На сайте московского музея Толстого можно прочитать, что ныне учение Толстого вовсе не отталкивает, но, наоборот, помогает прийти к церкви — это уж полный абсурд и, увы, яркая примета нашего времени, жаждущего примирить «красное и белое».Вот как это было. 6 (19) ноября 1910 года Толстой произнес последние слова, обращенные к собравшимся у его постели близким: «...Пропасть народу, кроме Льва Толстого, а вы смотрите на одного Льва... Мужики так не умирают...». И уже в полузабытьи: «Люблю истину...». Потрясающая сцена и удивительные слова! Не стоит уподобляться тем, кто неблагоговейно относится к тайне веры, к тайне личности и перехода в мир иной великого мыслителя и писателя. Скажем прямо: Аллаху аълям — это ведомо лишь Всевышнему! И не будем искать определенного ответа на вопрос, с каким вероубеждением пересек Лев Николаевич последнюю черту.Единственное, что можно сказать с определенностью: он многое понимал и ценил в Исламе, знал правоверных разных национальностей, дружил и переписывался с ними. И оставил нам как высокохудожественные образы мусульман, особенно кавказцев, так и не всегда бесспорные, но глубокие и волнующие мысли об Исламе. Вдохновленное им массовое религиозное движение «толстовцев» не двигалось в сторону Ислама. Будучи во многих чертах быта и веры близкими мусульманам, толстовцы развивались и остаются в русле Христианства.И все же есть у Толстого такие «исламские страницы», острота и ценность которых не утрачены по сей день.

В наши дни бытуют две крайности: на многих исламских сайтах цитируют фразу великого русского писателя «прошу считать меня магометанином» и причисляют его к правоверным, а на сайтах литературных и музейных… вообще об этом не упоминают, будто Толстой Ислама не замечал! Молчат об этом и школьно-институтские учебники. В центре внимания — его попытки постичь личность и учение Иисуса Христа (мир ему), переложить Евангелие для современников. Все знают, что в 1901 году его отлучили от православной церкви. Также никто не скрывает, что возникшее еще при его жизни всероссийское движение «толстовства», почти разгромленное в годы советского атеизма, ныне возрождается и относится религиоведами к одной из форм протестантизма... Так можно ли Толстого отнести к мусульманам или нет? Каков был окончательный духовный выбор гения русской и всемирной литературы? — Давайте разбираться.Во-первых, уточним, были ли у Толстого жизненные пересечения с мусульманами и что он знал об Исламе. Оказывается, личных контактов и знаний у него было, пожалуй, больше, чем у любого иного классика русской литературы. Когда ему было 13 лет, семья переехалав Казань, где ранее его дед Илья Андреевич был губернатором с 1815 по 1820-й годы и где, кстати, поныне сохранилась его могила на Кизическом некрополе. В 1844 году Толстой поступил в Казанский университет на отделение восточных языков философского факультета (затем, правда, перевелся на юридический факультет, где проучился неполных два года). Пусть недолго, но он учил арабский и тюркские языки под руководством крупного ученого Миpзы Казимбека (1802–1870) — одного из основателей российского востоковедения.В 1851 году старший брат Николай уговорил его ехать вместе на Кавказ, где почти три года Толстой жил в казачьей станице на берегу Терека, выезжая в Кизляр, Тифлис, Владикавказ и участвуя в военных действиях (сначала добровольно, потом на службе). Не только величественная природа, знания о быте и нравах воюющих сторон, но и постижение характеров, сформированных Исламом, воплотились и в автобиографической повести «Казаки», рассказах «Набег», «Рубка леса», а также в поздней повести «Хаджи-Мурат». Вернувшись в Россию, Толстой записал в дневнике, что полюбил этот «край дикий, в котором так странно и поэтически соединяются две самые противоположные вещи — война и свобода». До конца дней он пронес память о друзьях-кунаках из кавказцев. Так, однажды молодой граф проигрался в карты, и ему грозила долговая яма — но его спас чеченец Садо Мисербиев, полностью отыгравший его проигрыш. Через всю жизнь пронес он и впечатления об учении суфийского шейха Кунта-хаджи Кишиева, призывавшего к примирению и ненасилию.

Русская женщина, вышедшая замуж за мусульманина Е. Векилова, написала Толстому, что ее сыновья желают принять Ислам, и спрашивала совета, как быть. Вот что, в частности, ответил ей писатель:“Что касается до самого предпочтения магометанства православию…, я могу только всей душой сочувствовать такому переходу. Как ни странно это сказать, для меня, ставящего выше христианские идеалы и христианское учение в его истинном смысле, для меня не может быть никакого сомнения в том, что магометанство по своим внешним формам стоит несравненно выше церковного православия. Так что,если человеку поставлено только два выбора: держаться церковного православия или магометанства, то для всякого разумного человека не может быть сомнения в выборе и всякий предпочтет магометанство с признанием одного догмата, единого Бога и Его Пророка, вместо того сложного и непонятного в богословии – Троицы, искупления, таинств, святых и их изображений и сложных богослужений…”Ясная Поляна, 15 марта 1909 года Еще одно письмо писателя, которое еще более проясняет его мировоззрение, сложившееся в результате мучительных поисков.“Я бы очень рад был, если бы вы были бы одной веры со мной. Вы вникните немножко в мою жизнь. Всякие успехи жизни – богатства, почестей, славы – всего этого у меня нет. Друзья мои, семейные даже, отворачиваются от меня.Одни – либералы и эстеты – считают меня сумасшедшим или слабоумным вроде Гоголя; другие – революционеры и радикалы – считают меня мистиком, болтуном: правительственные люди считают меня зловредным революционером; православные считают меня дьяволом.Признаюсь, что это тяжело мне… И потому, пожалуйста, смотрите на меня, как на доброго магометанина, тогда все будет прекрасно”.