Удивительное возникает чувство, когда натыкаешься на иноязычный рассказ о каком-нибудь эпизоде русской истории, а там - никакого сочувствия к восстановлению территориальной целостности", "отражению агрессии", "возврату исконных территорий". Может быть, это гамбургский счёт, а может быть - уже пристрастное сочувствие к своим. Вот, например, пишут о том, как русская армия перебила почти всех мстиславцев на очередном этапе "великого спора" (пан Кмитиц, кстати, должен был обретаться где-то неподалёку, но, конечно, ничего не смог сделать со своей лёгкой конницей против целой армии):

"Как плохо мы, поляки, знаем историю нашего приграничья! Может быть, на это повлияли десятилетия, проведённые в социалистическом блоке, когда рассказы о войнах с "вечным союзником" не соответствовали представлениям о политкорректности. Сегодня речь о резне Трубецкого - о погроме мирного населения Мстиславля, совершённом 22 июля 1654 года русской армией под командованием князя Алексея Никитича Трубецкого.

Во время летней кампании 1654 года основные силы русских ударили в направлении на Смоленск и Минск. С юга их поддерживала армия Трубецкого, которая 18 июля подошла к Мстиславлю. Город защищала окрестная шляхта и мещане во главе с Яном Стуткевичем. Положение осложнялось бегством части гарнизона. Уже 22 июля Мстиславль пал, а русские организовали резню. Тогда погибли 15 тысяч человек, в том числе множество женщин и детей. В живых остались только 700 ремесленников, которые были нужны Московскому государству и были позже угнаны вглубь России. Жителей Мстиславля отныне называли "недосеками", поскольку их "недосекли" русские..."

Кстати, брат Алексея Никитича во время Смуты перешёл на сторону поляков, и его внук в 1654 году владел Трубчевским княжеством под верховной властью Яна Казимира. Это было совсем рядом с Мстиславлем, но уже на территории нынешней Брянщины.

Народное творчество потому и называется "народным", что автор песен, легенд, сказок, присказок, загадок, целых эпосов, чаще всего так и остается неизвестным, какбы растворяясь в тысячах тех, кто будет исполнять придуманное ним спустя столетия. Но иногда имена сочинителей доходят до нас, чаще всего в смутных приданиях, не дающих твердой уверенности реальные ли это лица или такиеже плоды фантазии как многие герои песен и сказаний. Такие мифические поэты как Оссиан, Боян, Браги Старый до сих пор находятся как бы в подвешенном состоянии, поскольку едва ли кто-нибудь сможет уверенно сказать были ли они людьми реальными или выдуманными (что говорить, если существование самого Гомера некоторые исследователи подвергают сомнению).

В украинской литературе без сомнения подобной таинственной и очень трагической фигурой является полулегендарная полтавская поэтесса Маруся Чурай. Знакомство с ее творчеством и биографией у большинства начинается со школьной скамьи, со знаменитого "Гриця", бывшего в 19в. народным хитом и не раз упоминавшегося в произведениях украинских литераторов, в том числе самого Т.Г.Шевченка. Главным героем песни являться некий Грыць, которому настоятельно не рекомендуется ходить "тай на вечорниці", в виду потенциальной угрозы которую представляют для него находящиеся там "дівки - чарівниці", но кто и когда слушался здравых советов? - наш герой отправляется прямиком туда и получает смертельную дозу отравы. Отравившая Гриця девушка наделена эпитетом "Чарівниченька справедливая", свой поступок она аргументирует тем, что Грыць вел беспорядочную половую жизнь и понес заслуженное наказание за это – "Нехай же Грицько нас двох не кохає!". Вот так в целом песня описывает, как трагически закончилась попытка реализации давней мужской мечты - вести полигамный образ жизни, в условиях Украины 17 столетия. Ознакомившись детальнее с учебником, мы узнаем, что песня носит автобиографический характер, так как сама Маруся, автор песни, собственно и отправила на тот света своего, не удавшегося жениха Григория Бобренка, предпочетшего ей дочь полтавского есаула Галину Вешняк – ему она подсыпала яду "зілля" от чего Бобренко скоропостижно помер. Такая вот "Санта-Барбара" с казацким колоритом, быть может, если бы Михаил Афанасьевич Булгаков преступил бы через свой снобизм и уделил бы время изучению народных песен и легенд – Маруся вполне могла бы появиться в его знаменитом романе на балу у Воланда, там как раз особо отмечались коварные отравители всех времен и народов. Зато вниманием писателей 19 века Маруся была не обделена – задающий тон в литературе немецкий романтизм побуждал литераторов обращаться к поэтическим народным образам, и тут история несчастной полтавчанки была как раз кстати. В 1839 году известный русский драматург и писатель князь Александр Шаховский издал повесть "Маруся – малороссийская Сафо", вышедшую в сборнике "Сто русских литераторов", куда помимо него вошли сочинения Александра Пушкина, Нестора Кукольника, Дениса Давыдова. Повесть знакомила читательскую аудиторию Российской империи с душераздирающей историей трагической любви Маруси Чурай. Отравлению несчастного Бобренка были посвящены также "Волшебница" Левка Боровиковского, "Розмай" Степана Руданского, "Ой, не ходи, Грыцю" Михаила Старицкого, "В воскресенье рано зелье копала" Ольги Кобылянской и другие. Ну и конечно в 20 веке всеукраинскую известность Маруся Чурай получила благодаря одноименной замечательной поеме Лины Костенко, после чего за ней окончательно было застолблено место в учебниках по украинской литературе и звание "символа пробудження української пісні", такой она и запечатлена в поставленном в центре Полтавы памятнике прозванном обывателями "девушка с мобилкой".

На сегодняшний день известно всего около двадцати песен приписываемых Марусе: "Віють вітри", "Засвіт встали козаченьки", "Котилися вози з гори" - наиболее известные.

Маруся Чурай в живописи и киниматографе

Все подробности биографии Маруси, так или иначе, черпаются из вышеприведенных литературных произведений, поэтому за их достоверность не один серьезный историк ручаться не станет, но мы на любительском уровне попробуем воссоздать ее перипетии. Итак, в 1625 году в Полтаве в семье казацкого сотника, по другим данным есаула, Гордея Чурая родилась дочь, нареченная при крещении Мариной (Маруся – уменщительное от Марины и Марии). Детство девочки едва ли было счастливым, судите сами: во время Смоленской войны 1632-1634 годов Полтава была взята штурмом и сожжена московской армией, в 1638 году Марусин отец был казнен поляками за участие в восстании Остряницы (анонимный автор "Истории руссов" передает, что его прибили гвоздями к доскам и облили смолой), в 1647 году Полтаву захватили отряды местного "олигарха" князя Яремы Вишневецкого, понятное дело без стрельбы и грабежей не обошлось. Не надо быть великим психологом, чтобы понять, что перечисленные события отразились на психике впечатлительной Маруси не лучшим образом.

По преданиям она с детства сочиняла песни и очень красиво их исполняла, уже тогда слава о сочинительнице вышла за пределы города. Первый биограф Маруси, Алексей Шкляревский, писал, что ему доводилось видеть портрет полтавской поэтессы (к сожалению не сохранившийся) в доме Г.Квитки-Основьяненка, на нем Маруся была изображена миниатюрной брюнеткой с пышной косой, привлекательной наружности. Будучи влюбленной в казака Григория Бобренка, Маруся планировала с ним обвенчаться, узнав, что Григорий, вернувшись из похода, женился на другой – пыталась наложить на себя руки, но была спасена Иваном Искренко в свою очередь влюбленным в Марусю тоже безответно (латиноамериканцы молча завидуют). Далее, как передают источники, толи, решив преднамеренно отправить изменника на тот свет то ли по ошибке, накопав "зілля" во время очередных вечерниц (увеселительное мероприятие, частенько запрещаемое властями, поскольку молодежь на них, не редко, предавалась разврату) угостила ним Бобренка, результат известен. Полтавский суд приговорил Марусю к смертной казни, но в последний момент Искренко привез Универсал с помилованием от гетмана Богдана Хмельницкого, мотивированное памятью о Марусином отце и тем, что она все-таки ценный кадр в сфере культуры и таких палачу просто так отдавать не пристало. Помилованная Маруся умерла вскоре естественной смертью в одном из монастырей, а ее песни, в основном о грусти неразделенной любви, стали единственным доставшимся потомкам наследием.

