Это, пожалуй, единственное, что можно сказать в связи с требованием несуществующего депутата уволить существующего журналиста Познера. Главный ужас нулевых заключен не в том, что закрутили гайки (никуда не денутся, раскрутят; а если не раскрутят, то резьбу сорвет), - а в том, что запустили на орбиту кучу молодых мерзавцев с уровнем развития Белки и Стрелки (милые собачки, извините!). Их оттуда трудно будет спустить.



http://arkhangelsky.livejournal.com/275985.html

Финансист, владелец "Вятка-банка" Григорий Гусельников подсчитывает, во сколько нам обошлась сделка по превращению "Роснефти" им.Сечина в крупнейшую в мире нефтяную компанию:

КАЖДЫЙ житель России в этом году работал ~5 дней, чтобы Роснефть могла заплатить 1,6% ВВП России Фридману, Вексельбергу, Блаватнику &Со!!!
После покупки Роснефтью ТНК-ВР ее частные акционеры(Фридман, Вексельберг,Блаватник&Со) получат сумму ~равную дефициту Пенсионного фонда РФ!
От продажи ТНК в частные руки бюджет России получил в совокупности~500млн$, заплатит через госкомпанию Роснефть 61млрд$ или ~3,3% ВВП страны.



https://twitter.com/GuselnikovG

Бывший владелец ЮКОСа, 49 лет,
исправительная колония №7, Сегежа, Карелия


Сколько могу отжаться? Сейчас попробую... 70 раз.

Тюрьма тяжелее колонии. Перед глазами только четыре стены, слушать нечего и некого: одни и те же два-три соседа по полгода-году. Солнца нет, ветра нет, запах всегда один... Прогулка — и то «под крышей». Постепенно создается ощущение покинутости, что ты одинок, что тебя забыли. В общем, это такой понятный психологический прием, метод давления.

Новости я готов смотреть любые. Советский опыт позволяет выловить необходимые сведения даже из кучи дерьма.

Здесь, в тюрьме, поток информации, конечно, замедлен, но отставание — недели, иногда месяцы, не годы. Конечно, информации не хватает. Я могу получить любую, но с большой задержкой. А так — радио (одна программа), ТВ (одна программа), газеты (спустя три дня). Телевизор очень важен в тюрьме — это окно в мир. В лагере я его практически не смотрю: он один на 150 человек, чьи интересы понятны.

Лучше всего сказал Губерман: «Тюрьма, конечно, тьма и пропасть, но даже здесь, в земном аду, страх — неизменно лучший компас, ведущий в худшую беду». В общем, не верь и не бойся. Просить можно — чаще помогут, хотя иногда обманут.

Врут часто. А я все равно стараюсь верить. Ведь правду говорят гораздо чаще.

Последний фильм, который я смотрел? Уже не помню. Вероятно, это было больше года назад. А если говорить вообще, то, пожалуй, единственный фильм, который сразу приходит в голову, — «Иди и смотри» (фильм Элема Климова 1985 года об оккупации Белоруссии. — Esquire). Остальные — совершенно замечательные типа «Иван Васильевич...» или гибсоновские «Страсти» — вспоминаются позже. Самому интересно: вопрос о фильме, и сразу в голове «Иди и смотри», который 30 лет назад даже досмотреть не смог...

Чтобы здесь сделать карьеру, нужно стучать. Если, конечно, интересует карьера надсмотрщика. А иной карьеры здесь нет.

Пишу постоянно. В основном для себя, систематизирую мысли. Все, что считаю нужным опубликовать, публикуется. Иногда публикуется даже то, что не нужно.

В колонии все дни типичные. Подъем в 6.00, 10 минут на одевание, заправку койки, бритье, зарядка, туалет — и строем на завтрак. 10-15 минут «на кашу». Встали. Строем на работу. Дальше бессмысленная с экономической точки зрения трудовая деятельность: согласно закону, ФСИН заботится «о получении осужденными трудовых навыков, которые помогут им после выхода на свободу зарабатывать на жизнь», а судя по тому, чему учили, предполагается, что либо я эмигрирую в Китай, либо Китай иммигрирует в Россию. Построение на обед. 20 минут «на кашу». Опять маршируем на рабочее место. В 16.30 возвращаемся в барак. Читаю, пишу. В шесть «поход» на ужин, потом читаю или встречаюсь с адвокатом. В десять отбой. И так день за днем.

