Интервью, которое взял George Zotov у сына Мартина Бормана

М-да, вот так позвонишь человеку за комментарием, и узнаешь, что его уже 2 года как нет в живых. 10 лет назад я сделал интервью с человеком уникальной судьбы - Мартином Борманом-младшим, сыном рейхсляйтера и заместителя Гитлера по НСДАП Мартина Бормана. Чтобы искупить грехи своего отца, Борман-младший работал священником в Африке. Название для того интервью тогда пришло просто и моментально - "ОТЕЦ БОРМАН".

- Вы, конечно, слышали предположения, что Мартин Борман до сих пор жив? Сбежал в Аргентину, Бразилию, разводит коров в Южной Африке...

- Такие «сенсации» не закончатся никогда. Со слухами в принципе бороться бесполезно — я сначала пытался, а потом забросил это дело. Знакомый адвокат коллекционирует подобные публикации и в общей сложности насчитал 6400 (!) случаев, когда моего отца где-то видели — в Латинской Америке, в Италии, в СССР, даже в Микронезии, где он возглавлял пиратский флот. Пожалуй, единственная страна, где Борман не попался никому на глаза, — это Китай. Я до сих пор получаю письма от «свидетелей», которые видели где-то отца после войны, и кем он только не был: монахом, могильщиком, даже еврейским бизнесменом. Одна женщина из Британии написала моим сестрам, что является законной женой Мартина Бормана, которого после войны в Лондоне укрыла английская разведка… и имеет от него детей. Это еще не самое безобидное письмо!

— Но когда такие новости только начали появляться на первых страницах газет, вас шокировало, что отец может быть жив и здоров?

— Конечно. Я просто впадал в оцепенение: как, неужели отец спасся? Но почему же тогда он не дает нам знать о себе? Каким образом ему удалось скрыться? Однако потом мы все привыкли: Бормана стабильно встречают в разных уголках мира в среднем пятьдесят раз в год — даже сейчас, когда ему исполнилось бы 104 года и он при желании не смог бы так резво передвигаться. Главное потрясение для меня случилось в 1949 году, когда бывший глава разведки штаба сухопутных войск генерал Гелен заявил, что «Борман был профессиональным советским шпионом, которого Сталин заслал в окружение фюрера». Услышав это, я вскочил на велосипед, примчался к моему дяде Альберту и закричал с порога: «Неужели это правда? Почему же я ничего не знал?!» Но дядя успокоил меня, сказав, что это «обычные игры спецслужб». Просто тогда Америке надо было оправдать себя, что она принимает на службу нацистских генералов (в том числе и самого Гелена), вот они и запустили такой слух — мол, русские-то тоже не лучше нас.

— Когда лично вы убедились в том, что Мартин Борман мертв?

— До 1946 года я думал, что он жив и скрывается… Я даже знал, куда он мог бежать…

— И куда же?

— Я предполагаю, что он направлялся в Мекленбург: там у него было много деревенских друзей еще с двадцатых годов, а также принадлежащие ему молочные фермы. Среди этих ферм Борман спокойно мог затеряться, выдав себя за крестьянина, отсидеться в глуши в погребе, а потом уже, получив нужные документы, бежать из страны.

— Почему вы думаете, что ему это не удалось?

— Артур Аксман, шеф гитлерюгенда, подтвердил в 1946 году, что видел Мартина Бормана и личного врача Гитлера Людвига Штумпфеггера, которые лежали на спине возле автобусной станции в Берлине, где шел бой. Он подполз к их лицам вплотную и ясно различил запах горького миндаля — это был цианистый калий. Мост, по которому Борман собирался бежать из Берлина, был заблокирован советскими танками, а сзади уже слышалось русское «ура». Отец предпочел раскусить ампулу.

— Вы не предполагаете, что Аксман элементарно мог соврать?

— Нет. Я почувствовал это вот здесь (прикладывает руку к груди) — отец умер. Слова Аксмана подтвердились в 1972 году, когда во время рытья котлована возле автобусной станции в Берлине были найдены два скелета: один из них и идентифицировали как скелет Мартина Бормана. Но слухи не прекращались, газеты несли какой-то бред, поэтому в 1997 году я отдал свою кровь и клетки для теста ДНК. На этот раз было стопроцентно подтверждено — у станции нашли кости Бормана. Что особенно важно — в стиснутых зубах черепа сохранились остатки ампулы с цианистым калием.