Как указывалось ни каких материальных доказательств реального существования Маруси, сегодня, не имеется, предполагают, что письменные источники способные пролить свет на этот вопрос вероятней всего погибли в огне Руины наступившей за восстанием Хмельницкого. Единственной зацепкой на сегодняшний день является текст приговора полтавского суда, приведенные в книге композитора Л.Кауфмана "О популярных украинских песнях и их авторах":

"Літа от нарождення Сина Божого тисяча шістьсот п’ятдесят другого, місяця іюня 18 дня. За ведомом єго милости пана Павла Семеновича полковника Полтавського, пред нас: Костя Кублицкого судді полку Полтавського, Андрея Нещинського отамана городового, Федора Суховія войта, Петра Юревича бурмистра і при многих общих персонах, постановившаяся пред нас дівиця Марина, дочка покойного урядника Полтавського охочекомонного полку Гордія Чурая, з Полтави року теперешнєго загубила страх Божий, смертельний гріх учинила. На лугах зібрала; коріння отруйного, зелія — цикути, з поміччю злого духа отруіла Григорія, сина хорунжого Полтавського полку Петра Бобренка.

Ведле (відповідно до. — Aвт. ) того добровольного признаття, той сваволи недопускаючі шириться, винайшли сим декрет з порядку прав Махдебурських часті четвертой, на листу сто двадцать девятому куконцы: "Злодійка по квестом (за результатами слідства. — Авт .): маєт быти отдана тепер кату на отсеченье голови ея".

Той же карности і сіє реченнє зрайци подлеглим зостали справу сію в книги міскиє полтавскии вписати, что і єсть вписано року і дня вишеположеного.

На покаяння перед Богом і краткой молитві дано время злодійке".

Данный приговор будто бы, нашел, в библиотеке Вернадского украинский поет Иван Хоменко и передал Кауфману копию, оригинала, разумеется, обнаружить до сих пор никому ни удалось – такая вот мутная история чем-то напоминающая аферу с "Велесовой книгой", но других доказательств реальности Маруси Чурай и ее истории, на сегодняшний день, мы не имеем. Недавно М.Степаненко в своей статье попытался проанализировать текст приговора на предмет соответствия упомянутых в нем лиц историческим реалиям и вроде бы пришел к положительным результатам относительно его достоверности, но, тем не менее, остаются опасения, что пред нами лишь хорошо сделанный подлог, принимать всерьез его без изучения оригинала текста не стоит.

Вот так и складывается интересная ситуация – есть, пускай хиленькие и натянутые, доказательства вынесения смертного приговора, но нет, ни каких доказательств помилования – в списке дошедших до нас Универсалов Хмельницкого, ни одного касающегося Маруси не имеется. Так что вполне возможен вариант с приведением приговора в исполнение: преступление было серьезным и у Бобренка были влиятельные родственники, которые вполне могли добиться, чтобы незадачливой певунье снесли голову, а уже потом народная фантазия додумала этой истории красивый финал со спасением. Судебный процесс в 17в. В Гетманщине полностью держался на частном обвинении: есть обвиняющая сторона – есть и приговор, в случае удовлетворения иска, - поэтому, например в 1665 году слуга богатого мельника Вакулы соблазнивший дочку хозяина был приговорен полтавским судом к четвертованию (оскорбленный папаша был неумолим), а убивший свою жену полтавчанин, в другом случае, был просто отпущен "на покаянии" так как у убитой не нашлось близких способных предъявить иск. Вызывает интерес ссылка в приговоре на нормы "порядку прав Махдебурських" - в Речи Посполитой и позже Гетманщине, городское судопроизводство совершалось на основе "Porzadek sadów i spraw miejskich prawa majdeburskiego w Koronie Polskiej" обработке сборников немецкого городского права созданном польским юристом Бартоломеем Гроицким.

Экземпляр "Порядка"

Этот труд, наряду с "Speculum Saxonum" применяли при вынесении судебных решений как магистрат городов официально получивших магдебургское право, так и только мечтающее о нем. Вообще первые годы Хмельнитчины были звездным часом городских магистерских и ратушных судов – старые суды Rzeczypospolitej были упразднены, а новые, казацкие, еще только создавались, поэтому роли ведущих грамотеев правоведов приняли на себя войты и бурмистры - продолжалось это правда, не долго, уже совсем скоро казачьи полковники начали подминать городские магистраты под себя. В задачу магистрата, который естественно имелся и в Полтаве, входило содержание палача (executor justiciae, "кат", "мистр", "оправца", "пан малодобрый" как его величали в народе) который должен был исполнить приговор, несчастной Марусе отделив голову от туловища. Палачи в Украине, как и везде в целом, имели дурную славу, в 1707 году полтавский палач даже вынужден был добиваться получения права приутствывать на церковной службе, куда его пустили только после получения соответствующего рязьяснения от киевского митрополита – в головах горожан просто не умещалось, что человек столь жуткой профессии тоже может быть добрым христианином.

Таким мечом в Европе, той эпохи, орудовал палач.

Самое интересное, что по сравнению с уголовным законодательством соседних стран приговор, вынесенный Чурай, был довольно мягким, и натвори она что-то подобное в старушке Европе, ей бы пришлось подвергнуться, куда большим ужасам. Еще со времен Древнего Рима отравление входило в число наиболее тяжких преступлений и соответственно каралось очень сурово. Скажем на родине Шерлока Холмса, в старой доброй Англии еще при Генрихе VIII (16 век) отравителей было принято варить живьем в кипятке. Так некий Ричарда Руз работал поваром у епископа Рочестерского, толи не получив вовремя жалованье, толи еще из-за чего-то обидевшись на хозяина – подсыпал тому в еду яд, в результате чего епископ отдал богу душу а несколько человек получили тяжелое отравление. Суд признал Руза виновным в измене и убийстве, присудив негодяю котел с кипятком. Женщин это суровое законодательство тоже не щадило: служанка в 1531 г. была сварена заживо на ярмарочной площади King's Lynn за отравление своей хозяйки. Маргарет Дави, служанка, была казнена в Smithfield 28 марта 1542 года, за отравление хозяев, с которыми она жила.

На территории Священной Римской империи (а это Германия, Чехия, страны Бенилюкса) императором Карлом V в 1532 году был принят свод уголовного законодательства "Каролина" в которой относительно отравителей предписывалось "СХХХ. Тот, кто причинит вред жизни или телу другого лица при помощи яда или зелья, как предумышленный убийца, должен быть подвергнут смертной казни путем колесования, если он является лицом мужского пола. Если же такое преступление совершит женщина, ее надлежит утопить или приговорить к иной смертной казни, согласно обычаю. Подобных злостных преступных людей надлежит для вящего устрашения прочих перед той или иной смертной казнью волочить (к месту казни), либо терзать тело раскаленными клещами, более или менее (жестоко) в зависимости от положения лица и характера убийства, как это установлено относительно убийства". Тоесть предлагалось не просто казнить, а с фантазией и зрелищностью, чтобы наблюдающим экзекуцию потом, что называется "было что вспомнить".


Терзание клещами по пути к месту казни.

В соседнем Русском царстве было не лучше "А будет кто кого отравит зельем, и от тоя отравы тот, кого отравят, умрет, и того, кто такое злое дело учинит, пытати накрепко, напередь того он над кем такова дела не делывал ли, и пытав его, казнити смертию" Гласил пункт 23 двадцать второй главы Соборного уложения 1649г., основного нормативного акта в государстве. При этом конкретный вид смертной казни не указывается, но, по аналогии, скажем жену "окормившую отравой мужа" полагалось "живу окопати в землю… и держати ея в земле до тех мест, покамест она умрет".

Таким образом, видим, что полтавский суд, в сравнении с мировой практикой, проявил себя как орган не лишенный гуманизма, а помилование от Хмельницкого вообще характеризирует его вовсе не таким уж и кровавым и жестоким как писали современники полякиJ Но, повторюсь, все это верно если принимать историю с Марусей Чурай в серьез, а на одинаково возможны варианты как обнаружения новых доказательств ее реальности так и доказательств, что она не более чем миф, созданный романтически настроенными писателями 19 века, одним словом

I WANT T O BELIVE

Видя, что переговоры с правительством Речи Посполитой ведутся "ни о чем" и что по всей Украине разгорается огонь восстания, Хмельницкий решил ковать железо пока горячо и направил Кривоноса с его полком на Волынь с целью закрепится на стратегических точках для будущего наступления казацкой армии, оказания помощи отрядам восставших и устранения угрозы со стороны армии Вишневецкого. Польским послам Хмельницкий впоследствии заявлял, что Кривонос, действует по собственной инициативе, и он не имеет к нему ни какого отношения: нужно было тянуть время, возможно Богдан еще надеялся и вправду договорится с правительством по мирному.Кривонос не долго думая собрал свою банду и последних числах июня двинулся в поход: захватив Бержичев и Мирополь, осадил хорошо укрепленное Полонное,

Остатки Полоннской крепости

"В нем было около двух тысяч шляхетского войска, а евреев было приблизительно тысяч 12, и среди них были также и знающие военное дело. Да и сам город, в котором были паны и евреи, был очень сильно укреплен двойной стеной и окружен водяным рвом; и город нужно было защищать только со стороны, прилегавшей к двум местностям, населенным православными. И поставили паны своих крепостных солдат на стороне, требовавшей особливой защиты от неприятеля. И эти защитники города обратились в его разрушителей. Потому что крепостные, охранявшие стены, были тоже из православных (по-польски известные по имени гайдуки, и они обратились в бунтовщиков" скорбно повествует еврейский хронист. Пока шла осада, Кривонос, отправил часть своих сил на осаду Махновки, где казаки при помощи местных жителей взяли город и заперли оставшихся защитников в замке, начав сразу же обстреливать их из трофейной пушки, водруженной на дзвоницу бернардинского монастыря. Как раз во время решающего приступа подоспел Вишневецкий и неожиданной атакой вынудил казаков снять осаду и отступить, укрепившись в лагере из возов.