Ходить небритым я не привык, хотя здесь обычно бреются редко.

Я много чего боюсь. Боюсь за семью, боюсь умереть недостойно, боюсь остаться неблагодарным, побаиваюсь врачей, а стоматологов — особенно.

Во время второго процесса интереснее всего было следить за судьей Данилкиным и прокурором Ковалихиной. Они далеко не глупые и живые люди. Мимика в протокол не попадает, поэтому они не очень стеснялись демонстрировать свое отношение к происходящему. Наиболее четкой и осмысленной была прокурор Гульчахра Ибрагимова. Она сразу прямо заявила: «Можете не надеяться, мы сделаем все, что задумали». Хотя бы честно. А любимый персонаж, конечно, Лахтин. Когда он начинал говорить, я требовал от адвокатов полного молчания. В нормальном суде Лахтин один, без всякой посторонней помощи, развалил бы процесс. А так — хотя бы повеселил: «Подсудимые имели преступный умысел на увеличение прибыли путем расширения производства, поэтому похищенное вкладывали в развитие компании».

Прокуроры напирали на то, что из скважины добывают чистую нефть, а скважинная жидкость — это наша выдумка. Когда мы принесли в зал суда нефть и скважинную жидкость с конкретного месторождения — а они отличаются даже по виду, — была минута молчания. Потом судья потребовал убрать вещественные доказательства из зала и больше не приносить, а очнувшийся Лахтин заявил, что это ничего не значит.

218 миллионов тонн нефти — это очень много (столько, по версии следствия, похитили Михаил Ходорковский, Платон Лебедев и «другие члены организованной группы». — Esquire). Гораздо больше, чем все цистерны и емкости для нефти в России. Как ее можно украсть? Это вопрос, на который никто из судей и прокуроров не смог дать понятный ответ. Зачем такую глупость написали, даже не знаю. Больше всего нефти видел на базе Транснефти: четыре 50-тысячных резервуара. Если они были полными, то это около 200 тысяч тонн. Резервуары очень, очень большие. А «вживую» нефть можно увидеть только при аварии. Видел — тонн 300-400 разлилось. Смотрится очень нехорошо.

Жизнь меняет принципы. Но не все.

Можно ли сравнить наше дело с делом Дрейфуса? Наверное, такое сравнение имеет право на существование, хотя, как всякая аналогия, хромает. Насколько знаю, по делу Дрейфуса, например, не брали заложников и не держали их в тюрьме, требуя оговора под угрозой смерти или вечной тюрьмы. А один из участников фальсификации доказательств даже был арестован и покончил самоубийством в тюрьме. Преследователи Дрейфуса, посягнув на его честь и свободу, не занимались мародерством в отношении его собственности. Рискну также предположить, что у тогдашнего президента Франции не было столь сильных личных чувств к Дрейфусу, как у Путина ко мне, иначе Дрейфус вряд ли был бы помилован через пять лет после ареста по представлению правительства, без всяких требований «раскаяния» и даже без личной просьбы об этом.

Мужчина может плакать о смерти того, кого не смог защитить.

Суду безразлично, прав я или нет, они — лишь оформители приказа начальства. А мне безразличен их приговор по той же причине. Ведь мой срок «до особого распоряжения». В своем «последнем слове» я сказал, что теперь, судя по всему, прокурор может просто плюнуть на бумагу и попросить 14 лет. «Судья» дальше сам напишет приговор. Так что количество дел (против Михаила Ходорковского. — Esquire) зависит исключительно от путинских эмоций, насколько он будет опасаться меня на свободе.

Я никогда не стремился к роли политического или тем более личного оппонента Путина, а интересовался и занимался тем, что лучше всего понимал: экономикой промышленности, производством. До сих пор считаю, что он сам почему-то выбрал меня на эту роль. Ну что же, пришлось соответствовать, хотя по сей день стараюсь не переходить «на личности». Так воспитан.

