать и единственный для неё выход сейчас – через открытую дверь прямо во внутренности автомобиля, припарковавшегося над лесом полным ворон.

-Нэнси. – Я пожимаю её руку, и она бьет меня по лицу.

-Не трогай меня! – кричит сестра. Глаза её страшны. Я вытираю кровь. Брат с сожалением смотрит на неё. Мама в ужасе. У Нэнси уже триста сорок!

-Пожалуйста, успокойся. Никто ничего тебе там плохого не сделает. Это не наказание, это лечение. Пока еще лечение, просто пойми, что ты должна постараться приспособиться и начни. – Мама аж взмокла, пытаясь успокоить дочь. На стене мига надпись «Нэнси Безариус, пожалуйста, покиньте дом и сядьте в транспорт, до неповиновения осталось три минуты...»

-Вы все будете смотреть на меня! ВЕСЬ МИР!!! Я этого не вынесу. Вы хотите, чтобы я покончила с собой? Я ведь этого не хочу, зачем вы меня заставляете? Не трожте меня! Просто дайте мне жить, как я хочу!!!

Брат берет меня за плечо и говорит «идем», уводя в спальню Нэнси. Кто теперь тут будет жить? Вчера я слышала – отец уже договаривался о новом ребенке. Наверное, мальчик. Папа сказал что Нэнси «безнадежна», он так сказал, когда та его не могла услышать. Я помню, как нам показывали в школе, что происходит в стеклянном доме. Там ихз держат голышом, и все их мысли проецируются на стену искусственным интеллектом и любой на планете может смотреть на них и видеть о чем они думают и чем занимаются. Там нельзя себя поранить, и происходит то, что называется «Депревиация Сна» и еще что-то происходит, мне тогда было лет семь, я не до конца поняла. И вообще – я же не собираюсь никогда туда попадать... Нужно только думать позитивно и не таить обиды на людей и все. У Нэнси не получалось, а от всех форм лечения она напрочь отказывалась говоря что мы лезем не в свое дело. Она всегда была груба с родителями и несколько раз нападала на одноклассниц, объясняя это тем, что те пытаются лезть в её дела, а она просто хочет уединения. Мама устраивала нам с братом и Нэнси походы в дикие места, где нет людей, но Нэнси и там чувствовала на себе внимание искусственного интеллекта собирающего о ней информацию при помощи тысяч камер и детекторов постоянно, ежесекундно. Она пугалась когда утром находила на своем столе в комнате ту еду которую хотела съесть на завтрак, ложась после ужина в уютную постель с маленькими смешными щекотными роботами-массажистами, постоянно давила этих миляг и объясняла это тем что они по ней, видите ли, ползают. Еще она боялась как трехлетняя, когда двери сами открывались перед ней или спускалась витая лестница до земли едва она думала о том чтобы прогуляться, её нервировало то, что едва она вспоминает о какой-то книге как стены её комнаты начинают предлагать купить её или прочитать бесплатно, посмотреть фильмы, связанные с ней или обсудить её с друзьями и самое главное – то что её отношение ко всему и всем автоматически появляется в её профилях в социальной школе вне зависимости от того – хочет она, чтобы там это было или нет. И что? У всех так. Не только у неё одной. Я как обижусь на кого-то в шокле – мне сразу звонят и просят прощения, потому что так и я и они повышают свой статус счастья. И я прошу прощения, едва понимаю, что на меня кто-то обиделся – мне сообщения всегда приходят, где написано кто и когда обо мне плохо с негативом подумал и что мне нужно сделать чтобы этого впредь не случалось. А сестру «вымораживают» камеры в душе, она боится купаться без меня, использует меня, чтобы закрыться от камер которые нашла, раскручивая и ломая все, что попадется под руку. Мама и брат твердили ей что все это нужно лишь для оставления её психопаспорта Сивиллой и все равно никто из людей никогда все эти записи не будет смотреть если она, конечно, не начнет думать о том чтобы убить, скажем, американского президента и при этом еще одновременно изучать формулы взрывчатых веществ, но Нэнси все по барабану – упрется как танк. «Я хочу быть одна, дайте мне побыть одной, НЕ СМОТРИТЕ НА МЕНЯ!!!», повторяла она как заводная кукла. И где же она собралась уединиться от Сивиллы? Нет такого места на Земле, куда бы еще не дотянулась наша Великая Цивилизация, нам же это в школе рассказывают, или у Нэнси в одно ухо влетает, а потом она пукает? Бедная Нэнси, как же мне тебе помочь?

Когда я спросила стены своей комнаты про Стеклянный Дом и то, что там сделают с Нэнси, то увидела надпись:

«ПСИХОПАСПОРТ» – было написано на стене моей спальни крупными буквами. Чуть пониже: «Паспорт для вашей души!»

Дальше шел перечень предупреждений для моей психики и возможные результаты для моего рейтинга, затем правила поведения в месте, куда отправили сестру. В конце-концов, когда она туда прибыла, я одной из первых с ней пообщалась. Нэнси меня послала собирать ядовитые грибы в лесу и кушать их как можно больше, а я сказала, как люблю её и пообещала, что обязательно соберу для неё самых вкусных и хороших грибов на свете! И другие тоже ей говорили, как любят её. Я слышала целый хор поздравлений для Нэнси. Все на разные тона сообщали ей: какая она красивая и как им нравится то о чем она думает и как они хотят с ней познакомиться в жизни и подружиться. И я тоже старалась не отставать от всех, пока не в комнату не зашел брат и не отключил меня от сети, взлохматив при этом голову и как-то странно, непривычно горько улыбнувшись.

