Наш рассказ — об иконе, созданной не человеческими руками. По преданию, когда по вознесении Господнем апостолы Петр и Иоанн проповедовали в окрестностях Иерусалима, то посетили и городок Лидду, где основали общину с храмом во имя Пречистой. А когда вернулись в Иерусалим, то попросили Богородицу посетить Лидду, осмотреть посвященный Ее имени храм и благословить его. Матерь Божия ответствовала любимым ученикам Христовым: «Идите с радостью. Я буду там с вами». И молящиеся в лиддской церкви в тот же миг узрели на одном из его столпов неведомо как появившееся изображение Пречистой с Младенцем на Своей левой руке, принадлежащее к типу «Одигитрии». Отличительная особенность этой иконы — в том, что десницы Спасителя и Пречистой соприкасаются, причем Она словно прикрывает кистью Своей руки руку Сына.

Прошло триста лет, и отпавший от христианства римский император Юлиан, так и вошедший в историю под именем Юлиан Отступник, начал гонения на «суеверия» и среди прочего послал в Лидду каменотесов, дабы те уничтожили сей чтимый образ. Но какими бы орудиями ни пытались стереть чудесное изображение, оно лишь глубже врезывалось внутрь столпа. Весть о чуде быстро разошлась по всему христианскому миру, и в Лидду начали стекаться паломники для поклонения нерукотворному образу Богородицы.

Минуло еще четыре столетия, и в VIII веке Констатинопольский патриарх Герман, поклонявшийся палестинским святыням, сделал список с нерукотворного образа Богоматери, привез его в Царьград и еженощно молился перед ним. Именно за свое благоговейное почитание православных икон он вскоре был изгнан с патриаршей кафедры еретиками-иконоборцами во главе с императором Львом Исаврянином. Предчувствуя свою скорую кончину, владыка Герман доверил список с чудотворной морским волнам, воскликнув в слезах: «Гряди, Владычице, и спасайся ныне не от Ирода в Египет, но от звероименитого врага (то есть Льва) в Рим к благочестивым, дабы там укрыться с Предвечным Младенцем от мерзостных рук иконоборческих; прейди сие море великое и пространное плаванием безбедным».

Заметим, что подобным же образом поступали с обветшавшими иконами и наши предки: вплоть до начала XX столетия такие образы нередко опускали в воды рек на волю Божию. Наши пращуры считали, что «человек предполагает, а Бог располагает» и Сам определит дальнейшую судьбу образа.

Именно так и произошло в далеком восьмом столетии: уже на следующий день море вынесло образ к побережью Италии. Благочестивый папа Григорий II был немедленно извещен о чудесной находке, прибыл на берег моря к устью реки Тибр вместе со своим духовенством, и тогда икона невидимою силою всплыла на воздух и опустилась в простертые руки папы. Римский епископ поместил обретенный образ в алтарь собора Святого Петра, а спустя некоторое время получил письменное известие от патриарха Германа, откуда узнал, какую именно святыню приняли итальянские берега. Чудесные исцеления привлекли к ней множество паломников.

Спустя еще столетие с лишним иконоборческая ересь во Втором Риме была окончательно побеждена (в память чего мы доселе отмечаем особый праздник Торжества Православия). Тем временем молившиеся в соборе Святого Петра стали замечать странные колебания чудотворной иконы. Однажды на виду у всех она поднялась со своего места, проплыла над головами верующих и опустилась в воды Тибра. Течение понесло образ обратно в сторону моря, и тогда народ римский во главе с папой Сергием в слезах возопил: «Увы нам, Госпоже и Царице! Куда отходишь Ты от нас! Не потому ли Ты удаляешься из Рима, что и нам грозит иконоборческая ересь, по причине которой покинула Ты Константинополь? О Всемогущая, доколе не укротишь Ты еретической бури, возмущающей Церковь Христову?»

Тем временем икону вынесло в море, и вскоре ее увидели на волнах прямо у константинопольской пристани. Византийская царица Феодора решила, что это один из тех образов, которые иконоборцы топили в Босфоре, привязывая к ним тяжелые камни.

Но когда до Рима дошло послание императора Михаила и патриарха Мефодия, извещавших собратьев на Западе о состоявшемся во Втором Риме Поместном Соборе, восстановившем иконопочитание, все поняли, что обретенный образ и есть та самая икона, которая чудесным образом покинула Рим.

Тогда патриарх в сопровождении константинопольского духовенства, в присутствии императора со свитой сановников торжественно водрузил образ в храм Богородицы на площади Халкопратия. Именно тогда он получил наименование Римского с установлением ему особого празднования 26 июня. Главное же празднование нерукотворной Лиддской иконе (на столпе) совершается 12 марта по старому стилю (25 марта по н.ст.)

