ГЛАВА ВОСЬМАЯ: Против моей воли

 

Гордон был жадным, и даже с очень хорошими деньгами, которые я зарабатывала для него, ему было недостаточно. Он начал искать новые способы эксплуатации моей славы и имени моей семьи. В конце 1988 года Гордон сообщил мне, что я буду представлена в журнале Плейбой. Сначала я не поняла. Однажды я видела копию Плейбоя, когда журнал опубликовал историю о моей семье, но я не решилась посмотреть ни на одну фотографию. Сделать это было против моих религиозных взглядов и послужило бы поводом разговора со старшинами собрания. Если я не могла даже читать журнал, я, естественно, не могла там появиться. Многие женщины, которых я уважаю, появлялись в Плейбое, и я никогда не осужу их решения сделать это, но я знала, что это не для меня. Я начала плакать, умоляя Гордона не заставлять меня делать это. Конечно, он убедил меня так, как он обычно делал это – избив меня.

 

В ноябре 1988, когда пришло время для моей фотосессии в Плейбое в Театре Нейла Саймона в Нью Йорке, я всё ещё не понимала, чего ожидать. Когда я вошла в студию, люди там буквально охнули. Все переговоры были настолько секретными, что многие из персонала журнала даже не знали, что они будут фотографировать меня. План получил кодовое название "Тойота".

 

Поприветствовав всех присутствующих в студии так любезно, как я только могла, с учетом того, как я была несчастна и как нервничала тогда, я задала, как мне казалось, вполне резонный вопрос:

 

- Так какое бельё я должна надеть? – спросила я одного ассистента.

 

Все они уставились на меня на минуту – сомневаясь, не шучу ли я. Когда они поняли, что я не шучу, они засмеялись. Они, возможно, думали, что видели всё, но оказался сюрприз.

 

- На тебе не будет белья, - сказал ассистент. – На тебе ничего не будет.

 

Тогда я на самом деле заплакала.

 

– Вы шутите, - сказала я сквозь слёзы.

 

Я была уверена, что на мне будет пеньюар или женское бельё, и даже в этом случае я была против фотографирования в таком виде. Мысли о том, что я должна снять одежду перед кучей народа, что была там для того, чтобы фотографировать меня, было достаточно для того, чтобы почувствовать слабость. Было слишком представить даже мою семью, рассматривающих эти фотографии, не говоря уже обо всём остальном мире.

 

Не знаю, как я выдержала эту трёхдневную съёмку. Я настояла на том, чтобы все, кроме фотографа и гримера, покинули комнату. И даже тогда - пока мой халат случайно не раскрылся, открыв часть моей груди - они не могли сделать ни одного кадра, который можно было бы использовать. Как я позднее узнала, редакторы журнала вызвали невесту Хана Хефнера - Кимберли Конрад – для того, чтобы она находилась там на случай, если придётся фотографироваться вместо меня. Каким-то образом мы все пережили эту съёмку, и они наконец получили мои фотографии.

 

Журнал был назначен к выпуску в марте 1989 года и эти три месяца перед выпуском были невыносимыми для меня. На самом деле мне не пришлось долго ждать, чтобы понять, как мои фотографии будут восприняты, поскольку несколько членов моей семьи узнали заранее о публикации. Это было в то время, когда Гордон ещё позволял мне короткие разговоры с семьёй. В первую очередь я получила звонок от мамы и Джозефа – они спрашивали меня, правда ли это или сплетни, то, что я позировала для постера на развороте Плейбоя. Поскольку технически это было неправдой -  я не позировала для разворота Плейбоя – я сказала "нет". Я не хотела вводить их в заблуждение. Я просто не была готова к тому, чтобы позволить им узнать правду.

 

Когда мне позвонил Майкл, я знала, что он недавно посетил здание журнала Плейбоя и во время встречи был поднят вопрос о моей фотосессии. Мне трудно было сосредоточиться на нашем разговоре, поскольку я нервно возвращалась к мыслям о том, что он, возможно, знает о моих фотографиях и имеет мнение на этот счет.