На свободе большая часть наших сограждан в общественной жизни так же несамостоятельна и зависима от «начальства», как в зоне, в жизни «частной». И там, и там — правовой беспредел. И там, и там можно отстаивать свои права, хотя это тяжело и опасно. Но на свободе есть возможность эмиграции (совсем или в частную жизнь). В зоне такой возможности нет.

Авторитарный режим разрушает своих создателей и верных адептов. Все это мы видели в советские времена. Причем разрушается мировосприятие как тех, кому «лижут», так и тех, кто «лижет».

Можно ли назвать сильным государство в бывшей Кампучии времен Пол Пота? Он ведь уничтожил 20% населения, но так и не вывел страну из нищеты. Я считаю, что такое государство сильным назвать нельзя. Жестокое, деспотичное, всеподавляющее, но не сильное. Назвать сильным человеком взбесившегося отморозка будет не совсем по-русски. «Сильный человек», как и «сильное государство», — слова, характеризующие что-то большое, великодушное и помогающее людям.

Российское государство большую часть своей истории было самовластным, имеющим огромные полномочия, но слабым. Остается оно таким и сегодня.

Можно ли решить путем общественных инициатив проблему охраны самой протяженной в мире сухопутной границы, через которую потоком идут иммигранты, наркотики, нелегальные товары разной степени вредности и опасности? Нет, нельзя.

Можно ли России с ее неспокойными соседями по континенту обойтись без ядерного оружия или передать его общественным структурам, не представляющим все общество? Нет, нельзя.

Можно ли стране, где 70% территории находится в неблагоприятном для жизни природно-климатическом поясе, страховать от возможных проблем проживающее там население без механизмов, задействующих ресурсы всего общества? Нет, нельзя. А единственный механизм такого рода для крупной страны — государство. Другого человечество не придумало.

Петь я способен, только если сильно выпью. Бывало в молодости. Моя память такого ужаса не сохранила.

В последний раз я дрался в 1987 году. Как потом оказалось, из-за будущей жены.

СССР — моя родина. Я там родился и прожил почти до 30 лет. А вот по «совку» я совсем не скучаю, и мне дико, когда слышу, что в «совке» было лучше. Даже Путин с его коррумпированной бюрократией на этом фоне смотрится не так уж погано. Хотя главное, что осталось «советским», — так именно это: бюрократия, полагающая себя высшим сословием. Наглая, безответственная, прислуживающая начальству и помыкающая прочими согражданами.

Мучиться неохота. Близких жалко. Долги еще не до конца отдал. А смерти — нет, не боюсь. Есть что вспомнить, и уходить не страшно.

Люди меня не разочаровали. Может, мне просто повезло?

За оскорбление чувств верующих предлагают наказывать лишением свободы за срок до трех лет. Депутаты во вторник приняли заявление, которое осуждает "антирелигиозный экстремизм". "За" проголосовали все четыре фракции. Политолог Глеб Павловский прокомментировал ситуацию ведущей Ксении Турковой.

— Как вы думаете, почему именно сейчас возник этот законопроект? Это связано с процессом по делу Pussy Riot?

— В том числе. Это связано с общим поиском законодательной и исполнительной власти, чего бы еще запретить. Это тренд сезона, я бы сказал, такая политическая мода. Но это очень опасная мода, и в данном случае это шаг к дальнейшему демонтажу светского государства. Потому что религиозные граждане будут выделены в особую корпорацию, отличную от всех остальных, особо чувствительную, чьи чувства и убеждения могут быть оскорблены. А чувства и убеждения других граждан не могут быть оскорблены — у них ведь тоже есть какие-то святыни, какие-то места гражданского поклонения.

— Например, чувства атеистов.

— Мы понимаем, что проблема будет не столько в атеистах, сколько в превращении бывшего светского государства в набор таких религиозных гетто. Фактически в России начнется деление на религиозные сектора, религиозные хутора. Причем православная церковь зря думает, что она окажется там большим хутором, потому что у нас нет ни одного города, где жили бы только православные.