-Я вытащу её оттуда, обещаю. – Сказал мне он и я радостно кивнула. Я видела что Нэнси было приятно, она была шокировала, уселась и закрылась с головой стараясь чтобы не видели её тела и что важнее – не видели о чем она сейчас думает, стала представлять себе море. Но все-таки её щеки слегка окрасил румянец. Я подумала – Нэнси, конечно дерганная, но и ей приятно, когда хвалят, в конце-концов её тело и душу редко хвалили незнакомые люди с другого конца света.

Я помню, как несколько подростков вежливо сказали сестре что она не просто красивая, но и очень интересная и Нэнси окончательно зарделась, уткнувшись лицом в коленку и тщательно скрывая от вездесущих камер свой мохнатый смешной лобок. Мама сказала, что такие бывают только у девочек, которые рождаются естественным путем, а у меня волос тут никогда не будет, как и под мышками. Я смотрела на еле заметно, загадочно и интимно улыбавшуюся Нэнси и у меня внутри появилась маленькая надежда на то, что все образуется, и она исправится и вернется вскоре к нам обратно.

На следующий день приехала Вайолетт. Оказывается, мама с папой хотели поселить её в моей комнате. Я была ужасе...

-Пожалуйста, не надо. – Еле слышно прошептала я, старательно настраивая себя на позитивный лад и делая мысленную гимнастику счастья. От таблеток счастья я отказывалась вслед за Нэнси и братом, и это смущало мои родителей из-за постоянного стресса принимавших их одну за другой, но они решили так – пока с коэффициентом и рейтингом все в порядке можно и не нажимать на детей провоцируя стресс в них. Поэтому они не настаивали, чтобы мы их принимали.

Ненавижу таблетки. И уколы. Хорошо что теперь их никто никому насильно не делает, как делали детям в старых школах в древних, практически запрещенных повсюду фильмах, которыми меня пичкали Джесси на пару со своей подружкой Вилли. Вилли так это вообще почти животное – она ему предана как мне мой робопёс. Вечно когда они одни – носится вокруг него голышом и смеется как заводная, и он её кормит всякими слабостями, а она снова начинает вокруг скакать, а потом они целуются и залезают в постель, выгоняя меня взашей.

И теперь это предстоит и мне с Вайолетт?

Я в шоке от вас, люди. Не, вы не так подумали! В хорошем таком, милом, позитивном шоке...

Эм...

Чтобы не расстраивать маму с папой я предложила Вайолетт поселить пока в комнате сестры. Мама посмотрела на меня как на дикую медведицу, которая не знает что изъятие детей у неё это благо и рычит на роботов и пытается с ними драться. Но тут же поняв, что может этим вызвать у меня негатив – предложила все сделать так как я хочу. Я тоже – быстро исправилась и, улыбаясь, принялась показывать Вайолетт мою комнату. Большинство книг туту были не настоящие, они ничего не весили, но встречались и разрешенные Сивиллой старые издания полувековой, а то и вековой давности. Самыми старыми были двадцать тысяч лье под водой (в отредактированной Сивиллой версии они были в два раза толще оригинала). Полностью стилизовано под издание 1969го года, ровно за сто лет до моего рождения, кожаный переплёт. Мне она очень нравилась, хоть и приходилось чинить некоторые места самостоятельно, но работа пальцами со скотчем и клеем улучшала общее состояние организма психику, поэтому родители это поощряли. А вот игрушки у меня были придурацкие, всякие ерунду от меня вечно требующие куклы и лучше всего – робопёс Татошка, я на нем каталась по окрестностям в детстве. Он был таким умным, что мог находить для меня по запаху и слуху всяких зверей, птиц и насекомых и рассказывать о них сопровождая все картинками. С ним было интересно, пока мы братом не утопили его в озере, думая что он водонепроницаемый. Родители заказали ремонт, нам вернули его с максимально восстановленной памятью, он меня, конечно, узнавал, но был какой-то уже не такой, и мне стало грустно. Я испугалась, что рейтинг упадет, и перестала с ним играть. А так жаль. Зато теперь он уже не боится воды и его можно использовать для исследования тех пещер под водопадом у озера. Татошенька был такой старый, теперь таких уже и не выпускали, отец даже играл с ним, когда был маленьким, а на лапе я нашла дату «2034». Вот как много ему было лет, неудивительно что он был таким умным, сколькому его научили. Временами он казался мне грустным. Сядет на пне и смотрит на звезды. И молчит, словно от сети питания невидимой космической заряжается. Отец говорил – в его голове были применены старые разработки в области искусственных нейронных сетей, в результате у него там отвечающих за ориентацию в мире нейронов чуть меньше чем у кошки и «неплохой довесок» из гляйдерных процессоров, по тем временам неплохой – они задействованы в моем обучении на местности. По тем временам может и неплохой, а по нашим – микроскопический. Получается, он должен был быть глупее обыкновенного пса, но казался таким умным. Я думала – это сказывался возраст и начитанность. К сети ему были подключаться запрещено, только лишь для списка утерявшихся детей и то – через закрытые каналы. Папа с мамой боялись злых вирусов которые китайцы и арабы засылали в искусственных домашних животных, чтобы те нападали на детей и вызывали у нас недоверие к Сивилле. Иначе я думаю, мой Татошка знал бы все на свете!

Я показала его поцарапанного, с частично облезлой искусственной шерстью, разными глазами и таким милым изумленным выражением лица сидящего у изголовья моей кровати. Вайолетт погладила, Татошка её терпким язычком лизнул и снова стал смотреть в пустоту.

-Он такой. – Сказал ей я, и Вайолет хихикнула, шепнув мне что-то на счет его язычка, чего я в конец не поняла, но расспрашивать не стала, чтобы не выглядеть дурочкой. Как-никак – моя жена. Наша кровать стала двуспальной, Вайолет сказала, что её родители будут ждать консумации брака, наверное, не спать всю эту ночь и смотреть на нас. Оттуда, из Канады, смотреть и ждать какой-то консуммации. Потом она объяснила мне что это такое, и я тихо выпала в осадок. И вот вылежим этой ночью и смотрим на потолок. Она – касается моей руки. Я думаю – она первая начнет или я? И так мы лежали часа полтора, пока я не нашлась:

-Слушай, а тебе нравятся мозгошмыги?