 

- Я видел твои фотографии, - сказал Майкл.

 

- Нет, ты не мог, - сказала я. – Всё было конфиденциально.

 

- Да, я мог.

 

- Майкл, ты не видел фотографии из ПЛЕЙБОЯ.

 

Пока я всё ещё не могла ему поверить, он описал мою фотографию в белом халате, где я делаю "Шшшшш" и изображение, где я держу змею. Я была полностью поражена.

 

- Я просто хочу, чтобы ты знала, - сказал он. – Я думаю, что это замечательные фотографии.

 

Я была в таком шоке, что даже не поблагодарила его за комплимент, особенно, когда он поведал мне о том, что Дайана Росс тоже видела фотографии и они ей понравились.

 

Меня невероятно отпустило, когда я поняла, что эти фотографии не станут причиной того, что все возненавидят меня, и даже получила какой-то позитивный отзыв. Я очень ценю мнение Майкла, особенно потому что я знаю о том, что его религиозные взгляды всегда были такими же важными для него, как мои собственные для меня. Я не хотела служить для него соблазном, особенно из-за того, что меня заставили позировать.

 

- Спасибо, - я наконец-то справилась с собой как раз перед тем, как мы попрощались.

 

Когда выпуск в марте наконец попал на новостные стенды, остальные члены моей семьи все имели собственное мнение о фотографиях, некоторые очень негативное. Мама и Джермейн оба были категорически против фотографий и говорили мне, что это Гордон виноват. Было большим облегчением услышать, что моя семья знает меня достаточно хорошо, чтобы увидеть в этой работе влияние Гордона. Но это не уменьшило боли, когда я услышала их реакцию. Особенно удручающими были слова мамы ко мне:

 

- Ты мне больше не дочь, - сказала она, перед тем, как бросить трубку телефона.

 

Её слова опустошили меня. Сейчас, когда я стала старше и имею более широкий взгляд на эту ситуацию, я могу лучше понять, почему мама так резко отреагировала. Будучи очень религиозной и желая, чтобы её дети имели такую же сильную веру, она была обижена фотографиями и тем, что её дочь обратилась против того, чему её учили, чтобы позировать для этих фотографий. Если бы я была настолько же религиозной, я, возможно, чувствовала также, если бы моя дочь сделала такое.

 

Я почувствовала себя ещё хуже, когда остальные члены семьи отреагировали столь же негативно, несмотря на то, что они были достаточно добры, чтобы попытаться сказать что-то позитивное. Несмотря на то, что Марлон сказал, что фото прекрасные, хотя ему не понравилось фото со змеей, было абсолютно ясно по его первой реакции, что он не одобряет моё решение позировать для Плейбоя. Джекки сказал, что никогда не будет смотреть на такие фотографии своей сестры, но он предложил свою поддержку для любого моего решения. Это маленькое торжественное заявление очень помогло. Я больше всего боялась того, что Гордон сделает так, что я потеряю полностью уважение моей семьи, или что они возненавидят меня.

 

Гордон заставил меня вести себя так, чтобы сделать вид, что своим позированием для Плейбоя я декларировала свою независимость от семьи. Когда я писала свою первую книгу, он заставил меня описать весь инцидент так, как будто это было важной частью обретения самостоятельности. Разумеется, ничего не было дальше от истины. Я чрезвычайно стыдилась этих фотографий. Я была расстроена тем, что у Гордона получилось заставить меня сделать их. И мне было больно от негативной реакции моей семьи, несмотря на то, что они были очень злы на Гордона.