— Интересно, кто будет определять эти критерии? Это же, в общем, зыбкая грань, где проходит граница между оскорблением и не оскорблением.

— Совершенно очевидно, что если бы речь шла о конкретных действиях в местах отправления религиозного культа, недопустимых действиях, тогда это даже теоретически могло быть проверено судом. Речь идет здесь о чувствах и убеждениях, но вообще-то говоря, многие стихи молодого Пушкина задевают, мягко выражаясь, религиозные чувства. Что с этим делать? Я думаю, что здесь это, во-первых, непродуманный закон в правовом отношении, и его добавочно ухудшит его реализация. Реализация будет выглядеть как сделки местной бюрократии с местными попами в одних случаях, муллами в других случаях, в которых граждане просто не будут иметь право голоса.

— А вы думаете, примут его в таком сыром виде?

— Я не исключаю, потому что в сыром виде сейчас принимаются практически все законы, которые мы видим, все запретительные законы.

Такое ощущение, что группа злых детей дорвалась до ящика с законодательными игрушками и придумывает, чего бы еще устроить.

Закон грубо антиправовой. Я думаю, что он будет принят в таком виде.

— А вы сказали, что запрет — это сейчас тренд сезона. А как вы считаете, что будет следующим запретом, за какую сферу возьмутся?

— Я думаю, что сезон закончится, когда закончится пьянка. Это все можно делать до серьезного кризиса, пока тебя не наказывают за то, что ты не занимаешься управлением страной. Как только нас сильно тряхнет, то про эти глупости, я думаю, все забудут.

— Детей, которые дорвались до игрушек, поставят в угол?

— Я думаю, да. Но это будет не оппозиция, уверяю вас. И не атеисты. Это будет экономика.
Подробнее: http://www.kommersant.ru/doc/2030384

Ну, в общем, они своего добились — дураки составляют большинство.

Я никогда еще не жил в обществе, где дураки составляют большинство, и это, надо сказать, совершенно новый, где-то даже революционный опыт. Мне возразят, что так это всегда и было, что дураки всегда составляют девять десятых любого сообщества, и сам я про это писал, но я ведь никогда не имел в виду население в целом. Я говорю о той самой одной десятой, которая считается мыслящей частью общества: она читает, пишет, ходит в кино, следит за политикой и комментирует ее. В разные времена Россия производила разные товары неодинакового качества: автоматы, танки, автомобили, искренних лоялистов, стукачей, диссидентов, эмигрантов (эта статья российского экспорта у нас особенно удачна), и все это куда-то двигалось, вертелось, вызывало живейший интерес. Нынешняя Россия производит почти исключительно дураков, но в промышленных количествах, превышающих любой спрос. Эти дураки преобладают во всех сферах русской жизни, включая интеллектуальную. В оппозиции они, кстати, тоже в большинстве, так что постоянные и однообразные претензии к этой самой оппозиции уже, надо сказать, несколько достали. Еще по Белоруссии было ясно, что ситуация не может быть иной: где катастрофически вырождается власть, там дуреет и оппозиция. Если хотите другой оппозиции, с которой не стыдно солидаризироваться, — давайте для начала поменяем власть, но ведь этого вам не хочется. Тогда станет очевиден и собственный ваш идиотизм. Разве кто-нибудь, кроме идиота, может задавать вопрос, какая у вас позитивная программа, людям, которые убирают с дороги дохлую лошадь? Их позитивная программа заключается в том, чтобы не было дохлой лошади, а их спрашивают, зачем они рвутся во власть. Они никуда не рвутся, их функция гигиеническая, они просто немного чувствительнее к запаху дохлой лошади, вот и все; но объяснить этого они тоже не могут, будучи дураками. Чувствительность к запахам еще не означает ума.