-Ага! – Закивала радостно она. Наша пытка первой ночи закончилась.

-У меня тут есть парочка, отец покупал на дни рождения, правда их прихватизировала сестра, теперь он ив её комнате, но мы можем поиграть и там до утра. Кладешь на голову и закрываешь глаза. Только главное не спать с ним, спать вредно.

-Я знаю, что вредно! – Сообщила голосом заговорщицы она и вдруг, быстро обняв – поцеловала прямо в губы. Надеюсь, её мама с папой это увидели и теперь не смотрят на нас в ожидании этой вашей консумации.

Нэнси теперь жила в комнате, где все её мысли проецировались на стену. У неё не было одежды. Они сказали, что одежду ей вернут, когда она поправится. Еще мне сказали, что тут большинство выздоравливает в течение нескольких недель и возвращается к жизни в наш прекрасный утопический посттехнологическисингулярный социум. Но Нэнси как всегда уперлась! Она кричала, чтобы они оставили её все в покое и заткнулись, что они хвалят её исключительно из-за того что так получают повышение рейтинга и вообще она никому из них не нужна. Что все в этом мире не настоящее. И в конце даже пригрозила им каким-то «массрескилом» если они не отстанут. А я-то думала ей приятно...

Я пыталась её утешить, но она снова обозвала меня зомби и припомнила, как мы всей семьей травили её робопсами в лесу. Единственный раз при мне мама взялась с ней, в состоявшемся при мне разговоре Нэнси кричала матом на мать, потом плакала, потом сравнивала себя с мучеником Хемингуэем который думал что за ним следят спецслужбы и которого лечили от паранойи электрошоком и в конце убили его мозг и он потерял самое ценное что помогало ему творить – свою память, а как спустя полвека оказалось все эти камеры действительно были и за ним действительно следили спецслужбы США и лечили его зря. Мама не выдержала и разорвала связь не дав дочери договорить.

-Мама, почему Нэнси говорила про наше общество «антиутопическое»? – Спросила маму я. Но за растерявшуюся маму мне ответил брат.

-Потому что Нэнси скоро семнадцать и она так и не смогла выбраться из бездны депрессивных переживаний подростка, так как у неё до сих пор нет полового партнера, и она напрочь отказывается его искать, или принимать тех, кого мы ей нашли. А в глазах любого подростка серый-серый мир за окном комнаты его души – это антиутопия. Причем самая жуткая и неправильная из всех. И все равно, сколько там света – он всегда все будет извращать, и воспринимать неправильно. – С чувством необычайно просвещенным и начитанным сообщил мне мой четырнадцатилетний брат. – Так было всегда и так будет еще очень долго. Подросток природой запрограммирован сомневаться в том что общество правильное ведь он сам – пока еще живой результат неправильной работы социума, по сути, он – отброс, не нашедший себя в жизни и если взрослые говорят ему продолжать себя искать, то он неминуемо себя находит в попытках общество изменить и перестроить либо в банальном отрицании всех ценностей социума, который его породил, большое число подростков в поколении – это фатал ирор, поэтому общество раньше постоянно менялось в чреде нескончаемых войн и революций, я вообще удивлен что их было так мало. Наверняка они просто не признавали ошибочности подростков и пытались заставить их молчать, в результате порождая целые популяции преступников во взрослой жизни таких неудачных людей. Подросток – это ошибка. То есть он сам по себе – ходячая антиутопия и мир в его глазах – самая ужасная ошибка, которая могла с людьми приключиться, подросток найдет к чему придраться и из-за чего страдать. Подросток – неправильная форма существования, одна из многочисленных ошибок наших прадедов, дети должны сразу же становиться взрослыми, когда уже не могут оставаться детьми. Именно поэтому тебя родители как можно скорее поженили на Вайолет, чтобы вы дружили и в случае чего, тебе было кому поплакаться и снять стресс посредством сама знаешь чего.

Консуммации? Он говорил про консумацию? Мне потолок показывал, как это происходит между девочками. Ну да, ага, сейчас... Не то чтобы я уж слишком испугалась того что у нас это может случиться посреди ночи. Просто пока еще мне этого совсем не надо и раз Вайолет не просит – я лучше с этим подожду.

Не готова я к такому еще. Вайолет сказала – между девочками это не больно, но я же помню КАК стонали эти двенадцатилетние девочки, сплетясь в тугой узел в конце в кровати, появившейся на потолке моей спальни...

«Все врут...», пришло на ум высказывание любимого героя моего брата. И я стлала шептать про себя защиту от плохих мыслей которой меня научили в школе.

Нэнси в старшей школе все называли (любя!) «Наша разоблачительница антиутопий» и даже нарисовали на стене школы во весь рост с пламенем в глазах и указующим на Тьму Невежества перстом. Нэнси получилась как вылитая, я даже рассмеялась слегка. Хотя, наверное, это было не очень хорошо. Нэнси вечно спала на уроках, я иногда подглядывала за ней. Как посмотрю – она в своей школе спит. Оставалась на второй год два раза из-за того что не хотела учить «всю эту дебильную сектантскую хуйню»...

Из-за того что наша мама была из России и Нэнси прекрасно знала русский язык я сама нахваталась от неё ругательств за которые мамочка мне вечно вежливо делала выговор, сопровождая его сладостями от которых меня уже тошнило. А вот отцу было все равно.