— Вы были убежденным нацистом, вас воспитывали в преклонении перед Гитлером. Почему после войны вы решили так круто изменить свою жизнь и стать священником?

— 1 мая 1945 года я ехал в колонне грузовиков СС — мою школу расформировали и подростков перевозили на юг, чтобы включить в части "фольксштурма". По радио передали новость о смерти Гитлера. Правда, никто не сказал, что он отравился, сообщали: фюрер умер в бою, как герой. Мир тогда для меня словно раскололся. С нами были сотрудники партийной канцелярии в Мюнхене — они зарядили парабеллум и передавали его по кругу: один из офицеров спокойно брал пистолет, приставлял к виску и стрелялся, после чего оружие поднимал его сосед — так покончили жизнь самоубийством восемь человек. Мой школьный друг упал ко мне в объятия, мы рыдали и решили убить друг друга, чтобы не попасть в руки русских, но офицер СС не дал нам оружие. Секретарь моего отца меня выругал за это желание и дал фальшивые документы на имя Мартина Бергмана — на плохой бумаге, с расплывчатым штампом и адресом, где была указана несуществующая улица в Мюнхене. Он сказал: «Исчезни, беги, куда хочешь», — и я побежал, так как думал, что если меня поймают — повесят на первом же дереве: кто пожалеет сына второго человека в рейхе? Вскоре я оказался в горах Австрии — устал, вымотался и не мог бежать дальше. Меня приютила семья местного крестьянина, который думал, что я обычный мальчик, потерявший близких под бомбами. Тот крестьянин оказался очень верующим человеком, а религия у нас в семье была под запретом.

— По какой причине?

— По такой, что отец не верил ни в кого, кроме Гитлера. Конечно, он был крещен, но это для него была лишь формальность — в доме даже распятие нигде не висело, отец отрицал религию в любом виде. По его приказу закрыли церковь в Оберзальцбурге, где мы жили. Один раз сестра, играя, надела на лоб повязку, на которой был христианский крест, и побежала к отцу, чтобы он ее обнял… Я никогда не видел его в такой ярости. Он закричал страшным голосом: «Немедленно сними это!» — и показал на крест. То, что я стал священником, в его глазах было бы предательством, поэтому иногда я даже боялся, что он жив и знает, что я тоже ношу крест… Так вот, меня удивило, что в семье этого крестьянина молятся даже на ночь и перед едой. Они никогда не говорили, как любят Господа, но всегда старались жить по заповедям Священного Писания, и меня поражало, как они крепки в своей вере. И в один прекрасный день я сказал: «Я хочу больше узнать о Боге». Крестьянин ответил: тогда иди в церковь. Я ходил каждое воскресенье — пешком за 15 километров. Дальнейшее произошло само собой. Я увидел фото в газетах — из концлагеря Берген-Бельзен. Штабеля трупов, в том числе и детей, газовые печи… Я пришел в ужас, я пытался убедить себя, что Гитлер и отец были не в курсе таких вещей. Но потом я узнал, что все это творилось по их приказам и с их ведома. И укрепился в желании стать священником, чтобы молиться за грехи моего отца и за тех, кто погиб из-за него. Всего за год жизни в этой деревне мой разум переменился полностью.

— Христианство учит прощению. Значит ли это, что люди должны простить Мартина Бормана за те преступления, что он совершил?

— Тяжелый вопрос… Я не знаю, готовы ли люди простить моего отца. Но я сам обязан был его простить — ведь без отца и матери я бы не появился на свет. Но никогда не буду одобрять то, что он делал, потому что это чудовищно. На Нюрнбергском процессе его приговорили к смерти, а многие люди и до суда приговорили Бормана в своих душах. Я принимаю этот приговор, но он не разрушает мою любовь к нему — просто как сына к отцу. Мой отец — это мой отец, а рейхсляйтер Борман — нацистский преступник.

— Вы верите в Бога… Как вы думаете, где ваш отец сейчас?

— Вряд ли в раю. Я уверен, что мой отец — в руках Господа, как и все мы. И Бог решает, как поступить с ним. Как именно, я не знаю.

— Что значило тогда для вас быть сыном второго человека в рейхе?