Признаки дурака многообразны, но остановимся на сущностных. Во-первых, дурак склонен обсуждать всерьез очевидные вещи, то есть ставить под сомнение аксиоматику того общества, в котором живет. Мне возразят (ах, мне всегда возражают! Нет бы дослушать до конца), что и Лобачевский поставил под сомнение аксиоматику Евклида; отлично, скажу я, — давайте отменим плоский мир Евклида и создадим другой, тогда и поставим под сомнение все аксиомы; но вы же не хотите! Вы хотите жить в постиндустриальном мире и при этом горячо спорить о национальном вопросе; хотите свободно ездить за границу — и ностальгировать по Сталину; желаете благополучия — и все-таки ненавидите свободу! Дураки спорят о том, хороши или плохи евреи, лучше ли всех русские, обязательно ли верить в Бога и не следует ли выслать из столицы всех инородцев, — и не понимают, что это не обсуждается, поскольку на дворе не Средневековье и за окном не Саудовская Аравия.

Во-вторых, дурак не умеет спорить. В споре его интересует только доминирование, аргументом ему служит только переход на личности, а точку зрения оппонента для него определяют только имманентные, врожденные признаки: живет за границей (или в русской провинции), является евреем (казаком), воспитывает детей (кота). То, что можно быть евреем, жить в провинции и воспитывать детей либо быть заграничным казаком и растить кота, уже не укладывается в сознании дурака. Он мыслит паттернами.

В-третьих, дурак не способен взглянуть на процесс вне устоявшегося контекста: для либерального дурака СССР однозначно плох и не содержит ничего прогрессивного; для тоталитарного дурака все, кто жил в СССР после Сталина, разваливали великую империю.

В-четвертых, дурак очень мало читал. Он вообще мало знает, но чтение в принципе дается ему с трудом: «Я этого не читал и не буду», «Это пусть читают п...сы», «Я лучше почитаю такого-то» (называется близкий друг или сосед, чаще всего завсегдатай стихов.ру).

В-пятых, дурак — почти всегда конспиролог. Он не верит в ход вещей, но свято верит в мировые заговоры: «близнецов» взорвал Буш, Ельцин — масон, Путину мешают англосаксы. Большинство теорий, выработанных дуракам и, неопровержимы именно потому, что нельзя ни доказать, ни опровергнуть существование мирового заговора. Дурак не знает, что такое критерий Поппера. В его голове не может уместиться мысль о том, что верной или неверной может быть только опровержимая теория — все остальное не теория, а хер моржовый, который совершенно неопровержим в своей наглядности и простоте.

В-шестых, дурак никогда не видит себя со стороны. Он не способен к самоиронии, но это бы пусть; большинство дураков — мономаны и теряют всякую критичность, садясь на своего конька. С ними даже можно общаться, но ровно до тех пор, пока речь не заходит о евреях, педофилах или эльфах.

Почему дураков стало так много — вопрос неоднозначный: проще всего сказать, что их продуцирует путинское начальство, заинтересованное в легкости управления. И это даже логично, как всякая теория дурака. На самом деле это процесс многофакторный, и факторов этих — вечное проклятие не— дураков! — знающие люди называют множество; от глобального потепления до всеобщего распространения интернета. Факт тот, что мыслящая часть России впервые деградировала до такого уровня, что дискуссии в этой среде сделались невозможны, прогнозы насчет будущего бессмысленны, а бесконечные хождения по кругу и повторения пошлостей из эксцесса превратились в норму. Ни один кружок гимназистов, ни одна боевая группа террористов, ни одна компания подпивших вистующих чиновников не выглядела так безнадежно, тупо и агрессивно.

Возникает естественный вопрос: зачем? Мы часто задумываемся о целях Божиих, но не нашли еще ответа на бернсовское вопрошание: Господь во всем, конечно, прав, но кажется непостижимым, зачем он создал прочный шкаф с таким убогим содержимым. Мы и, вообще-то, не знаем конечной цели творения, но как-то нам нравилось думать, что одной из его возможных целей является прогресс. Однако каково это — вообразить, что регресс не менее важен, что без него мы, может быть, не ощутим должного смирения, что всякому Возрождению должны предшествовать темные века? А может, суть не в Возрождении вовсе, и у дурака есть столь мощный компенсаторный механизм, что нам и не снился? Вдруг это иррациональное чутье, удивительное физическое совершенство или способность затормозить прогресс? Предсказал же Леонов в «Пирамиде», что человечество обречено на деградацию, иначе оно уничтожит себя и мир?