Ему обычно не хватанет на нас времени, он слишком занят на работе и часто не может сразу переключиться на семью, и не понимает, о чем мы ему говорим. Нэнси на него даже не ругалась никогда, по-моему, она втихую его ненавидела больше чем всех. Хотя чаще сего била именно меня как самую слабую в семействе и мне часто приходилось лечить от неё синяки а однажды она сломала мне нос и три ребра, потом пошла в школу и напала там на девочек которые хотели ей помочь и предлагали начать встречаться. Но чаще всего Нэнси пыталась быть с нами вежливой и вести себя порядочно, однако сивилла каждый раз повышала ей рейтинг потенциального преступника и когда Нэнси с матом спрашивала ей почему она это делает – Сивилла обращала её внимание на то что хорошее поведение Нэнси лишь прикрытие, что на самом деле мысли её черны и она нас ненавидит и ведет себя хорошо только для того чтобы бы её не трогали а в обществе такое неприемлемо. Сивилла рекомендовала Нэнси либо исправиться самой, простить и полюбить всех нас и забыть о тех воспоминаниях, которые ей мешают, либо обратиться за помощью к докторам и они сами подкорректируют её воспоминания и если понадобится даже личность, чтобы Нэнси была счастлива.

После этого Нэнси обычно долго молотила руками по стенам своей комнаты, срывала чертежи дирижаблей и обещала Сивилле, что поедет в Америку, найдет её и сожжет к чертям. И люди ей скажут за это потом спасибо...

Я не понимала – какие темные воспоминания? Мы разве когда-то чем-то навредили ей? Или она про ту больницу? Но через это ВСЕ проходят, даже искусственно выращенные, как например я. У меня есть аппендицит и девственная плева и в двенадцать-пятнадцать мне их обязательно удалят. Я скажу всем «спасибо» и забуду об этом, нечего себе голову ерундой забивать, когда вокруг так много интересных таинственных и непознанных вещей!

«Девочка – Ходячая Антиутопия» то плакала в углу своей мягкой камеры, стараясь не смотреть на стены, то материлась на нас, на весь мир и просила выпустить, говоря, что больше никогда не будет извлекать камеры и жучки из всего-всего что есть в её комнате и исправится. Но кто ж её выпустит с такими показателями скрытой агрессии к обществу?! Коэффициент Нэнси превысил пятьсот и уверенно рос. Она смотрела на всех красными заплаканными злыми глазами, голая и беспомощная. Мне было её жаль. Многим тоже. Они пытались и так и эдак, но в ответ получали лишь хамство и угрозы найти и зарезать вместе со всей семьей. Под вечер коэффициент потенциального преступника у Нэнси перевалил за семь сотен, и я слышала, как папа говорил маме:

«Ну, вернется на и что? Все отворится сначала, она снова будет тянуть всю семью на дно и плохо воздействовать на других детей. Ничего не изменится, ничего... это тупик и я не вижу другого выхода...»

Травили её робопсами в лесу? Ах да...

-Дайте мне нож и позвольте хотя бы одной жить в вашем лесу!!! – Кричала в тот день сестра и пыталась сломать холодильник, который вежливо просил её не бить его ногой в морозильную камеру и грозился сломаться и оставить всю семью без свежих продуктов и вдумчивого чтения (с анализом!) новостей во время завтрака и ужина.

Вконец взбешенная сестра схватила со стола нож и бросилась бежать из дома. Оценив опасность такого поведения за ней сразу же бросился наш Рекс – боевой робопёс на страже домашнего очага, который гуманно разбирался со всеми крупными диким животными, отпугивая их от жилища. Он вмиг её догнал, обезоружил, и с виноватым видом зализывая синяки, которые Нэнси получила, будучи сбита им же с ног – попросил прощения и принялся вилять хвостом как моя Татошка.

-Что она сказала такого, за что вы так на неё ополчились? – Спросил в тот день брат, входя в комнату и наливая себе по пути сок.

-Дайте мне нож. – Снова повторил за сестрой отец и оглянулся на маму. – Ты считаешь, нам нужно разрешить Нэнси жить одной в лесу с ножом?

-Боже упаси! Там же бегают и играют дети!! А вдруг она сорвется, а этих парализующих электрошоком летающих шариков поблизости не будет и что хуже всего – если Сивилла решит что наша дочь сделала это нечаянно, неосознанно, не со злым умыслом. И тогда её НЕ ЗАБЕРУТ, а нам просто придется посмотреть в глаза родителям убитого ребенка и попросить прощения. Я этого не перенесу. Особенно если они нас простят. Помнишь, у Маккенов умерла так дочь? Её столкнули дети со стены, играя. Мне было страшно на них смотреть, я просто не могла сдержать слез, Сивилла сказала, что дети сделали это не со злым умыслом – ни у кого в тот момент на уме не было сталкивать дочь Маккенов и родителям пришлось простить их. И им даже нельзя было плакать, у них и так высокий коэффициент у всего семейства. Так и стояли с сухими глазами и кивали головой. Потом ушли, боже – я не хочу проходить чрез это... – Всплеснула руками в сто первый раз мама. Я ела хлопья и смотрела на них всех украдкой. Мне тогда было лет пять или шесть, не помню уже. Я смотрела – а они разговаривали сквозь меня, будто и нет Полумночка, словно бы она невидимка.

Не настоящая. Я помню, как меня называла Нэнси. Зомби, кукла, заводная игрушка для взрослых, у которой нет выбора – любить их или нет, за неё уже все решили создатели, те кто вырастил её на территории клиники в штатах, огромной, четыреста тысяч гектар.

«Не отдавай меня им, пожалуйста! Я же настоящая мама, не то что эти!! Я твоя!!!», кричала Нэнси, когда ей оставалось лишь полминуты до сопротивления виртуальной полиции. Мама дала ей пощечину. И Нэнси сдалась. Как и тогда в клинике – она устроила скандал, мама снова не сдержалась, опасно повысив себе уровень преступность, и очень поняла что нужно сдаваться.