Состоящий из хорошо обученной кавалерии отряд князя несколько раз пытался прорвать ряды отступающих, но безуспешно – отступая к Грицеву, казаки отстреливались из мушкетов, в коне концов сам Тышкевич внезапно начал упрашивать князя остановить бой "Едва рассвело, князь хотел начать наступление, но п. воевода киевский был сильно против этого, убеждая князя оставить окончательно этого неприятеля на том основании, что тот в раздражении станет мстить на его именьях, после чего Тышкевич будет вынужден искать убытки ни на ком ином, как на самом князе" офигев от такого неожиданного заявления от человека только недавно умолявшего о помощи Вишневецкий, плюнув на все, повернул назад и продолжил отступление на Волынь; был риск, что казаки могут вскоре получить подкрепление и с такими ненадежными союзниками оказаться в окружении Иеремии явно не улыбалось. Казаки вернувшись, таки захватили замок как обычно расправившись с его защитниками.
Тем временем Кривонос взял Полонное учинив как обычно погром шляхте и евреям – падение такой важной крепости вызвало шок у еврейского населения Украины "Когда же наступил конец субботы, нас всех охватил ужас из-за полученной злой вести, что прибыл пан Висвет, владелец Полонного, бежавший оттуда еще с многими панами; и он сообщил, что город Полонное взят, и что убиты все паны и евреи, бывшие там, и что вражеские отряды приближаются к св. общине Заслав. Он сообщил также, что князь Вишневецкий со своим войском бежал в св. общину Константинов, а татары и православные преследуют его и часть их направляется сюда: в св. общину Острог и святую общину Межерич. "Тогда смутились князья Эдома", а евреев обуял великий страх; все потеряли самообладание и ждали только, что предпримет гетман кн. Доминик.". Казаки же во главе с Кривоносом начали преследование Вишневецкого, важно было занять стратегическую переправу через Случ у Константинова – до повстанцев дошли слухи о мобилизации и готовящемся наступлении крупных подразделений правительственных войск.

Константиновский замок (Ныне в Староконстантинове)

" 26 июля Кривонос с другим полковником Гирей, зная о том, что е. м. кн. Вишневецкий и п. воевода киевский стоят с войском под Константиновом, двинулись после взятия Полонного со всем войском, чтобы уничтожить их. Оставив свой лагерь с пушками на расстоянии мили от Константинова и княжеского лагеря, одно только казацкое войско выступило в [атаку] против князя, при котором была королевская гвардия, как п. воеводы сандомирского, так и п. коронного подчашего, которые как раз в момент сражения подошли. Кривонос дал им бой." вспоминал участник сражения. Отряды Вишневецкого усиленные подмогой насчитывали около 10 тыс. человек, армии Кривоноса современники шляхтичи приписывали колоссальное количество в 50 тыс. казаков и показаченых мещан и крестьян, что, разумеется, было, явным преувеличением (по мнению Ю.А.Мицика реальное количество армии повстанцев было около 20 тыс.). Несколько раз Кривонос отчаянно атаковал переправу, поляки также отчаянно отбивались и периодически переходили в контрнаступление, тогда уже казакам приходилось укрываться за возами и отступать. Между делом до Вишневецкого дошла информация, что к казаком идет солидное подкрепление от Хмельницкого, вызывали опасения проказацкие настроения среди жителей Константинова (40 человек из которых князь приказал повесить за помощь повстанцам) и он счел за лучшее опять отступить – в дальнейшем битву под Константиновым польская равно как и украинская сторона изображали как свою победу. Хотя фактическим результатом сражение стало отступление Вишневецкого и занятие Кривоносом переправы и города: "Дал было бог 26 и 29 июля е. м. кн. Вишневецкому значительную победу над этим хлопством. Однако, потеряв немало людей и не получая никакого подкрепления, должен был сам держаться настороже и двинулся с лагерем в сторону Вишневца, когда столкнулся с очень большой силой в несколько десятков тысяч человек. А то поганство взяло Константинов и устроило себе там военный лагерь, откуда в разные стороны посылают отряды. Их 50 тысяч, региментарем над ними Кривонос, а Хмель с такой же силой двинулся в эти края. Поэтому вся шляхта бежит, сломя голову, города им сдаются и ворота открывают" сокрушался шляхтич современник, было очевидно, что простого казака Кривоноса в открытой битве князь разбить не может.
Заняв Константиновский замок, Кривонос отправился на встречу с Хмельницким, который стремительным маршем со всей казацкой армией двигался на соединение с ним. Встреча произошла в верховьях реки Тетерев, где при встрече между гетманом и полковником произошел какой-то конфликт, до сих пор остается неясным его причина "когда мои послы приехали к Хмельницкому, Кривонос был взят к орудию и прикован за шею цепью" писал Адам Кисель - представитель правительства на мирных переговорах. Вероятно, властолюбивый гетман решил показать чересчур самостоятельному полковнику кто здесь главный, зная крутой и мстительный нрав Хмельницкого такой вариант наиболее правдоподобен; в шляхетской среде ходило немало слухов, что между Кривоносом и Хмелем есть негласное соперничество, появлялись даже такие фейки как "дошла до Львова достоверная весть о том, что чернь взбунтовалась против Хмельницкого и в прошлый понедельник, 7 сентября, разрубила его на части, а Кривоноса сразу же провозгласила гетманом".

Непросто складывались отношения гетмана и полковника

Как бы там ни было – конфликт был улажен и уже в сентябре казаки под начальством Кривоноса появляются на Подолье: берет штурмом Меджибож

Меджибожский замок

и осаждает Бар. Барская крепость, хорошо укрепленная твердыня с гарнизоном, состоящим из немецких наемников, была возведена французским инженером месье Лавассером де Бопланом (тем самым оставившим знаменитое описание Украины) по последнему слову фортификационной техники, по праву считавшееся неприступным оплотом Жечи против татар и казаков.

Остатки стен Барской крепости

Однако повстанцы, использовавшие при штурме "гуляй города" из возов прибегли к старому способу захвата крепостей – воспользовались помощью своих симпатиков среди русинов гарнизона: "Наконец, в результате сговора с частью русинов, находящихся в замке, [казаки] ночью перескочили через рвы. Несмотря на то, что замок уже в понедельник днем был взят, несколько немцев в столовой и комнатах большого здания защищались до тех пор, пока не полегли один за другим… Какой визг, какой грохот, какой крик, какой плач стоял там, когда утром стало известно, что казацкие полки ворвались в город, уничтожая остатки разгромленной обороны, а мы не можем защищаться и не от кого ждать спасения" сообщал подольский земский судья. Часть Барской добычи был отправлена на Сечь – Кривонос не забывал делать реверансы в сторону казацкого товарищества, утрата поддержки которого могла дорого стоить. Параллельно восставшие захватили Шаргород и Винницу где были учинены еврейские погромы. Восстание ширилось по Подолью, даже карпатские опрышки спустились с гор и взяли в осаду Каменец.

Шаргородская синагога-крепость была захвачена казаками

В правительственном лагере, тем временем, собирали армию: было объявлено посполитое рушение для шляхты по всему государству, казацкие шалости определенно начинали угрожать самому существованию Жечи а мирные переговоры, очевидно, не могли принести приемлемого результата, набирала популярности "военная" партия во главе с князем Вишневецким чьи кровавые, хотя и мало результативные рейды снискали ему славу среди шляхты. Желая соблюсти шляхетское равноправие армии были назначены официально целых три руководителя "регементария": Александр Конецпольский, Николай Остророг и князь Доминик Заславский, поледний, де-юре, считался старшим. Более неудачного кандидата на пост главнокомандующего сложно и представить – просто посмотрите на портрет этого человека и подумайте: "Доверили бы вы ему руководство вооруженными силами страны, если бы у вас была такая возможность?".