Кондак

О Всепетая Мати, рождшая всех святых Святейшее Слово! Нынешнее приемши приношение, от всякия избави напасти всех и будущия изми муки о Тебе вопиющих: Аллилуиа.

Надежда Дмитриева

Из книги "О Тебе радуется!"
 

Лиддская икона в культуре и искусстве

Поэма Николая Клюева «Погорельщина» заканчивается самостоятельным фрагментом, «поэмой в поэме», посвященной Лиддской иконе на столпе:

..Вы же, кого я обидел

Крепкой кириллицей слов,

Как на моей панихиде,

Слушайте повесть о Лидде —

Городе белых цветов!



Как на славном индийском помории,

При ласковом князе Онории,

Воды были тихие стерляжие,

Расстилались шёлковою пряжею.

Берега — все ониксы с лалами,

Кутались бухарскими шалями,

Еще пухом чаиц с гагарятами,

Тафтяными легкими закатами.

Кедры-ливаны семерым в-обойм,

Мудро вышиты паруса у сойм.

Гнали паруса гуси махами,

Селезни с чирятами — кряками,

Солнышко в снастях бородой трясло,

Месяц кормовое прямил весло,

Серебряным салом смазывал,

Поморянам пути указывал.

Срубил князь Онорий Лидду-град

На синих лугах меж белых стад.

Стена у города кипарисова,

Врата же из скатного бисера,

Избы во Лидде — яхонты,

Не знают мужики туги-пахоты.

Любовал Онорий высь нагорную —

Повыстроить церковь соборную. —

Тесали каменья брусьями,

Узорили налепами да бусами,

Лемехом свинчатым крыли кровлища,

Закомары, лазы, переходища.

Маковки, кресты басменили,

Арабской синелью синелили,

На вратах чеканили Митрия,

На столпе писали Одигитрию.

Чаицы, гагары встрепыхалися,

На морское дно опускалися,

Доставали жемчугу с искрицей

На высокий кокошник Владычице.

А и всем пригоже у Онория

На славном индийском помории,

Только нету в лугах мала цветика,

Колокольчика, курослепика,

По лядинам ушка медвежьего,

Кашки, ландыша белоснежного.

Во садах не алело розана,

«Цветником» только книга прозвана.

Закручинилась Лидда стольная:

«Сиротинка я подневольная!

Не гулять сироте по цветикам,

По лазоревым курослепикам.

На Купалу мне не завить венка,

Средь пустых лугов протекут века.

Ой, верба, верба, где ты сросла? —

Твои листыньки вода снесла!..»

Откуль взялась орда на выгоне, —

Обложили град сарациняне.

Приужахнулся Онорий с горожанами,

С тихими стадами да полянами:

«Ты, Владычица Одигитрия,

На помогу нам вышли Митрия,

На нём ратная сбруна чеканена, —

Одолеет он половчанина!»

Прослезилася Богородица:

«К моему столпу мчится конница!..

Заградили меня целой сотнею,

Раздирают хламиду золотную

И высокий кокошник со искрицей, —

Рубят саблями лик Владычице!..»

Сорок дней и ночей сарациняне

Столп рубили, пылили на выгоне,

Краски, киноварь с Богородицы

Прахом веяли у околицы.

Только лик пригож и под саблями

Горемычными слёзками бабьими,

Бровью волжскою синеватою

Да улыбкою скорбно сжатою.

А где сеяли сита разбойные

Живописные вапы иконные,

До колен и по оси тележные

Вырастали цветы белоснежные.

Стала Лидда, как чайка, белёшенька,

Сарацинами мглится дороженька,

Их могилы цветы приукрасили

На Онорья святых да Протасия!


Лидда с храмом Белым,
 

трастотерпным телом

Не войти в тебя!

С кровью на ланитах,

Сгибнувших, убитых

Не исчесть, любя.


Только нежный розан,

Из слезинок создан,

На твоей груди.

Бровью синеватой

Да улыбкой сжатой

Гибель упреди!


Радонеж, Самара,

Пьяная гитара

Свилися в одно...

Мы на четвереньках,

Нам мычать да тренькать

В мутное окно!


За окном рябина,

Словно мать без сына,

Тянет рук сучьё.

И скулит трезором

Мглица под забором —

Темное зверьё.


Где ты, город-розан —

Волжская береза,

Лебединый крик,

И, ордой иссечен,

Осиянно вечен,

Материнский лик?!


Цветик мой дитячий,

Над тобой поплачет

Темень да трезор!

Может, им под тыном

И пахнёт жасмином

От Саронских гор!