Она села в машину.

-Почему нельзя было её лечить, как нам предлагали? – Тихо спросила я у брата, когда мы остались в комнате одни. – Нам ведь столько лет говорили – это случится.

-Она не хотела. Нэнси ни за что бы не согласилась ни на какое лечение при помощи лекарств. Она даже таблетки счастья выкидывала в окно каждый раз, как мать ей их давала, а там представляешь себе – ей будут давать наркотики. Она из этих, наркофобов. Считает что несколько уколов отнимут у неё душу, и она станет куклой, такой же как мы с тобой. Отец говорил – это тяжкое население поколений прошлого века, которые жили в глубоко больном обществе.

-И ничего нельзя было сделать? «По закону»? «Принудительная госпитализация», например? Ум?

-Такого понятия как закон давно уже нет! Ну, разве что в Китае или на ближнем востоке да в «потерянной» Европе Шариат. – Рассмеялся мне в лицо брат, а потом его лицо снова стало печальным – от так всегда, сначала свободомыслием уронит, а потом идет и делает добрые дела, мама говорила – он хорошо приспособился к системе, она его не стесняет, он позволяет себе все и не боится перейти чрез край, так как инстинктивно чувствует во всем меру. – Ты просто пересмотрела всех старых фильмов, что я тебе показывал по дурости своей, уж прости. Принудительного лечения уже давно быть не может – ни один врач не согласится лечить Нэнси насильно и портить себе этим «карму» перед обществом, лишать её памяти о чем-то нехорошем и мешающим ей найти свою вторую половинку и стать счастливой против её воли, времена карательной медицины прошли, как и принципа «око за око – зуб за зуб». Если ты не можешь жить и прощать, то тебе не останется места в этом мире. Сивилла всегда знает – с умыслом или нет было совершено преступление и если ты убила кого-то нечаянно то тебе посоветуют попросить прощения а родственниками друзьям убитого – простить. Иначе будет взрывной скачок коэффициента преступности у задействованных в драме людей, как жертв, так и агрессоров и только. Сивилла не наказывает за «неумышленные деяния», как делал раньше закон, потому что смысл закона был в защите тех кт оу власти, а смысл сивиллы – в процветании человечества.

Он еще много странных вещей говорил, а я как обычно слушала в пол уха и думала о своем.

-Шариат, к примеру – очень мягок в изначальной своей форме и ближе всего к идеалам Сивиллы. – Рассказывал мне брат. – В той версии, которую сообщил людям сам пророк Мухаммед не было ни смертной казни, ни членовредительства, ни серьезных сроков заключения, там были очень мягкие наказания за преступления которые в двадцатом веке яростно осуждались в обществе, и зачастую прямо рекомендовалось мусульманам прощать своих обидчиков и не участвовать в наказаниях «око за око» и тем более не требовать денег за непредумышленное убийство. Иными словами – первичный шариат ближе к нашей Сивилле нежели любые политические режимы двадцатого века. Это потом уже познав на себе весь ужас крестовых походов мусульманские священнослужители начали привносить в шариат жестокое отношение к неверным и наказания вроде биться камнями до смерти, то есть – это была попытка выжить ва быстро меняющемся мире, дать отпор жестокому и беспощадному по тем временам Христианству.

-А Стеклянный Дом разве не госпитализация? – Вновь спросила его я.

-Нет. – Помрачнел он и отвернулся в сторону настоящего окна. Несмотря на то что мы висели над лесом в полной пустоте, только кровать, на которой вытянулась я, и сидел он – брат всегда отлично ориентировался в моей комнате, какую форму она ни приняла. Наверное, он чувствовал запахи хвои.

-Нет? – Переспросила я.

-Стеклянный Дом это... когда лечит сам социум, а не врачи. И там лучше научиться себя контролировать пока не поздно.

Я сажусь читать книжку со сказкой, которую написала Нэнси. Оказывается в средней школе она, как и мы писала сказки на уроках литературы. Странно что я до сих пор её не прочла. Комната Нэнси – настоящие залежи странных и удивительных вещей. Родители её баловали, ведь она была первенцем. Я открываю первую страницу и вижу рисунок девочки, которая сидит на крыше какого-то жутковатого криво построенного домика на сваях над чернильным лесом.

Картинку нарисовала сивилла, она всегда иллюстрирует работы детей, поднимая образы из их воображения, ведь сивилла знает все, о чем мы думает.

Она такая. Сивилла всегда незаметно старается нам помочь своим пониманием нас... но брат говорил – люди боятся понимания себя, те, кто рождены естественным путем подобно Нэнси и нашим родителям – боятся в особенности...

***

Девочка сидела на крыше своей хижины в лесу и болтала ножками со скуки, погодка была преужасненькая. С неба падал пепел вместо снега, черные чернушки выглядывали из-под крон и прятались обратно, повсюду каркали вороны. Девочка сидела на крыше своей хижины в лесу и болтала ножками над пропастью сожженных до черноты древесных стволов. Вороны лениво смотрели на падающие почерневшие семена одуванчиков и даже не хотели взлетать. Было очень грустно. Девочка ждала дождя.

Она сидела и смотрела в пустоту, а рядом с ней сидел воронёнок, маленький такой и тоже смотрел – в свою пустоту. Потом они взглянули друг на друга и их общая пустота – наполнилась. Девочка гладила вороненка, держа его в руках, и заворожено улыбалась, смотря на его смешные глазки, воронёнок млел и совсем не хотел вырываться и улетать. Так продолжалось О-очень долго...