Доминик Заславский до своего назначения был известен в основном своим богатством (кроме собственных земель являлся также держателем наследства князей Острожских) и сибаритским образом жизни, такой себе зажравшийся олигарх которого, благодаря связям с коронным канцлером, польстился еще и на булаву гетмана Речи Посполитой. Весь военный опыт князя Доминика, до того, сводился к бандитскому наезду на имение своего умирающего тестя, что само по себе характеризирует также моральный облик человека, от которого теперь зависела судьба страны. Остальные командиры были не лучше – Конецпольский слишком молод, а Остророг вообще не имел ни какого отношения к военному делу, "перина, латина і дитина" как иронически охарактеризовал троицу Хмельницкий.
Сбор армии был назначен под Глинянами на Галичине, что характерно рассерженный князь Иеремия, обойденный в должностях (сказались феодальные распри) решил собирать отдельно своих сторонников на Волыни под Чолганским камнем. В конце концов, князя с регементариями удалось померить, армии объединились и в начале сентября двинулись на казаков. Как впоследствии оценивал Заславский свои силы "Войска в то время насчитывалось до 30 тысяч, кроме челяди разной, которой было [также] до 30 тысяч, ибо одних подвод, которые нагрузили в Польше награбленным добром, имелось свыше 50 тысяч", передовые отряды польской армии, возглавляемые Вишневецким и Тышкевичем выбили кривоносовцев из Константиновского замка и заставили их отступить за речку Икву где уже находилась вся казацкая армия с Хмельницким. Тот, ожидая подхода татар, занял выгодную позицию у Пилявецкого замка,

имея перед собой преграду в виде реки, пытался таким образом свести на нет польское превосходство в коннице. Кривонос со своими людьми находился на правом фланге стоя отдельным лагерем. Еврейский хронист описывает дальнейшие события "Так пришел Хмель (д.с.е.и.) со всеми своими казаками и с прочими православными, всего приблизительно 500000 чел., подошел также и гетман князь Доминик со своим польским войском, легкой и тяжелой конницей — всего около 30000 вооруженных. И стояли так два стана — один против другого в течение почти двух месяцев. Православных было 600000 и во главе их был Хмель (д.с.е.и.) и Кривонос (д.с.е.и.). А поляков было 80000 храбрых и обученных военному делу воинов; во главе их был князь Доминик и князь Вишневецкий и у них было 150000 телег и повозок, нагруженных провиантом, золотой и серебряной утварью, одеждой и бесчисленным королевским добром. И не стоили все эти 600000 православных и двадцати тысяч поляков. Ведь православные были все простые крестьяне и мещане, они были вооружены пиками и косами и не годились к настоящей войне; вся тактика их заключалась в том, чтобы общим громким криком и шумом устрашить врага, а все военное искусство их заключалось в великой хитрости, среди них не было обученных военному делу, кроме казаков и части татар, всего около 20000. Совсем иначе было у поляков — они все были из панов и шляхты и знали военное дело" цифры, разумеется, в разы приувелечены, но главное соответствует действительности – качественно польская армия превосходила казацкую, имея в своем составе множество профессиональных воинов (в том числе знаменитую гуссарию) поляки полнее обосновано были настроены на победу, но благодаря стойкости восставших и таланту Хмельницкого ход баталии повстанцам удалось повернуть в свою пользу.

Начались затяжные бои за переправу через реку, в начале полякам удалось захватить греблю и закрепится на противоположном берегу, в схватке погиб родной брат Кривоноса. Но отчаянные контратаки повстанцев не дали правительственной армии развить успех, к тому же не согласованность действий командования и малодисциплинировность шляхты не позволяла эффективно использовать имеющееся качественное преимущество. Начали доходить тревожные слухи о приближении орды; армия находилась в невыгодном стратегическом положении – холмистая заболоченная местность не позволяла проводить массированные кавалерийские атаки, которыми славилась польская армия. 23 сентября казаки под предводительством Кривоноса отбили греблю, опрокинув защищающую ее конницу "Е. м. п. [каштелян] сандомирский, потеряв там коня, — как и другие воины, ибо [казаки] выводили им коней из строя больше всего бердышами, — помчался на данном ему вновь коне к первой переправе" вспоминал Заславский. Одновременно в наступление перешла вся казацкая армия – поляки закрывшись в лагере ночью начали беспорядочное бегство "он (Доминик Заславский) первый поддался панике и ночью бежал из лагеря. Войско, не видя гетмана, рассеялось так поспешно, что неприятель сперва не заметил этого и целый день простоял в виду лагеря, предполагая, что люди притаились с умыслом; затем сделал приступ и, не встретив сопротивления, овладел всем, что было в лагере. Добыча была неисчислимая, ибо коронные паны с такою необычайною роскошью выступили в поход, что не только экипажи, но и вьючные возы были обтянуты пурпуром с золотыми шнурками; каждый вез с собою множество роскошных одежд, золота, драгоценностей, дорогих материй и т. п., так что редкий из товарищей не равнялся пышностью знатным вельможам. Каждый не задумываясь продавал последнее имущество, лишь бы как можно роскошнее собраться в поход; за эту роскошь так сильно и покарал их Господь, так как они все оставили, спасаясь бегством, хотя никто их не преследовал, чем навлекли на отчизну несмываемое пятно позора" с горечью вспоминал участник событий, некоторые из бегущих уже 26 сентября достигли Львова, тоесть двигались по подсчетам И.Стороженка со скоростью 12 км. в час.

Казацкая же армия, объединившись с подошедшей вскоре армией хана, двинулась на Львов, по словам еврейского хрониста "И распространились православные и татары по всей Польше, Руси и Литве. И во всех местах, где проживали православные, последние, лишь только узнавали о случившемся, как восставали против своих господ и убивали всех панов и евреев, что были там, всеми возможными видами умерщвления".
Кривоносу как обычно доверили командование арьергардом казацкой армии: под его руководством были захвачены Кременецкий замок каменная крепость в свое время выдержавшая осаду армии Батыя

Руины Кременецкого замка

и Высокий замок во Львове, создав условия для полной осады и последующего захвата города повстанцами. Львовским горожанам военная компания влетела в копеечку: сначала в город прибыл удравший из под Пилявцев Вишневецкий и начал собирать деньги на оборону – получив значительную сумму, князь собрал своих людей и благополучно слинял в Замостье (до сих пор спорят – было ли это стратегическим маневром или же князь просто развел львовян на бабки) а после подошедший Хмельницкий потребовал солидный выкуп, себе и хану, за не разграбление города. Во время раздачи подарков казацкой старшине львовяне как то забыли про Кривоноса, на что тот им сразу же не преминул указать "я стільки ж докажу та й доказав, як і Хмельницький, і коли б дав собі волю, то ще Львів набрав ся б страху й потерухи — тому не маю бути гіршим від иньших і порахованим в компут абияких: коли иньших обдарували, то й мене конче треба уконтентувати сотнею одною другою червоних" разумеется требования сурового полковника были сразу же удовлетворены.

Высокий замок

Из подо Львова казаки и татары двинулись к Замостью осада которого затянулась до поздней осени и закончилась заключением временного мира с правительством – как раз наконец-то был избран новый король Ян Казимир и Хмельницкий, не рискуя продолжать боевые действия на чужой территории оторванный от коммуникаций, принял решение повернуть назад. Вот во время ноябрьского отступления из-под Замостья на Украину Максим Кривонос скоропостижно скончался, став, по всей видимости, жертвой эпидемии. Скупые слова Львовской хроники сообщают нам "Был теж голод всюди, куди только пройшли войска Козацкии, было поветря неякоесь, бо люд мер окрутне всюда на голову; навет в самых их войсках, на барзей на бегунки множество их великое на дорозех и на Украине змерло; из самых Татар Tогай бей Царик Taтapcкий умер, и той Кривонос полковнык и инны многыи, по звроте от Полски".
До сих пор не известно где был похоронен грозный казацкий полковник, чья смерть стала тяжелой потерей для казацкой армии: по одной версии его могила на стыке нынешней Львовской и Волынской областей " Біля села Бужани Горохівського району (курган під час Першої світової війни був розкопаний австрійцями). За легендою – могила Максима Кривоноса", по другой - возле села Шрубкив Летичевского района Хмельницкой области. Так вот исчезновение, равно как и появление Максима Кривоноса на исторической сцене, овеяно легендами и загадками, в которых историкам еще копаться и копаться – кто знает, какие подробности жизни грозного полковника могут открыться?

В 17 веке во Франции жил человек, который был известен современникам как талантливый писатель, драматург, философ и автор едких эпиграмм, доводивший ними своих жертв до белого каления. Его философские идеи и догадки во многом опередили свое время, а литературное наследие послужило пищей для таких титанов как Мольер. Но в массовой культуре он остался всего лишь как забияка с длинным носом. Бравый мушкетер Сирано де Бержерак, а речь о нем, благодаря одноименной пьесе написанной почти через 200 лет после его гибели вошел в сознание современного обывателя как дуэлянт с острой шпагой и большущим шнобелем, увы, его творческое наследие мало интересует широкие массы потомков. Бедняга Сирано вероятно и не догадывался, что у него имелся современник из Украины, который тоже был известен размером своего носа и владением саблей, правда, по всей видимости, не проявлявший ни какого интереса к литературной деятельности.
Знаменитый казацкий полковник Максим Кривонос - один из наиболее талантливых и популярных "генералов" Хмельницкого, принимавший участие во всех значительных битвах победоносного похода казацкой армии 1648 года, в памфлетах своих польских "доброжелателей" постоянно именовался "псом", "дикарем" и прочими малоприятными словами, в частности отмечалось наличие у него длинного кривого носа который борзописцы сравнивали со "слоновым хоботом" и по тени от которого он будто бы мог даже сверять время. Разумеется, сочинять это все они могли, только находясь на солидном расстоянии от Кривоноса, под надежной защитой Варшавских стен, так как личная встреча с обладателем "traba Sloniowa" вероятно кончилась бы для них весьма печально, как видим приемы политического троллинга с тех пор мало изменились.