— Никакой роли это не играло. Я был слишком молод, чтобы понять, какую значительную должность при Гитлере занимал мой отец. Моя семья была как в аквариуме, нас ограждали от всего, мы не видели ни издевательств над евреями, ни ужасов концлагерей: Оберзальцбург, где жили члены семей высокопоставленных чиновников Германии, охранялся тройным кольцом войск СС — зоны «А», «B» и «С». Мы жили в зоне «B», и это была довольно простая жизнь — разве что с продуктами не было проблем, как во всей остальной стране. Мартин Борман имел 10 детей, и я запомнил его как строгого отца. Он никогда не давал мне отдыхать в каникулы — посылал работать на ферму, помогать садовнику, косить траву для домашнего скота. В свободное время он любил посадить ораву детей в машину и вывезти на прогулку в лес. Мне это не очень нравилось: отец ходил быстрым шагом, мы за ним не поспевали, уставали и начинали хныкать, а он нас ругал. Я все думаю: почему он был таким суровым с нами и жестоким с другими? Возможно, потому, что его жизнь в молодости тоже была не сахар. Борман убежал из дома в 15 лет, потому что его избивал отчим. На фронт его не взяли, и он работал на фабрике, а в 1917-м стал солдатом и не возвращался домой до 1923 года, пока не узнал, что отчим умер. Может быть, ненависть отца к церкви тоже была из-за отчима — тот был верующим человеком, ставил его коленями на горох и заставлял молиться. В армии Мартин Борман встретил Гитлера. И кто знает, как сложилась бы судьба отца, если бы не издевательства отчима.

— Вам самому приходилось встречаться с Гитлером?

— Да, последний раз — на Рождество 1941 года. Гитлер собрал вокруг себя детей для группового фото — ведь все диктаторы обожают фотографироваться с детьми. Принес какао, пирожные и сладости. Меня присутствие фюрера так поразило, что я даже не смог говорить — рот не открывался. Но это все фальшь — меня уже тогда удивило, что Гитлер не питал никаких чувств к детям и был к ним безразличен. Хотя меня он немного выделял из остальных: я же был его крестником. Кстати, церемония крещения была сложной: Гитлер — католик, а мои родители — протестанты, поэтому по церковным законам ему не позволялось держать ребенка. Он просто присутствовал на церемонии, считаясь крестным отцом, а я был на руках у Ильзы Гесс, жены Рудольфа Гесса.

— Кем был Гитлер для Мартина Бормана?

— В 1943 году я спросил отца: что такое в действительности национал-социализм? Отец ответил коротко: это исполнение желаний фюрера. Может, поэтому он и не верил в Бога, потому что его богом был Адольф Гитлер. В марте 1945-го я написал ему письмо, где спрашивал: мы проиграем войну? Он ответил: даже умирающий лев может нанести лапой смертельный удар. Борман продолжал надеяться на чудо и оставался вместе с Гитлером, хотя даже я в апреле тайком слушал с одноклассниками радио союзников. Нас застал за этим учитель, но ничего не сказал, а остался слушать вместе с нами.

— Может, ваш отец опасался — напиши он правду, что не верит в победу Германии, спецслужбы прочитают письмо и у него возникнут проблемы?..

— Это исключено. Борман был настолько могущественным человеком, что его письма никто не смел читать. А вот свои письма я должен был показывать учителям, и только отец отменил это решение. В общем-то, его все боялись, потому что ему до всего было дело, даже до мелочей. Один раз Борман потребовал для изучения школьное меню, потом посетил столовую, провел расследование и выяснил, что учителя воровали у детей продукты, чтобы продавать их на «черном рынке».

— ВЫ шесть лет работали в церкви в Конго. Страна не из спокойных.

— Конечно, это был не праздник. Но я хотел, чтобы Господь послал мне испытания. Во время гражданской войны меня и других миссионеров повстанцы взяли в заложники и гнали босиком по щебню 14 километров, в кровь избивая хлыстами. Я понял, что это конец, — вот оно, наказание за грехи моего отца. И я молился Богу, чтобы он принял мою душу, сказав себе: «Есть на свете вещи и хуже, чем выстрел в лицо». Три дня мы просидели в болотной жиже, под прицелами автоматов, и теряли сознание от боли. Но пришли тысячи крестьян просить нас отпустить, говоря, что мы «хорошие люди», и нас не расстреляли. Потом случалось еще два раза, что нас похищали и требовали выкуп, но это меня уже не удивило. Жизнь священника — это не отпуск.

— У вас когда-нибудь были проблемы из-за того, что вы сын Бормана?