Девочка задумалась, глядя в пустоту, которая снова начинала потихоньку пожирать её маленькое сердечко, длинные черные волосы слегка покачивались на ветру, и в темных глазах сквозило печальное одиночество. Весь мир сгорел дотла, так думала она. И не заметила, как на неё нашла тень, думая что это облачко она взглянула наверх и увидела...

Гондолу воздушного шара. Мальчик с синими волосами смотрел оттуда на неё, внимательно смотрел, а затем – улыбнулся.

У него была Карта.

Он сказал «Давай, полетели!»

Девочка смотрела и не понимала: это он ей, и вправду – ей?

Мальчик улыбался. Девочке казалось что это сон, и она скоро проснется, но она... не стала просыпаться от такого волшебного сна.

Мальчик был веселый и добрый, небо в его волосах и утренняя дымка в глазах наполнили сердце девочки радость, шар был такой красивый, что она хотела было уже сделать шаг и заалеть в ту гондолу, но потом вспомнила о воронёнке.

«Мы возьмем его с собой?» – Спросила она.

«Конечно...», ответил ей мальчик. Мальчик, который прилетел за ней на воздушном шаре. Она подняла вороненка на руки и тот ласкового с благодарностью на неё посмотрел.

«Он улыбается», подумала она, не зная как к этому относиться. Ведь вороны обычно не улыбаются. «Он нами  вправду пригодится...»

Она залезла в гондолу, и они полетели в сторону заходящего солнца. Догоняя его – невидимо из-за серых туч. А вороны её детства по-прежнему сидели на сожженных до сердцевины стволах деревьев и молчали. Каркать у них уже не было сил. Дом на сваях парил над сожженным лесом, призрачное убежище, которое скоро поглотил туман.

Когда девочка проснулась – солнце так ярко било в глаза что сначала она не поняла, где находится. Они летели над морем, у них была карта, дул попутный ветер, было чисто и свежо, вороненок выскользнул из её тайника на груди и взлетел ввысь, стал делать круги вокруг воздушного шара несшегося на высоте нескольких десятков метров над теплым морем. Из-под воды скользнула тень, и вороненок едва успел спрятаться обратно. Это был морской змей. Девочка улыбнулась и помахала змею рукой. Вороненок опасливо высунулся из тайника на её груди и тоже махнул. Огромный морской змей скрылся в пучинах, но лишь после того как мальчик угостил его чипсами. Девочка хмурилась, в конце-концов это теперь их общие чипсы, а мальчик был такой беззаботный. Девочка перестала хмуриться. На душе у девочки расцвели цветы. Было прекрасное утро.

И день выдался чудесный. Девочка смотрела на море, и оно искрилось в её впервые в жизни настолько широко распахнутых глазах. Казалось – в них может утонуть целый мир, чернота её глаз куда-то ушла и в лучах света они стали отливать синевой. Летучие рыбы сопровождали их низко летящий аэростат над гладью моря, их было много, целые стайки летучих рыб резвились вокруг, она поймал одну их них и, поцеловав, отпустила на волю.

Она раскинула руки и наслаждалась полетом.

Девочка снова проснулась и увидела, что они пролетают над городом полным людей. Она помахала кому-то рукой и ей ответили взмахами и криками приветствия. Играла приятная музыка, внизу расцветал всеми красками весны фестиваль. Девочка никогда не было в городах, и не видела одновременно столько людей. Они спустились и сходили за покупками, набрав полную гондолу припасов – вновь отправился в путь. Девочка вспоминала горожан и дивилась их теплоте душевной, причем многие их них на проверку оказались не очень-то даже и людьми, у одних были острые уши, другие походили на прозрачных медуз и разъезжали на диковинных зверях, но все ладили между собой, и всем было хорошо.

Тут было столько цветов и расцветок, запахов и звуков что девочка опьянела к концу дня и еле держалась на ногах.

А это не так и уж плохо – жить в городах. Так подумал девочка, уплетая чипсы. Этот мальчик вообще очень любил чипсы, чипсы была его обыденная едва. И еще шоколадная вода, холодная сладкая и вкусная, которую он называл колой. И еще пиццу сырную или пиццу грибную, а так же мороженное с клубникой и со льдом, ням, ням-ням-ням...

Когда стемнело, небо на западе, куда они направлялись, окрасилось в цвета фиалок и роз, вокруг них снова летучие мыши, которые гонял воронёнок, устроившийся на самой верхушке их воздушного шара. Им было холодно, и они легли спать вместе, прижавшись друг к дружке, им стало очень тепло вдвоем, у мальчика были душистые волосы, девочка улыбалась и так и уснула – с улыбкой на устах. Загадочной и полной надежды на будущее.

Они так вымотались в городе полном удивительных вещей и существ что проспали весь день, а ночь провели в лесу. Он искупались в быстрой реке и смеялись, брызгая друг на дружку, мальчик набрал воды и собрал хворост, развел костер, девочка поджарила на палочках сосиски купленные в городе и помидорка с огурцами. Мальчик не ел мясо и он подшучивал над кровожадность девочки изображая жуткого Зверя который водился в здешних краях. Призрачный дымок над костром отворял волшебную дверь сказку о том, как зверь уводил детей в лес и их больше никто и никогда не видел. Острые зубы мальчика стали острей и длинней. Его лицо исказилось, дым от костра заурчал голодным животом и взвился вверх, роняя вкусные искры обратно во тьму. Девочка сглотнула и моргнула. Мальчик рассмеялся, снова стал прежним. И все-таки он не ел мяса, но девочка была рада, что мальчик не стыдится того что делает она. В конце-концов она не была кровожадной, правда, просто очень любила мясо.

Ум... – девочка держала во рту жареную осьминожку из сосиски и не понимала, почему это ей вдруг захотелось покормить мальчика мясом из своего ротика... «Странные желания бывают в нас иногда», подумала она.