Такой вот образ кровожадного дикаря с длиннющим носищем плавно перешел в художественные произведения следующих столетий – в знаменитом романе Сенкевича Кривонос прямо таки маньяк одержимый жаждой убийства и разрушения "всюду, где проходил, даже следы человеческого проживания исчезали. Кто не присоединялся к нему, погибал от ножа. Сжигали на корню жито, леса, сады…". В экранизации романа Гофманом, правда, общие оценки несколько смягчены, на первый план выставлены такие качества атамана как лихость и буйство.
В украинском нарративе, как в пролетарско-советском, так и в народническо-националистическом Кривонос (в некоторых вариантах Перебейнос) наоборот: храбрый народный вождь, освободитель от "ляшского ига" одним словом любимец публики. В народной песне о нем поется:

Гей не дивуйте, добриї люде,
Що на Вкраїнї повстало,
Що за Дашевим, під Сорокою
Множество Ляхів пропало.
Перебійніс водить не много —
Сїмсот козаків з собою,
Рубає мечем голови з плечей,
А решту топить водою.
Зависли Ляшки, зависли,
Як чорна хмара на Вислї.
Лядськую славу загнав під лаву,
Сам бравий козак гуляє.
Нуте, козаки, у скоки,
Заберемо ся під боки:
Заженїм Ляшка, вражого сина,
Аж за той Дунай глибокий
В исследованиях отмечается, что если Хмельницкий в народной памяти остался все-таки как шляхтич и представитель интересов казацкой старшины, то Кривонос, воспринимался, прежде всего, простаком - вождем крестьянской жакерии, "гетманом черни казацкой". Не удивительно, что такой образ оказался очень востребованным в стране Советов - 1934 году советский художник Николай Самокиш пишет свою знаменитую, знакомую нам с детства из учебников, картину "Бой Максима Кривоноса с Иеремией Вишневецким". Картина является ярким примером "советского батального сюрреализма", иначе как можно воспринимать изображение мчащуюся галопом польскую кавалерию, которую преследуют, и что интересно почти догоняют (!) пешие оборванные крестьяне с косами и топорами. В середине полотна Кривонос, замахивается саблей на перепуганного толстяка – своего главного противника князя Ярему (Иеремию).

Украинский историк Алексей Сокирко назвал эту картину "битвой карикатуры с вымыслом" - никаких достоверных источников подтверждающих, что князь и казак лично скрещивали сабли, не сохранилось, но в период постоянной конфронтации "польским империализмом" такой образ являлся частью воспитательно-идеологической политики, наглядно демонстрирующий гражданам образ извечного врага.
О Кривоносе реальном нам известно крайне мало, все что сохранилось: скупые строчки из летописей, дневников, записок и несколько написанных ним писем по-солдатски кратких и емких, в них скользит особая казацкая ирония. Единственным его современным изображением является рисунок в одном из памфлетов, не понятно правда отображены ли на нем реальные черты Кривоноса, или он взят полностью из головы автора. Одним словом перед нами человек загадка - более менее достоверная информация касается только последних месяцев жизни аперель-ноябрь 1648 года, словно бы Кривонос, вынырнул из неоткуда и сразу же стал во главе повстанческого движения. Уже современники отмечали неясность его происхождения, все сходились на том, что принадлежал он скорей всего к категории простолюдинов подавшихся в казаки – местом его рождении называли Могилев, Острог, Черкащщину. Вопросом без ответа оставалось – где он мог приобрести такой боевой опыт позволяющий создавать и командовать военными соединениями, способными противостоять армии Речи Посполитой и брать штурмом крепости, построенные по последнему слову фортификации? Выдвигались самые разнообразные версии, правда, в большинстве своем лишенные доказательной базы: Кривонос – участник казацких морских набегов на Турцию, ветеран Тридцатилетней войны; была даже такая экзотическая как "генерал-майор Кривонос по происхождению шотландец"! Ее автором был немецкий ландскнехт, находящийся на службе в польской армии и записавший эту версию со слухов – мол, засланный протестантами скотт, специально возмутил православных, чтобы разрушить католическое королевство на потеху последователям Лютера и Кальвина. Данная история имела продолжение уже в 20 веке когда некий проживающий в Британии Василий Перебейнос объявил себя потомком казацкого вождя, но данный факт относится уже скорее к разделу желтой хроники, на сегодняшний день "шотландскую" версию происхождения Кривоноса могут разрабатывать разве что романисты.
По версии историка В. Голобуцкого первое более или менее достоверное упоминание о Кривоносе относится к осени 1647 года на знаменитой "раді у діброві" где Богдан Хмельницкий раскрыл перед своими ближайшими сподвижниками планы будущего восстания. В следующий раз Кривонос, в чине полковника, уже активный участник битвы под Желтыми водами (первое столкновение казацкой и польской армий) здесь осадив неприятеля в лагере Хмельницкий, видя, что прямой штурм не принесет победы и приведет к большим потерям, пошел на хитрость – начал с поляками мирные переговоры, по результатам которых порешали: поляки отдают повстанцам артиллерию и уходят назад, а казаки, в качестве заложников передают в польский лагерь полковников Кривоноса и Крысу. Обнадеженные договором поляки начали отступление во время которого хитрый Крыса попросту сбежал, а Кривонос воспользовавшись разгильдяйством руководства, поступил еще красивее – когда отряд казаков подошел близко к лагерю, он предложил полякам свои услуги по поимке языка среди бунтовщиков. Должно быть, за это время ему удалось втереться польскому командованию в доверие, так как ему был предоставлен конь, на котором он благополучно ускакал к своим, полякам оставалось только чесать затылки в недоумении. Закончилось для них все, как известно печально, казак перекопали дорогу отступающему лагерю и вместе с татарами со всех сторон его атаковали, хорошенько перед этим обстреляв из выданной поляками артилеррии – в результате дело закончилось полным разгромом польской армии: погиб Стефан Потоцкий, сын гетмана Николая Потоцкого, множество солдат Жечи погибло и попало в плен. Разделавшись с передовым корпусом объединенная казацко-татарская армия двинулась к Корсуню где располагались основные силы противника во главе с гетманами Николаем Потоцким и Мартином Калиновским. Здесь Кривоносу была доверена ответственная задача произвести разведку боем и прощупать силы противника, как описывает современник " Казацкий полковник Кривонос прибыл на рассвете под Корсунь с двадцатью тысячами конницы, одних казаков без орды, которая вся оставалась при Хмельницком. Гетманы наскоро выстроили войска и начали битву с Кривоносом, в которой, Божьею милостью, неприятель понес поражение, с нашей же стороны потери были незначительны, но, хотя Бог благословил в этот день оружие наших гетманов, опасность не вполне еще миновала. Поэтому они составили военный совет, на котором решено на следующий же день идти в Богуслав и там основать главную квартиру.". Решение оказалось для польских гетманов фатальным- путь отступления пролегал через так называемую Крутую Балку (Горохову Діброву), едва передвигая окруженный возами лагерь по пересеченной местности поляки уперлись в траншеи, загодя выкопанные казаками Кривоноса организовавшего засаду, из-за которых по ним ударили из пушек, одновременно с двух сторон начали атаку Хмельницкий и татары. Так во многом благодаря маневрам Кривоноса польская армия попала в "котел" из которого почти ни кому не удалось уйти: оба гетмана попали в плен, участь остальных была не лучше "Все полковники постарше убиты, некому и сопротивление оказывать. Сам е. м. п. воевода предсказывает, что они [казаки] вскоре будут в Варшаве. Все окончательно перепуганы, ходят как помешанные. П. комиссара е. к. м. обезглавили и голову его носят на шесте перед войском" ужасался польский шляхтич в одном из писем к другу, как бы намекая, что скоро по всей Rzeczpospolitoj станет очень горячо.