Казалось бы, в обстановке этой тотальной и нарастающей бессмыслицы все труднее сохранять оптимистический взгляд на вещи (оптимизм как раз не является признаком дурака — дурак бывает оптимистом только на собственный счет, а миру он чаще всего пророчит гибель; то, что в случае гибели мира погибнут и дураки, в их головы не вмещается). Однако есть во всем этом и нечто действительно вдохновляющее: существует точка зрения, что Господа вообще не интересуют наши дела — его интересуют наши души, которые мы и должны вернуть, по Кушнеру, «умирая, в лучшем виде». Об этом писала Цветаева — вы, уверяла она Бессарабова, растрачиваете себя на мелкие добрые дела для недобрых людей, которые их не оценят, а надо над душой своей работать, другого смысла ни в чем нет! Это эгоистический, но здравый взгляд на вещи. Я не знаю, для чего предназначены наши души, — может, страшно подумать, для нас самих, ибо с воспитанной душой человеку легче, — но единственное, чем имеет смысл заниматься, по-моему, это именно разнообразное развитие, закалка, шлифовка и прочие полезные манипуляции с собственной душой.

Так вот, говорю я, есть мнение, что один из самых острых, тонких и сильных инструментов, эту душу обрабатывающих, — как раз жизнь во времена дураков, без каких-либо перспектив, с ощущением полного исторического тупика.

Приходится признать, что меч закаляется не только в огне, но и в говне.

http://ru-bykov.livejournal.com/1506295.html#comments

Саммит за двадцать миллиардов

Когда я улетал с саммита АТЭС во Владивостоке, я имел очень, очень хорошее представление о том, как будет выглядеть Олимпиада в Сочи.

Я написал сегодня утром своему японскому коллеге, бесшабашному парню Хьюну, с которым мы провели полторы недели во Владивостоке на саммите АТЭС: "Ты знаешь, вроде бы часть дороги на тот самый остров Русский, который нам снится в страшных снах, обвалилась". Хьюн тут же ответил: "Судя по тому, что я видел, ничего удивительного, и вообще надо отдать должное строителям дороги, что она не обвалилась хотя бы во время саммита".

На днях мы сидели в Стрелке с одним замминистра, и я пытался риторически спрашивать его, как же можно было украсть столько денег. То есть понятно, что деньги крали - но на саммите АТЭС эти 20 миллиардов долларов были разворованы в каком-то фантастическом стиле.

Я никогда не был до этого во Владивостоке - я много о нем читал, в том числе и то, что 20 миллиардов долларов, потраченные на саммит АТЭС, преобразят город до неузнаваемости. Например, там впервые построят систему канализации.

Когда мы прилетели во Владивосток, то у нас волосы встали дыбом уже через первые пару часов. Выражаясь не очень литературным, но правдивым, языком, мы охуели. Двадцать миллиардов долларов вкачивали во Владивосток на протяжении пяти лет - и пять лет там шла подготовка к саммиту АТЭС, и вроде бы шла стройка. Когда мы приехали, то оказалось, что ничего не готово.

Более-менее приличную сделали главную трассу на остров Русский и дома вдоль нее. Плитка заканчивалась в трех метрах в сторону и начинались просто невероятные говна. Мы ходили по проселочным дорогам в центре города и смотрели на полуразваленный город - на центральной площади стояла стеклянная будка электронного правительства, а в нескольких кварталах от нее были неремонтированные дома с облупившейся штукатуркой. Через каждые сто пятьдесят метров стояло по полицейскому, и эти полицейские были в резиновых сапогах.

Во Владивостоке к саммиту АТЭС построили три моста, но забыли с этих мостов сделать съезды во все стороны. Там построили новые дороги с разделительным газоном, но забыли на этих дорогах через газон сделать развороты. Чтобы повернуть с моста налево, надо повернуть сначала направо, проехать через мост, развернуться через километр, потом опять проехать через мост и дальше поехать налево - просто забыли построить съезды.