«А у того зверя какие когти?», спросила она вслух.

«Вот такие!», ответил мальчик и изобразил когти зверя усмехнувшись. С его пальцев сорвался зеленый призрачный огонь.

Они и правда светятся в темноте? Девочка задумалась, скосив в сторону свои глазки. Ей хотелось чего-то от мальчика, но она не понимала чего именно. Мальчик посветил на себя фонариком – так всегда делают, когда рассказывают страшилки – а потом они услышали хруст за спиной, кто-то продирался сквозь чащу, ломая вековые деревья.

Это был Зверь.

Едва они обернулись – как увидели его. Огромный волчара шел к ним на полусогнутых ногах, как человек, возвышаясь над лесом, с его пасти спускались призрачные огни зеленого цвета, а когти горели им как пламенем. Казалось – зверь улыбается.

«Что за чушь?», подумала про себя девочка, «Я сплю? Такого не бывает...»

А мальчик испугался. Но он не оставил девочку, он просто хотел утянуть её обратно в корзину и поскорее взлететь. Но у девочки проявился характер.

«Тебя нет», сказала она Зверю, «отправляйся скорее в страну Невермор и не возвращайся оттуда, пока я тебя не позову, ты мой – мои воспоминания о доме, уйди, уйди от меня!»

Зверь оскалился еще сильнее и глаза его открывшись, зажглись зеленым огнем. Он нагнулся и поднял привередливо и про хозяйски смотревшую на него девочку и посадил себе на плечо. Он нес её по лесу, подняв небесам лапы и оставляя волны сияния светлячков за своей спиной. Он бежал по полям, унося девочку все дальше. И что ей оставалось делать? Она боялась, что больше никогда не увидит мальчика на воздушном шаре и поэтому взяла да и укусила зверя изо всех сил за ухо. Тогда он усади леё себе на голову и подарил маленькую ракушку, нежно зажатую меж огромных когтей.

На плечо девочки сел воронёнок. Подняв верх мордашку, она увидела зависшую над собой гондолу и перепуганного мальчика. Ухватилась за спущенный канат, руки мальчика, показавшиеся сильными – втащили её в корзину, и зверь вмиг остался далеко внизу.

«Ты как... в порядке?»

Вороненок смотрел на неё скептически и грустно, как на дуру. Мальчик смотрел обеспокоенно. Девочка смотрела на ракушку, а ракушка никак не смотрела – у неё не было глаз, она просто лежала у неё на ладошке. Что бы это значило? Девочка не знала.

Под утро начался дождь, перешедший в ливень, молнии сверкали по дюжине в минуту, они не знали куда летят, компасная стрелка вертелась как сумасшедшая. Мальчик грустно смотрел на небо. Когда рядом полыхнула молния и шар начал опускаться, он прижал к себе девочку, а девочка прижала к животику вороненка, потом они почувствовали удар.

Их выбросило из корзины, мальчик ушиб локоть, девочка – коленку, к счастью вороненок не пострадал. Он сидел на веточке и смотрел на них большими умными грустными глазами, маленький еще такой, но очень мудрый.

Шар пришёл в негодность, карта намокла и стала расползаться, в лесу было промозгло. Мальчик с девочкой и вороненок на её плече смотрели на ветку дерева проткнувшую их общий воздушный шар мечты и не находили слов. Мальчик надел на глаза свои авиаторские очки, которые обычно у него были на лбу, девочка поняла, что он не хочет показывать слезы. Она нахмурилась, всегда, когда что-то случалось не так, у неё возникала злость, в первую очередь на себя.

Мальчик прижался спиной к своему цветастому воздушному шару, который сдулся и стал похож на грязную извалянную в земле тряпку и старался не смотреть на девочку, которая хмуро смотрела на него. Она взяла его безвольную руку и потянула. Мальчик покачал головой и спрятал глаза. Он не хочет уходить. Девочка стала еще злее.

Она ушла, оставив мальчика одного сидеть у разбившегося воздушного шара.

Девочка шла по полю, удаляясь от рощи, в которой приземлился их аварийный воздушный шар, и вела за собой важного вороненка, держа за крыло. Воронёнок не хотел взлетать или снова садиться на плечо – девочка не знала что ей делать. Вдалеке маячили огни городка.

Это был странный городок. В нем было так мало людей, что девочка вначале испугалась. Она бродила по уличкам, которые были полны спешащими куда-то существами, от которых бросало в дрожь, они были яркими и цветастыми, но совсем не являлись людьми. Потом девочка встретила старика с другой, розоволосой девочкой, у которых спросила дорогу.

Так она оказалась в магазине. Магазин был волшебный, его переполняли всякие безделушки, от которых несло магией за версту. А за магазином стоял красивый воздушный корабль прохожий и на лодку и на дирижабль одновременно. Девочка залюбовалась им и вошла в магазин. Тут тоже было мало таких как она людей, но существа восприняли её появление вполне дружелюбно. Она нашла витрину, на которой лежали такие же ракушки, как и та что подарил ей Лесной Зверь и обомлела.

Мальчик сидел в порядочно просохшем к утру и похорошевшем лесу и рисовал веточкой любовное послание девочке. Потом стирал ногой и принимался рисовать его вновь. Оно все никак не получалось. Пели птицы, на душе у мальчика стало легче, но он все равно был расстроен потому что рядом с ним не было девочки, он корил себя за то что отпустил её одну и не знал куда идти искать, он надеялся что если подождет еще немного – она обязательно вернется и они вместе начнут чинить воздушный шар.

На него наползла тень, и он подумал что это облачко. Мальчик поднял вверх голову и увидел над собой воздушное судно и свисавшую оттуда канатную лестницу. Он поднялся вверх и аккуратно посмотрел через борт на обитателей загадочного судна.