 

Ещё хуже было оттого, что эти фотографии вызвали чрезвычайно много споров из-за имени моей семьи и репутации. Я должна была сделать тур для продвижения журнала, включающий в себя телеинтервью и ток-шоу, такие как Леттерман и Донахью. Снова и снова я должна была идти на телевидение и уверенно говорить о моём собственном выборе сделать эти фотографии - или получить побои, когда я вернусь домой.

 

Везде, где я бы ни появлялась и с кем бы не говорила – все хотели знать, что думает моя семья.

 

- Кто-то согласен с этим, кто-то нет, - говорила я.

 

Поскольку это было правдой, невозможно передать тот раздрай, который всколыхнулся внутри моей семьи, как результат этих различных реакций. Вскоре после того, как фотографии были опубликованы, Джермейн осудил меня на передаче EntertainmentTonight. Его негативные слова были особенно тяжелы для меня, потому что я знала, что он понял, что меня заставили сделать эти фотографии. И, тем не менее, он заявлял, что я сделала их, чтобы привлечь внимание, и я была оскорблена этим его комментарием.

 

Без свидетелей Джермейн обвинял Гордона. Джермейн и Джозеф угрожали арестовать Гордона, что и случилось в течение поездки Гордона в Лос Анжелес. Он был пойман в аэропорте за неоплаченный провоз багажа. Была ли причастна моя семья к этому инциденту, я не знаю точно.

 

Джермейн отпустил ситуацию, потому что знал, что если он встретит Гордона лицом к лицу, дойдёт до рукоприкладства: "Я собираюсь пнуть сзади Гордона, а потом потоптаться на нём, как на таракане".

 

Моя семья также начала публичную войну против Гордона в прессе, описывая его, как Свенгали (персонаж фильма ужасов, колдун и гипнотизер, который держал в подчинении певицу – прим. Air-space) в статье журнала People. Но негативные публикации не остановили Гордона. Ему очень нравилось, когда моя семья атаковала его публично. Он начал мечтать о ещё больших сенсациях и спорах для меня, так чтобы он получил ещё большее освещение в СМИ, которого он так желал.

 

Инцидент с Плейбоем ознаменовал собой начало нового тренда, который Гордон внедрил в мою карьеру – тот, с которым я живу по сей день. Как минимум раз в месяц кто-нибудь подходит ко мне с копией моего выпуска журнала Плейбой и просит его подписать. Всё это напоминание настолько огорчительно для меня, что я обычно пытаюсь убедить человека дать мне на подпись что-то другое. И если человек настаивает, я отворачиваюсь, пока ставлю свой автограф, потому что мне невыносимо даже видеть эти фотографии. На самом деле опыт заставляет меня видеть инцидент с Плейбоем в новом свете. Гордон договорился о съёмке и бил меня для того, чтобы я согласилась, но я не могу возложить на него всю вину. Несмотря на то, что я была наивной, я была взрослым человеком. Я должна была сделать больше, чтобы настоять на своём, даже если это принесло бы дополнительные побои. Если бы я тогда не уступила, я бы не испытывала этого стыда по сей день и думала бы о себе лучше.

 

Фотосессия Плейбоя заставила Гордона почувствовать себя ещё смелее. Он использовал споры, которые она подняла, для того, чтобы усадить меня за мемуары. Как только эти новости достигли моей семьи, все их многочисленные адвокаты стали писать угрожающие письма Гордону и мне. Некоторые члены моей семьи звонили мне напрямую, чтобы высказать мне свой дискомфорт и то, как им не нравится эта идея. Была ложная публикация в Newsweekо том, что мы с Майклом враждуем из-за книги. Во время всех телефонных звонков, которые я получила от Майкла в то время, он был таким же милым и мягким, каким он был всегда и насчет всего. Только что вышла его собственная книга Moonwalkи он знал, что публикация моей книги сподвигнет меня раскрыть столько семейных секретов, сколько возможно. Но его собственное мнение по поводу этого было далеко от негатива или конфронтации.

 

- Знаешь, я рассказал о тебе только хорошее в своей книге, - сказал он.