Остров Русский с ведущим к нему мостом в никуда - это нагромождение зданий in the middle of nowhere, которое потом станет кампусом университета, в котором зачем-то будет четыре громадных конференц-зала с потолками высотой в четыре этажа. Когда мы приехали на саммит, там было еще ничего не готово - окна мылись только с фасадов, а с других сторон они все были еще в краске. Азиатские делегаты, с которых запросили по 8400 рублей в сутки за комнату в общежитии, жаловались на запах краски - их комнаты красили за пару часов до заселения.

Пресс-центр оказался высотой в 11 этажей, где ни один из лифтов не шел через эти этажи насквозь - в пресс-центре построили целый лабиринт эскалаторов и лифтов: сначала по эскалатору с первого на второй, потом по другому со второго на третий, потом ступеньками с третьего на четвертый, потом через весь четвертый к эскалатору на пятый, а там уже можно сесть в лифт, идущий с пятого на одиннадцатый - только в лифте кнопки с первого по седьмой, так что рядом с кнопками были приклеены скотчем бумажки (рядом с кнопкой "1" бумажка "7", рядом с кнопкой "6" бумажка "10"). Был еще один лифт, шедший только между четвертым и пятым этажами. Два из одиннадцати этажей назывались первым. Когда основная масса людей схлынула к девяти вечера, появлялись узбекские рабочие и начинали красить стены в оранжевый цвет.

Попасть туда можно было последовательностью из разных автобусов-шаттлов, ни один из которых не шел насквозь - их расписания не были состыкованы и в час пик они начинали почему-то ходить раз в час. Кроме того, каждый день им оптимизировали маршрут, так что каждый день они ходили по новому маршруту, иногда заезжая на одну и ту же остановку дважды. Организаторы давали целую брошюру с расписаниями шаттлов (а ни на такси, ни на своей машине на остров Русский было попасть нельзя) - но водителям шаттлов, как оказалось, этого расписания никто не показывал и они водили автобусы как хотели.

В новопостроенных зданиях саммита то прорывало канализацию (и тогда бригада рабочих начинала распылять по этажу освежитель воздуха), то дважды за день ломался эскалатор и его чинили, долбя по металлу. "Ну что вы хотите, это же только что построено", оправдывался один из главных организаторов. После того, как несколько десятков делегатов отравилось едой на саммите (один из волонтеров даже оказался в больнице), в буфете появился главный инфекционист города, еда стала совсем простой, а волонтеров вообще оттуда прогнали. "Волонтеры не приспособлены к такой изысканной пище", сказал еще один из главных организаторов. Впрочем, пока еще в меню были морские гребешки, волонтерам было запрещено брать в буфете морепродукты и что-то из сладкого стола - запрет был неофициальным, тихо рассказывали волонтеры, но мало кто решался ослушаться. Им всем, в конце концов, после саммита обещали круиз в Японию. После саммита, впрочем, оказалось, что на 500 волонтеров в круиз есть только 70 мест.

К саммиту должно было быть много чего еще построено - но не было. Оперный театр должен был открыться 1 сентября, но стоит только полудостроенный монстр, а на заборе вокруг него - фотографии того, как будет выглядеть зрительный зал. Еще одно непостроенное здание задрапировали громадным, высотой этажей в десять, рекламным баннером АТЭС - он был самым большим баннером саммита во Владивостоке, заодно удобно скрывавшим недострой. Только там неправильно написали даты саммита, и одним утром мы увидели, как на баннер поверх неправильных дат, которые мы видели только вчера, наклеили белую заплатку с правильными.

В кампусе на острове Русский, тоже не совсем достроенном, полном бытовок узбекских рабочих, аврал к саммиту понимали по-своему. Там перед саммитом покрасили траву. Я вообще не думал, что когда-нибудь увижу это вживую - покрашенную траву. Но я увидел - причем покрашена она была зеленой краской не в тон. Покрашена была трава, пролысины и люки - все вместе, чтобы было красиво. Когда саммит АТЭС закончился и делегаты уехали, вечером того же дня на всем острове Русский отключили свет. Шоу закончилось.