Девочка сжимала в руке трубку и выпускала из неё мыльные пузыри, она стала капитаном. Её помощником был воронёнок, который важно шагал по борту судна, на голове его красовалась клетчатая кепка Ватсона. Девочка очень гордая собой курила капитанскую трубку Шерлока, важно выпуская из неё мыльные пузыри.

Они летели дальше на запад. Сонная поросшая лесами долина расстилалась вокруг, мир казался тонким и прозрачным – дотронься до него рукой и он порвется. Когда солнце достигло зенита – из лесу поднялась стайка удивительный цветных дракончиков и сопровождала их путь. Девочка похвалилась мальчику тем, как продала ракушку и купила на неё вот это судно, припасы, трубку и кепку для вороненка. Мальчик смеялся и гладил безымянного вороненка и тот был счастлив. Девочка тоже улыбалась, довольная собой и своей судьбой.

***

Я хотела читать дальше, но меня позвала играть Вайолетт. И я пошла исполнять свой супружеский долг – на сегодня у нас был аквапарк размером с целый город вроде Новой Поднебесной, высотой в сто пятьдесят этажей раскинувшийся на территории близ большого барьерного рифа.

Вытянувшись перед прыжком в водяную воронку по стойке смирно и разглядывая облака, за которые уходило клонящееся к горизонту солнце, я вспоминала сказку, которую написала Нэнси. Мне хотелось снова её прочитать, но как назло – её было не достать через сеть, так как она подпадала под ярлык «нежелательных сочинений для детей». Я не понимала – почему? Что в ней такого недопустимого?

Хотелось поскорее вернуться домой и дочитать. Я думала: может быть, Нэнси так боялась операции по удалению неприятных воспоминаний именно потому, что они могли удалить память о том сне, который она записала в этой сказке? О мальчике, который прилетит за ней на воздушном шаре и с которым она отправилась в далекий и опасный и такой интересный путь по волшебным странам?

Я читала перед сном сказку Нэнси, а Вайолет делала все, чтобы не дать мне сосредоточиться.

-Ай! – Вскрикивала я и хохотала в слезах, даже пальчики кусала. – Щекотно же. Не дыши там, ну пожалуйста, умоляю тебя, Вай... ай!!

Вайолет выбралась из-под стола в моей комнате, покрасневшая и смущенная. Она исследовала мое полуголое жаждущее сна и отдыха после такого длинного дня тело, трогала его, мяла и даже пару раз поцеловала там, где целовать, в общем-то, не следует. Сами поцелуи я бы еще стерпела, но вот когда она у тебя между ног что-то высматривает и... дышит туда...

Это так щекотно что я просто не могу. Эта исследовательница меня в могилу сведёт. Ну вот опять...

И все-таки в тот вечер я её дочитала. Мне понравился конец. А вот учительница отчудила.

Нэнси получила три с минусом. Я смотрела на оценку и не могла поверить, тогда Сивилла открыла мне общение Нэнси с учительницей и я поняла, почему сестре поставили такой низкий балл. Оказывается, причиной была ссора между девочкой и мальчиком у разбившегося во время грозы воздушного шара. Учительница сказала сестре:

-Она неправильно поступила, ведь, по сути, она бросила его там одного, грустного, под дождем, а должна была утешить. Она дала волю эмоциям, в то время как нужно было подумать о том кто рядом с ней, за явный эгоизм главной героини твоей сказки и её антисоциальное поведение тебе и был снижен балл.

-Но ведь... - Всплеснула руками Нэнси, которая сейчас в моей комнате стояла передо мной – хоть дотронься – и была одного роста со мной, ровесница почти. Я вдруг почувствовала к сестре странную симпатию...

-Но ведь – что? – ласково спросила Нэнси учительница и потрепала по волосам. Нэнси зло отбросила руку преподавательницы и на глазах у сестры выступили слезы обиды.

-Если бы она не ушла – они так и остались бы у того разбившегося шара!!! – Закричала она, скидывая со стола вещи. Нэнси было вынесено мягкое предупреждение. – Она бросила его и этим спасла их обоих, потом она нашла тот чудесный рынок и купила новый воздушный корабль, и став его капитаном подобрала мальчика.

-Ты хочешь, чтобы я изменила свое решение. Если тебе это пойдет на пользу, я с радостью подниму тебе балл, авансом, ведь ты поняла, в чем была твоя ОШИБКА и исправишься. – Снова попыталась приласкать сестру добрая учительница. Но та кошкой взбрызнулась и едва не укусила препода по литературе.

-Ненавижу! – Орала сестра. – Ненавижу всех вас!! Ваши обычаи, порядки, все это большая куча дерьма. Не нужны мне ваши баллы. Вы... вы... никто не пытаетесь понять меня, никто!!!

Учительница вздохнула, попросила у Нэнси прощение за свое поведение, из-за которого у моей сестры снова пошли вниз показатели и отключилась. Нэнси была в комнате одна, Нэнси из воспоминаний этой живой комнаты стояла предо мной и вздрагивала, мне хотелось до неё дотронуться но я знала что ничего не почувствую потому что это всего лишь игра в воспоминания.

«Они поссорились», - шепнула себе самой под нос сестра, «и помирились, это нормально, у людей, вы же СЕКТАНТЫ ХРЕНОВЫ!!!»

Дальше мне смотреть было запрещено, и мой рейтинг снова упал, а индекс опять вырос. Такие дела. «Механическое понимание, способность быстро извлекать значимые с их точки зрения детали из контекста с одновременной невозможностью взглянуть на проблему или сюжет целиком, у взрослых это иногда бывает – они слишком заняты делами, им некогда думать – правильно ли они живут и что будет в конце – они и так это прекрасно знают и уже смирились и позабыли давным-давно...» &nda