 

Гордон использовал напряжение между моей семьёй и мной для того, чтобы наконец разорвать наши отношения. Его обвинения моих родителей в том, что они пытаются похитить меня, становились интенсивнее. Гордон убеждал меня в том, что они хотят, чтобы я замолчала навсегда. Во время нескольких печальных инцидентов в Нью Йорке казалось, что охранники Гордона едва удерживают меня в безопасности. Не имею представления о том, был ли Гордон действительно убеждён в том, что моя семья способна освободить меня или нет, но в моём сознании он не оставил ни единого сомнения о том, что это было именно так. И он недвусмысленно давал понять мне то, что я не смогу убежать от него.

 

 

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ: Только по названию

 

Поздним летом 1989 года у меня в расписании стояла серия ночных представлений в отеле Ballyв Рено, Невада. Как и мой дебют в Замке Трампа, это шоу было сложным замыслом с танцорами и музыкальной группой. Одно из представлений было записано на видео для последующей продажи. После эмоционального стресса от предполагаемых попыток похищения в Нью Йорке, изнурительных репетиций и подготовки к шоу было облегчением наконец-то прибыть в Неваду. Но когда мы с Гордоном прибыли туда, он рассказал мне о том, что узнал, что полиция получила намёк о том, что трое мужчин планируют убить его. Всё время, пока я была в Рено тем летом, восемь охранников смотрели за нами, что было избыточным даже для Гордона.

 

Посреди всего этого было трудно сфокусироваться на выступлении. К счастью Джозеф встроил в меня с юного возраста такой непоколебимый профессионализм, что я могла включить его в любых условиях. Шоу прошли хорошо и были хорошо приняты, и я начала забывать о Нью Йорке. Я знала, что лучше расслабиться хотя бы на текущее время.

 

5 сентября 1989 года посреди совершенно нормального представления, я заметила со сцены, что Гордон зачем-то встал. Он был в будке звукорежиссера посреди комнаты и то брал, то клал телефон так, как будто делал какие-то приготовления. В течение всего остатка моего выступления моё внимание разрывалось между пением и беспокойством по поводу Гордона. "Что происходит?" - спрашивала я саму себя, когда смотрела на него, пока продолжала выступать.

 

В ту самую минуту, когда выступление было закончено и я покинула сцену, Гордон, окруженный нашей обычной охраной, пришёл поторопить меня. Он указал на охранников.

 

- Выбери охрану, - сказал он.

 

- Которого? – спросила я. – Зачем? Что происходит?

 

Он не ответил, и я могла бы сказать, что мои вопросы почти стоили мне проблем.

 

- Окей, ты, - сказала я, указывая на одного из парней.

 

Гордон торопил нас через проход за сценой на выход. На выходе был припаркован черный лимузин. Когда водитель увидел, что мы приближаемся, он распахнул для меня дверцу.

 

- Залезай в машину, - сказал Гордон.

 

Я села на заднее сидение, посреди Гордона и охранника, с тревогой пытаясь понять что происходит. Естественно, я не решалась спросить.

 

Мы прибыли к невзрачному зданию и лимузин подъехал вплотную к входу, так, что дверца машины практически открывалась прямо внутрь здания. У меня не было выбора, как только войти внутрь. Гордон с охранником открыли для меня дверь и показали знаками, что я должна войти. Я была наполнена ужасом, но у меня не было выбора, как только повиноваться. Они поставили меня посреди себя – Гордон и охранник – пока мы шли по темному старому мраморному полу вдоль красной бархатной верёвки, направляясь к женщине на маленьком подиуме.

 

- Девичья фамилия вашей матери? – спросила она.

- Скруз, - сказала я. – А что?

- Напишите это здесь, - сказала она двигая ко мне лист бумаги.

- Что это?

- Пишите, - сказала она.