Крутая Балка - современный вид

Одержав столь громкие победы, Хмельницкий с казаками и татарами прибыл в Белую Церковь, где устроил Раду, на повестке которой стоял главный вопрос "Что делать дальше?". Кривонос со своей стороны высказался за продолжение войны до победного конца, в дальнейшем он всегда был наиболее непримиримым представителем "партии войны" в казацком лагере, и, между прочим, внес предложения о разрыве союза с татарами, так как уже тогда было видно, что за него придется платить христианским ясырем – предложение правда не имело успеха по причинам военно-политического характера. Правительство Жечи, в первые дни восстания некстати умер король, и государство фактически управлялось, до выборов нового, временщиками, решило попробовать решить дело с казаками миром, опасаясь не без оснований, что пока ленивая шляхта соберется воевать повстанцы и вправду дойдут до Варшавы. Для этого к Хмельницкому было направлено посольство, начавшее долгие, нудные и бесперспективные переговоры заведомо ни к чему хорошему не приведшие – обе стороны выдвигали малоприемлемые требования и не без основания подозревали друг друга в лукавстве и попытке потянуть время, чтобы собраться с силами.
Известие о начале восстания и разгроме коронной армии по обоим берегам Днепра произвели эффект разорвавшейся бомбы – повсюду начались восстания крестьян, горожан, казаков, всем кому по каким бы то ни было причинам хотелось поквитаться с "бісовими ляхами" – смешалось в одну кучу: память о притеснениях на религиозной почве, неудовлетворенные сословные притязания, неприязнь к чужакам, банальный антагонизм крестьянина и феодала. Хелминский епископ сокрушался "Этот негодяй Хмельницкий после разгрома войск и пп. гетманов каждый день делает большие успехи. Он уже именует себя князем киевским и русским, далее продвигаясь, под Владимиром намеревается основать центр войны. Вся Русь от нас к нему переходит, открывает ему добровольно города. Растет огромное число этого своеволия и крестьянства. Он захватил большое количество пушек, все его войско имеет огнестрельное оружие и ему никто не может противостоять", другие очевидцы писали что "каждый мужик убил либо выгнал своего пана в одной одежде вместе с душой и детьми". И тому, кого просто выгнали, еще повезло – случаи физической расправы над теми, кто имел отношение к шляхетскому сословию стали нормой. Отдельно пострадали евреи, в них восставшие видели основных пособников эксплуататоров, к чему присовокупился обычный средневековый бытовой антисемитизм, повсеместно прокатившиеся погромы стали одной главой из трагической истории еврейства. Во время взятия восставшими Немирова и Тульчина было убито множество евреев, а их имущество разграблено: "Женщин и девушек они насиловали по произволу своему. Некоторые женщины и девушки, желая себя спасти от осквернения нечестивыми, прыгали в водяные рвы, что возле крепости, и топились. Так же и многие мужчины, умеющие плавать, бросались в воду, и плавали в ней, надеясь таким образом спастись от резни, однако православные бросились за ними вплавь с саблями и копьями, и убивали их в воде, а часть православных стреляла в них из ружей — и убивали их до тех пор, пока вода не стала красной от крови убитых" описывал еврейский хронист современник ужасающие подробности. С личностью самого Кривоноса, о котором еврейские источники писали не иначе как "ненавистник евреев да будет стерто его имя" связано множество антисемитских акций погромного характера, непосредственно в своем письме к главнокомандующему польской армии Кривонос писал "А євреїв аж до Висли княжа милість зво-ль завернути, бо вся провина почалася з євреїв, бо ж вони і вас з розуму звели" - в этой фразе, пожалуй, одно из основных кредо полковника: воевать, пока не очистит Украину от "ляхов и жидов". Казацкие атаманы Ганжа, Шан-Гирей, Гиря, Гоголь (предок великого писателя Николая Васильевича) со своими отрядами громили шляхту и евреев по всему Подолию, восстание начало перекидываться на Волынь и другие православные регионы Речи Посполитой – крестьяне и мещане массово показачивались, организовывались в сотни, выбирали предводителей и присоеденялись к востанию: "А же Хмельницький розослал бул полковников на, всі сторони: на Білую Русь, на Сіверщизну, на Поліссє, на руську Подоллю, на Волинь з козаками, до которих навенцей хлопства в'язалося, і добивали містечок і міст, шляхту і жидов, і ляхов всіх впень стинаючи, а добра у всіх огулом отбираючи і обдираючи, і людей невинних губ'ячи, костели і кляштори луп'ячи. Особливе Кривонос на Подоллю тоє броїл" писал хронист.

Оружие воставших

Как раз в разгар мирных переговоров в Белой Церкви на правобережье появился со своей личной армией князь Иеремия Вишневецкий – ему суждено стать главным врагом восставших и Кривоноса лично, борьба с которым станет первоочередной задачей полковника. До 1648 года князь Иеремия владел огромными территориями на Левобережье, на которых сколотил собственное удельное княжество так называемую Заднепровскую державу или "Вишневеччину" со столицей в Лубнах.

Иеремия Вишневецкий

Там он развил бурную хозяйственную деятельность: зазывал крестьян на поселение из других воеводств Жечи (чему их предыдущие хозяева были, мягко говоря, не очень рады и частенько тягали князя по судам из-за этого), покровительствовал развитию городов, привлекал на службу мелкую шляхту (с полным содержанием), воевал с татарами, одним словом был крупным олигархом и одним из влиятельнейших магнатов государства. Помимо своих, несомненно, позитивных качеств князь отличался большим честолюбием, властностью и стремлением любыми путями расширять свои владения, где можно было быть самовластцем которому ни указ, ни король, ни остальные магнаты: перед первым князь не стеснялся "гнуть пальцы" а со вторыми частенько устраивал приватные войны, отбивая имения, а то и целые города. У казаков с князем отношения сложились тоже не просто – Вишневецкий принимал активное участие в подавлении казацких выступлений 30-х годов 17 века, а в своей бурной колонизационной деятельности начал подбираться непосредственно к землям Войска Запорожского (даже получил от короля пожалование на владение островом Хортицей, которым по понятным причинам воспользоваться уже не довелось) что вызывало у казаков вполне обоснованные опасения превратится, в недалеком бедующем, в обычных холопов, живущих на княжеской земле.
Как уже упоминалось, с первыми выступлениями Хмельницкого и известиями о поражении правительственных войск крестьяне и казаки взялись, кто за вила, кто за мушкет и принялись резать шляхту и евреев – тому не мало способствовали рассылаемые гетманом агитаторы и вооруженные отряды. Трезво оценив ситуацию, князь понял, что против разбушевавшейся казацко-крестьянской стихии, усиленной татарскими чамбулами, ему одному на Заднепровье не устоять. Поэтому собрав семью, приближенных и оставшихся верными солдат, погрузив скарб на телеги, Вишневецкий окольными путями, сделав довольно внушительный крюк, начал отступление к своему родовому имению на Волыни. Восставшие учинили безобразнейшее истребление оставшихся на Левобережье сторонников князя (кости убитых при взятии Лубен были найдены в 19 веке) и словно охотничьи собаки гнали Иеремию до самой переправы через Днепр – думается, именно с этих событий берет дальнейшая непримиримость князя по отношению к восставшим и крайняя жестокость при подавлении бунтов; князь стал решительным противником любых мирных переговоров с Хмельницким, заявлял, что "не хочет и жить в этой отчизне, и лучше нам умереть, чем терпеть над собой власть гультяйства" - гордому магнату не выносима была мысль, что чернь выгнала его из собственного "мини государства" построение которого было делом всей его жизни, перенятым еще от деда.

Карта похода Вишневецкого

Переправившись через Днепр Вишневецкий, имея при себе 6000 тысячную армию состоящую из сплоченных и преданных князю профессиональных воинов, первым делом завернул во владения своих свояков князей Збаражских, где уже во всю хозяйничали повстанцы. Огнем и мечем пройдя Погребище, Прилуки и Немиров, где по словам очевидца "Ідучи через Погребище зрадникам руки утинають, на палю садять, стинають — найбільше за образу божу, за пустошеннє костелів, що там чинили: страшно оповідати й писати ; за Прилукою — тут перед костелом руки рубали, і тихже на паль на ринку посаджено, иньших постинано". Жестокая карательная акция возмутила население, ради справедливости все таки стоит напомнить, что восставшие вели себя не лучше, - мирные переговоры в Белой Церкви естественно зашли в тупик, теперь восставшие мотивировали военные действия необходимостью борьбы с Вишневецким – Кривонос в своих письмах указывал, что именно против Иеремии, а не против Речи Посполитой казаки ведут войну "ибо всюду по дорогам виселицы и колы, а на колах люди невинные заживо муки терпят от его рук" розьясняя "Пишет мне князь пан воевода сандомирский, коронный гетман, чтобы я прекратил уничтожение имений и кровопролитие. И я уже было прекратил, но п. Вишневецкий своей жестокостью по отношению к нашим братьям в Немирове и Погребищах, которым он приказал высверлить сверлами глаза, толкнул меня на это".