Олимпиада в Сочи, я прочитал на этой неделе, будет стоить 40 миллиардов долларов.

http://martintorp.livejournal.com/316053.html

В эти дни многие говорят о грандиозных распилах и откатах на подготовке к саммиту АТЭС. Точная сумма расходов, я напомню, составляет 679,3 млрд. руб. Не буду на разные лады повторять одно и то же, а попробую зайти с другой стороны: давайте же посмотрим, на что именно ушли эти деньги. Просто постараемся оценить, эффективно ли был потрачен 21 миллиард долларов (по данным Минрегионразвития, они уже доведены до подрядных организаций и освоены в объеме свыше 96%). Обоснованные ли это затраты - или волюнтаризм в стиле Хрущёва с его поднятием целины и кукурузой в Заполярье?

Есть официальный сайт саммита, на котором перечислены построенные объекты. Вот они: http://apec.primorsky.ru/apec-objects.html

Пойдём по порядку.

Читать далее...

Нет названья тому, что содеяно с нами.
Оно сыплется пеплом, пустыми словами,
А предчувствий моих и прозрений секрет –
Не вопрос, не призыв, не упрек, не ответ.

Нашим мамам оставим права на вопросы,
Их обуглит огнем, отчеканит их осень,
Будет раненой птицей над всеми кружить
Безответный вопрос: «Как, скажите, нам жить?!"

Наш вопрос, как зола в скорби пыльных седин:
Как они и откуда? Кто им господин?
Не ум и не вера, не душа и не честь,-
Только страх изувера, первобытная месть.

Мы пытались в глаза тем, кто в масках, смотреть,
Вызывая их ярость и окриков плеть.
Никогда и никто – в этом небо порукой –
Так коварно детей не отправил на муки.

Кто они? «Палачи» и «убийцы», «фашисты», «бандиты» -
Все не то. Не об этом. Не вмещают слова
Смысл бессмыслицы дикой. Если детство убито –
Это логика бездны по ту сторону зла.

Ни войной, ни несчастьем, ни вывихом века
Не понять, как с умом и душой человека
Можно так над святым и невинным глумиться…
Кто они и какие у дьявола лица?

А у дьявола лица – совсем человечьи.
Гладит мальчика в зале молодой боевик:
«Ты не бойся, малыш», - и, красив и сердечен,
Расстреляет в упор этот ангельский лик.

У кого нам об этом, скажите, спросить, -
Восьмилетнее сердце Заура в инфаркте.
Разве может дитя этот ужас вместить
Или небо принять эти жертвы теракта?!

Им и речь отказала в правах на названье,
Имена, что даны им, - и те не свои.
Это выше пределов судьбы и сознанья, -
То, что сделали с нами и жизнью они.

mari_sheihova

На особом режиме я знал человека, мечтавшего стать хлеборезом. Эта должность сулила громадные преимущества. Получив ее, зек уподоблялся Ротшильду. Хлебные обрезки приравнивались к россыпям алмазов.
Чтобы сделать такую карьеру, наобходимы были фантастические усилия. Нужно было выслуживаться, лгать, карабкаться по трупам. Нужно было идти на подкуп, шантаж, вымогательство. Всеми правдами и неправдами добиваться своего.
Такие же усилия на воле открывают дорогу к синекурам партийного, хозяйственного, бюракратического руководства. Подобнами способами достигаются вершины государственного могущества.
Став хлеборезом, зек психически надломился. Борьба за власть исчерпала его душевные силы. Это был хмурый, подозрительный, одинокий человек. Он напоминал партийного босса, измученного тяжелыми комплексами..."

(Сергей Довлатов, "Зона")

«Газета.Ru» представляет хронику первых 100 дней третьего президентского срока Владимира Путина. За это время в России были резко ужесточены законы в отношении свободы митингов и собраний, НКО, СМИ, интернета, появилось почти полтора десятка политзаключенных, усилено преследование – вплоть до уголовного – лидеров оппозиции, и на весь мир прогремел процесс над Pussy Riot. Эксперты говорят о принятии чрезвычайного законодательства. Оппозиция уверяет, что власть ведет страну к гражданской катастрофе.



Читать далее...