— Нет, разве что в 1947 году меня по чьему-то доносу на три недели арестовали американцы и подвергли тщательному допросу. Потом выслали в Баварию, запретив находиться в Австрии.

— Геббельс и его жена покончили жизнь самоубийством, отравив своих шестерых детей. Как вы думаете, Борман мог отдать такой приказ относительно своей семьи?

— Тяжело об этом говорить, но… Секретарь отца, который дал мне фальшивые документы 1 мая 1945 года, по сути, спас мне жизнь два раза. Уже через много лет я узнал, что Борман прислал ему радиограмму из горящего Берлина: моя мать должна была поступить, как семья Геббельсов — убить себя и детей, чтобы они не попали в руки союзников. Секретарь не стал передавать этот приказ. Мне никто прямо об этом не говорил, но я все понял.

— В следующем году будет 60 лет, как закончилась Вторая мировая война. Некоторые политики призывают к тому, чтобы отменить «срок давности» по отношению к скрывающимся нацистским преступникам: их осталось в живых не так много, большинству — за 90 лет. Что вы думаете об этом?

— Мне кажется, ловить бывших нацистов уже бесполезно — они почти вымерли. Если кто-то из них остался жив, не думаю, что все это время он жил счастливой жизнью, а не прятался, как крыса. Я расскажу вам одну вещь… Когда я был священником, то мне часто приходилось выслушивать разные исповеди. Один раз ко мне пришел бывший солдат вермахта. Он рассказал, что во время Варшавского восстания они «зачищали» бункеры от повстанцев: из одного такого убежища внезапно выскочила и бросилась бежать шестилетняя девочка, но споткнулась и упала прямо перед ним. «Ткни эту тварь штыком!» — сказал обер-лейтенант, и солдат убил девочку. Ее карие глаза, обращенные к нему со страхом и мольбой, он помнил 25 лет. Не завел своих детей, не мог видеть чужих и смотреть им в глаза. Он был у меня на исповеди и сказал: «Бог не простит меня. И единственное, что я хочу: как можно больше мучиться в аду за то, что я сделал». Я не знал, что сказать ему. Через неделю этот человек повесился.

— У исполнителей иногда бывают муки совести. Но ведь Гитлер, Борман и Гиммлер, отправляя росчерком пера миллионы на смерть, вблизи ее не видели. Стало быть, те, кто приказывал убивать, ночными кошмарами не мучились.

— Это верно, преступления всегда ужасны именно вблизи. Когда Гиммлер, бесчувственный монстр, увидел, как в Прибалтике команда эсэсовцев в овраге убивает женщин и детей, стреляя им в затылок, его стошнило и он потребовал остановить казнь. Я уверен, что после его отъезда людей продолжили убивать, но факт — он оказался не в состоянии вынести такое зрелище. То же самое мне рассказали недавно про американского летчика, разбомбившего деревню в Афганистане: когда ему показали фото трупов погибших от его бомб детей, ему стало плохо. Чудовищно видеть кровь на своих руках.

— Гитлера и Третьего рейха уже давно нет, но нацистские идеи не умирают, они все еще популярны среди молодежи по всему миру. Чем это вызвано?

— Молодежи вообще свойственно создавать себе кумиров, а в нацизме много привлекательного: ух ты, у них красивые черные мундиры, да какие машины, да ночное факельное шествие, да еще и флаги — ооооо! Но, к счастью, увлечение нацизмом проходит, как спичка, — вспыхнет и погаснет. Вы обратили внимание, что тридцатилетних неонацистов очень мало?.. Когда молодые люди взрослеют, они от таких идей отшатываются. У молодежи вообще «плавающие» настроения. Проблема еще в том, что с войны прошло очень много времени и ощущение опасности нацизма притупилось. Подростки начинают сомневаться, что были лагеря смерти: конечно, при нынешней демократии вообще трудно такое представить. Вот почему я читаю лекции в школах и подробно объясняю: ребята, национал-социализм — это совершенно другое, нежели то, что вы думаете!

— Вы молитесь за душу рейхсляйтера Бормана?

— Каждый день. Как и за всех тех, кто погиб из-за него.

— Если бы ваш отец покаялся во всем, что он сделал, Бог мог бы простить его?

— Это уже вопрос к Богу…

На снимке - Мартин Борман-младший вместе с отцом. Да, все же идея выпустить документальную книгу интервью с детьми бывших руководителей Третьего рейха меня не покидает. И фото тоже до фига.