Политика террора снискала Вишневецкому славу в шляхетской среде, однако было ясно, что имеющимися у князя на данный момент силами с восставшими не справится; характерный случай произошел в Немирове, где приведенные в покорность горожане после ухода князя опять позвали казаков и перебили оставленный ним гарнизон, как описывает эти события Богуслав Машкевич (шляхтич на службе у Иеремии) "Пришел один из драгун, участвовавших в защите Немирова, и дал знать обо всем случившемся. Князь отрядил полторы тысячи кавалерии с приказанием взять город, вырезать поголовно и правых, и виноватых, а самый город сжечь; но неприятель, предвидя это, укрепился так хорошо, что не дал и подступить к городу; итак отряд этот, ничего не сделавши, со стыдом принужден был ретироваться, а князь с войском шел дальше на Волынь".
Вишневецкий с войском стояли уже под Райгородом (Житомирская область) когда к нему прибыли посланцы от киевского воеводы Януша Тышкевича, который после захвата Киева казаками атамана Олешка Тяплушина оказался "безработным", с просьбой прийти на помощь Махновке (ныне Комсомольское Казятинского района Винницкой области) где три хоругви польской армии и значительное число шляхты с семьями были осаждены сыном Кривоносом и атаманом Гирей. Но давайте обо всем поподробнее.

Януш Тышкевич

Когда шведский король Карл-Густав второй раз осаждал Копенгаген, он в сопровождении французского посла Юга де Терлона отправился на шлюпке на разведку к датскому рейду. Стоял, по рассказу этого шевалье, страшный туман, им были слышны разговоры на датских и голландских судах, но ничего не было видно. Вдруг дымка рассеялась, противник увидел лодку с королем и открыл живую пальбу, но, сколько ни стрелял, не попал. Пока они плыли под огнем назад, шведский король комментировал ситуацию, и вот как это передает французский дипломат (ниже я попытался его рассказ кое-как перевести):

Le Roy de Suede qui estoit un Prince ferme & intr'epide, me dit en riant, Que ce seroit une chose curieuse de voir un jour dans l'Histoire, qu'un Ambassadeur de France eust est'e emport'e d'un coup de canon, `a son c^ot'e, o`u j'estois. Je luy r'epondis que si le mesme coup emportoit sa Majest'e avec l'Ambassadeur, le fait seroit bien plus rare & plus digne de la curiosit'e de ceux qui aiment `a voir des choses surprenantes dans les Histoires; & qu'encore qu'il me fust glorieux de finir mes jours par le mesme coup qui trancheroit ceux d'un grand Monarque, je souhaitois toutefois que cela n'arrivast point, parce que je scavois qu'il estoit necessaire `a son Estat, & que je n estois pas encore trop dans le dessein de mourir.

Шведский король, государь твердый и бесстрашный, сказал мне, смеясь: Будет забавно когда-нибудь прочитать в Истории, как французский Посол был сражен выстрелом из пушки, находясь с ним рядом (где я и находился). Я ответил ему, что, если тем же выстрелом будет убито его Величество вместе с послом, это окажется случаем более редким и более достойным любопытства тех, кто любит в Историях находить удивительные вещи; и еще, хотя мне славно будет окончить свои дни от того же ядра, что прервет жизнь великого Монарха, я все-таки желаю, чтобы этого не произошло, потому что я знаю, что он необходим своей стране, а я еще не слишком проникся стремлением умереть.

"... - Гость - гостИ, а пошёл - прости, - сказали стрельцы. - Плыви с нами, а места в стругу хватит.

Они посмеялись над его малым ростом и впалой грудью. Он усмехнулся и промолчал.

Дикий чёрный лес стоял кругом. В лесу неведомо кто жёг костры. Минуя их, то нос, то корма струга становились багряными.

- Тебя как звать? - спросил холопа молодой парень с рябым плоским лицом и злыми глазами.

- Ивашкой.

- А я Илейкой буду. Тоже с Москвы убёг. Жил я там у дяди своего, у Николы-на-садах...

Они помолчали.

- На Волге-то вольно будет? - спросил Ивашка.

- Вестимо, вольно. Да я-то на Дон сойду либо к терским казакам.

- На Дону живут воры, и они государя не слушают, - сказали со смехом в темноте.

- Боярское присловье! - отозвался другой голос. - А я чаю, не на Дону только воры. Ворует ныне вся государева земля.

- Да и как не воровать? Воеводы-псы переводят жалованье.

- Народу из-за них кормиться стало не в силу.

- Эх, Москва, Москва, уж вся-то она на потряс пойдёт...

Ивашка с Илейкой притихли. Голоса во тьме звучали ровно и глухо.

- Слыхали мы, будто царевича Димитрия не стало и будто похоронили его в Угличе, а ныне, сказывают, объявился царевич и скрывают его до поры в монастыре...

- А ещё сказывают: у царя Фёдора сын был - Пётра. Подменил его нонешний государь девкой Федосьей. Девку ту вскорости Бог прибрал, а Пётру сбыли неведомо куда.

Илейка широко распахнул в темноту глаза и тотчас снова закрыл их. Лицо его стало и вовсе плоским.

Редкие удары вёсел рвали чёрную воду, гасили ненадолго звёзды, глушили жалобы стрельцов".

Вот эта картина помогла одному молодому польскому художнику обрести своё семейное счастье. Матейко написал её всего в 26 лет и продал за 10 тысяч гульденов графу Маурицию Потоцкому - сыну мемуаристки Анны Потоцкой (в девичестве Тышкевич). Благодаря этим деньгам он смог жениться на юной красавице Теодоре Гибультовской и отправиться с ней в свадебное путешествие в Париж.

Выбор сюжета был логичен. 1864 год, русские только что подавили очередное польское восстание (в одном из боёв погиб брат матейковой избранницы), и теперь надо было понять, как же могло так получиться: как огромное и могущественное государство могло так ослабеть и стать добычей соседей. И Матейко, думавший до восстания посвятить себя живописи на религиозные темы, создаёт первую свою историческую многофигурную картину - из эпохи Сигизмунда Третьего.

Главный герой картины был сыном мельника, делавшего свою работу где-то в окрестностях Варшавы. Сам он утверждал, что фамилия его не просто Скарга, а Скарга-Повецкий, но мы знаем, что шляхетский герб пан Пётр получил, уже когда жил при дворе. Родился Пётр Скарга при Сигизмунде Старом (1536 год); при Сигизмунде Августе он получил хорошее образование и стал иезуитом (1564 год), при Стефане Батории стал первым ректором виленских академии и университета (1579 год). А в 1588 году он достиг вершины своей карьеры, став придворным проповедником при Сигизмунде Вазе.

Молодой король тогда только начинал осваиваться в новой для него стране. Ситуация была непростой: король был шведом, вокруг были поляки. В казне вечно не хватало денег. Неприятным образом увеличивалась власть сейма и сеймиков, активно блокировавших любые попытки наладить полноценную налоговую систему, столь нужную для европейского государства Нового времени. Магнаты вели самостоятельную политику. В этой ситуации Сигизмунд искал своих сторонников и мог их найти в первую очередь среди представителей церкви.

Римский папа предпочёл бы увидеть утверждение в Речи Посполитой сильной королевской власти. Только настоящий монарх смог бы сокрушить не только "Великого Турка" на южных границах, но ещё и протестантскую "ересь" и православную "схизму" внутри своих владений. А Сигизмунд как рьяный католик (хоть и швед) и как человек, сталкивавшийся с сильными иноверческими фракциями внутри польской и литовской магнатерии, был убеждённым сторонником двух главных трендов эпохи: Контрреформации и унии церквей.

В этих вопросах Скарга стал одним из проводников королевской политики. Он ещё в 1577 году написал книгу "О единстве церкви Божией при едином пастыре", в которой предлагал католическим иерархам заключать локальные церковные унии с отдельными православными епископами, без переговоров с Константинопольской патриархией. Потом он участвовал в непосредственном заключении Брестской унии, после которой не признавшие её православные заключили союз с протестантами и начали таким образом борьбу "диссидентов" за признание. Именно эта борьба спустя почти двести лет стала непосредственным поводом для начала разделов Речи Посполитой.

После варшавского сейма 1597 года, работу которого заблокировали диссиденты, Скарга издал новую книгу - "Сеймовые проповеди". Вошедшие в неё 8 текстов ни на сейме, ни вообще на публику не произносились, но, видимо, именно одну из этих "проповедей" Матейко представлял в исполнении главного героя своей картины. Скарга в этой книге в духе ветхозаветного пророка рассказывает о пагубности ереси и о болезнях, поразивших польское общество. Болезни эти суть эгоизм, отсутствие любви к родине, ненависть к ближнему, разноверие, несправедливость законов, неподчинение монарху.

Политическая программа Скарги была простой: король - естественный суверен в вопросах светской жизни, папа - в вопросах религиозных. Это естественный порядок, предусмотренный Божьим промыслом, и греховны по умолчанию все посягательства на него: диссидентов на власть папы, шляхты - на власть короля. Шляхта получила от монарха свои привилегии, и самовольное расширение таковых - преступление против государства. Расширяя свои права, шляхта притесняет крестьян и мещан, нарушает права духовенства и узурпирует права сенаторского сословия, к которому Скарга относился с симпатией как к орудию королевской власти.

Грехи Речи Посполитой не могли остаться безнаказанными, и Скарга предупреждал, что орудием наказания могут стать внешние враги. Эту его мысль часто вспоминали позже, оценивая выступления королевского проповедника как настоящие пророчества. Конечно, в этом есть некоторое преувеличение. Исторические факты не всегда стоит оценивать в первую очередь в контексте того, что произошло позже, но эмоции поляков 19-го века нам понятны.

Вот и картину Матейко нужно рассматривать, исходя для начала из того, когда она была написана. Ещё раз выкладываю изображение (в другой цветовой тональности):




Почти все изображённые на картине люди находятся в состоянии явной эмоциональной подавленности. Все неподвижны. Кто-то молится, кто-то напряжённо думает. Изображение очень тёмное, и на нём выделяются только несколько совсем светлых пятен. Одно из них - в районе головы проповедника. Обратите внимание: в этот момент Скарга молчит. Рот закрыт, и только руки вскинуты вверх в резком жесте. Проповедник только что сказал нечто важное (может быть, о том, что грехи взывают к небу об отмщениии и т.п.), на что остальным нечего ответить. Теперь он смотрит на свою паству, а она отводит взгляд.

Думаю, здесь речь не об эпохе Сигизмунда, а о 1864 годе. Восстание подавлено, свобода Польши теперь ещё дальше, чем год назад, так что грехи, видимо, не искуплены. Исправление всё ещё не состоялось.

Теперь можно перейти к действующим лицам. Изображение распадается на две половины, и смысловой центр левой из них - фигура Сигизмунда Третьего. Изобразив его в западной одежде, художник подчеркнул чужеродность Сигизмунда для этого окружения и его слабость. Комментаторы видят на лице короля рассеянность и пренебрежительное отношение к проповеди. Я с этим не могу согласиться: Сигизмунд выглядит скорее как человек, слушающий внимательно, но контролирующий своё поведение.

Мальчик за королевским креслом - принц Владислав Сигизмунд, будущий царь Московский и король Владислав Четвёртый. С этого момента можно пытаться датировать точное время действия (если мы исходим из того, что у первой картины Матейко в этом жанре таковое было). Владислав родился в 1595 году. Сколько ему может быть здесь? Лет 7-8? Значит, это могут быть самые первые годы семнадцатого века.

Молящийся слева - Станислав Карнковский, примас польской церкви. Он сыграл важную роль при возведении Сигизмунда на престол, а кроме того в силу своего сана был лидером польской контрреформации. Другое направление в польской религиозной унификации символизирует человек, голова которого видна за Карнковским. Это Ипатий Поцей, митрополит Киевский, Галицкий и всея Руси, один из главных сторонников Брестской унии. Впрочем, он может символизировать и крайнюю шаткость религиозной ситуации в Речи Посполитой - как человек, воспитанный в православии, потом перешедший в кальвинизм, потом вернувшийся к православию и наконец признавший унию. Интересно, что Поцей, судя по выражению его лица, то ли не считает Скаргу хорошим оратором, то ли не воспринимает всерьёз то, о чём он говорит.

В левом верхнем углу - Ян Замойский. Уже старый и усталый человек (он умер в 1605 году, когда Владиславу было 10). Наличие у него огромного авторитета и широких властных полномочий делало Замойского олицетворением несбывшихся надежд на всеобъемлющее реформирование Речи Посполитой. Наджды эти питали, по крайней мере, польские историки 19-го века, считавшие, что гетману следовало самому занять престол, не отдавая его дому Ваза. Не думаю, что это было возможно, но про это пишут. При Сигизмунде значение Замойского уменьшилось, а его нововведения (вроде идеи о решении вопросов на сейме большинством голосов) не были приняты.

На чёткой диагонали от Замойского к Сигизмунду ("Что за немого чёрта привезли вы нам из Швеции?" - спросил гетман польских депутатов сразу после первой встречи с королём) стоит Николай Вольский - аристократ, известный своей увлечённостью чёрной магией и алхимией. Достаточно долго он разделял эти увлечения с Рудольфом Вторым, при дворе которого жил, так ак не поддержал избрание Стефана Батория.

На заднем плане в центре - две женщины. Молящаяся старуха - Анна Ягеллонка, дочь Сигизмунда Старого и тётка короля, неудачливая невеста Генриха Валуа (он к тому времени уже давно был зарезан одним монахом-доминиканцем) и жена Стефана Батория. Здесь наша хронология делает первый сбой: королева Анна умерла в 1596 году, когда королевичу Владиславу был один год. Скарга произнёс на её похоронах речь, где признал её великие заслуги перед католической церковью (для варшавского духовенства она была "как епископ" и способствовала полному исчезновению ереси во всей Мазовии) и констатировал конец великого рода Ягеллонов.

Со вторым женским персонажем дело обстоит ещё хуже. Сам Матейко в комментарии к картине пишет, что это Эльжбета (или Гальшка) Острожская, которая умерла ещё в 1582 году. Эта дама прожила трудную жизнь из-за слишком богатого приданого: это была половина всех владений Острожских. Сначала её насильно выдал замуж дядя-опекун - против воли матери и короля. Первого мужа, князя Сангушко, убили магнаты-конкуренты Зборовские и другие. Потом её выдал замуж король - против воли матери. Она отказалась признавать этот брак, сбежала и вышла замуж уже по своей воле за князя Слуцкого. Но второй её муж всё-таки победил и сделал Эльжбету своей узницей - с согласия короля Сигизмунда Августа. Она пережила и третьего мужа, и второго, и умерла в одном из замков Острожских, оставив своего дядю обладателем всех родовых владений.

Зачем Матейко изобразил здесь эту даму? Чтобы напомнить об эгоистичной политике польских магнатов? Может быть, может быть...

В центре картины - живописная группа из трёх мужских фигур. Это будущие мятежники, руководители "Рокоша Зебжидовского", аристократического мятежа, направленного против попыток короля усилить свою власть и провести реформы. Этот "рокош" можно считать условным началом той сюжетной линии в польской истории, которая закончилась Тарговицкой конфедерацией, уничтожившей достижения Четырёхлетнего сейма и открывшей дорогу для окончательного раздела страны.

Крайний слева - Януш Радзивилл, внучатый племянник королевы Барбары, могущественнейший вельможа Литвы, ставший обладателем крупнейшего православного княжества благодаря браку с Софией Слуцкой (это её двоюродный дед был неудачливым то ли вторым, то ли третьим мужем Эльжбеты Острожской). Сын Януша позже стал главным антигероем "Потопа" Сенкевича.

Крайний справа - Станислав Стадницкий, внук по матери Мартина Зборовского, организовавшего убийство первого мужа Эльжбеты Острожской. Как родственник Зборовских он был врагом Замойского; как кальвинист - одним из руководителей диссидентской оппозиции королю. А погиб он в ходе полноценной частной войны с другим магнатским семейством (1610 год).

В центре же сам Николай Зебжидовский. Ни о какой связи его родни с судьбой Эльжбеты Острожской я не знаю, да и не в этом дело. Перед ним на полу лежит перчатка - видимо, символ вызова, брошенного магнатами королю. Не Зебжидовский ли её и бросил? Его поза и взгляд могут говорить именно об этом. Мятежники проиграли войну, но не были наказаны и добились своего: усиление королевской власти не произошло.

Правее - седоусый задремавший мужчина. Это Ежи Мнишек. Он не участвовал ни в "рокоше", ни в войне против мятежников, так как был слишком занят московскими делами. Видимо, поэтому и изображён спящим. Рядом с ним - двое деятелей королевской партии: Ян Пётр Сапега (в русской истории известен как руководитель осады Троице-Сергиева монастыря) и князь Януш Збаражский, котрого позже Матейко изобразил ещё раз на картине "Стефан Баторий под Псковом".

Кто остался? В правом нижнем углу сидит кардинал Энрико Гаэтани. Стоит у самого края папский нунций Маласпина, епископ Сан-Северо (а выглядит, заметьте, как человек другой эпохи, своеобразный задумчивый привет из будущего). Сидят перед ним послы Испании и Империи - не показывая интереса к происходящему.

Главный же герой - благообразный седой проповедник - возможно, выглядит так, как Матейко представлял самого себя в старости. По другой версии, это некто Михаил Швейцер - участник Ноябрьского восстания, приговорённый в России к смертной казни заочно, друг Мицкевича, расстрелянный парижскими коммунарами из-за нарушения правил светомаскировки: он хотел вскипятить себе чаю на спиртовой горелке.

Такая история.