 

Гордон и охранник нависали надо мной, давая мне понять без слов, что лучше мне подписать этот документ, и подписать его быстро. ИЛИ…

 

- Теперь идите туда, к той двери, - сказала женщина.

 

Гордон и охранник практически поволокли меня к двери, на которую она указала. Моё сердце быстро стучала – я не хотела проходить в ту дверь, в страхе увидеть то, что ждало меня по другую сторону. У меня не было сомнений в том, что Гордон способен на всё, и я была в ужасе от того, что он мог сделать со мной дальше. Хотя, после всего того, что я пережила в Нью Йорке, я всё ещё жила в страхе из-за возможных похитителей.

 

Внутри второй комнаты не оказалось ничего более страшного, чем  пожилая женщина, которая смотрела на нас в ожидании. Только тогда, когда мы встали перед ней и она начала произносить одну из урезанных версий традиционных свадебных клятв, я поняла что происходит.

 

- Берёшь ли ты этого мужчину…

 

- Я не могу выйти за него замуж, - сказала я. – Вы в своём уме? Я не могу сделать этого.

 

Обычно я никогда не позволяла себе перечить Гордону, даже тогда, когда он бил меня. Я знала, что любое слово или действие, в которых он увидит бунт, могут спровоцировать его на ещё большую жестокость. Но, в конце концов, это было слишком. Это, несомненно, означало что он будет иметь надо мной наибольший контроль НАВСЕГДА. К тому же это было против всего того, во что я верила. Брак – это таинство союза между мужчиной и женщиной, которые любят друг друга и собираются прожить друг с другом остаток своей жизни - совершаемое перед очами Божиими, церковью и семьёй. Я не могла позволить ему сделать это. Я не позволяла ему сделать это. Я боролась против этого так, как только могла.

 

- Ты не можешь сделать это со мной, - сказала я Гордону. – Ты всего лишь мой менеджер. У меня нет к тебе никаких чувств.

 

Он ответил, что этот брак не имеет никакого отношения к любви. Много позже мама сказала, что она думает, что он женился на мне затем, чтобы я не могла свидетельствовать против него, если бы он предстал перед судом. В любом случае я не имею понятия, было ли это правдой. Когда мы включили это в мою первую книгу, Гордон заставил меня сказать о том, что этот брак был единственным способом, которым он мог защитить меня от моей семьи. Если мы будем женаты – аргументировал он – тогда он сможет защитить меня. Если я не соглашусь пройти через это – предсказывал он – то меня в конце концов похитят, а его в конце концов убьют.

 

Гордону было наплевать на то, что мир знал о том, что наш брак был фиктивным – до тех пор, пока я продолжала лгать от его имени. Он даже позволил мне добавить на страницах книги о том, что я начала плакать и пыталась выбежать из комнаты, когда я услышала от него "Согласен". В реальности я, должно быть, пыталась убежать четыре или пять раз в течение всей церемонии.

 

- Я не могу. Я не могу. Я не могу. – повторяла я снова и снова.

 

Каждый раз, когда я пыталась сбежать, охранник возвращал меня и ставил обратно рядом с Гордоном. На последней попытке, когда охранник последовал за мной, я начала умолять его:

 

- Пожалуйста, не позволяй ему сделать этого, - сказала я. – Пожалуйста!

 

- Есть определённые вещи, которые ты должна сделать в течение жизни – независимо от того, хочешь ты этого или нет, - ответил он мне.

 

Охранник втолкнул меня обратно и шёл за мной вплотную всю дорогу. Вместо того, чтобы посочувствовать мне и моему очевидному бедственному положению, женщина, проводившая церемонию, начала проявлять нетерпение.

 

- Я не собираюсь проходить через это снова! – сказала она. – Я объявляю вас мужем и женой.

 

Грязное дело было сделано, но я всё ещё не могла принять то, что это было правдой.

 

- Я не могу быть твоей женой, - сказала я. – Я даже не хочу видеть это кольцо.

 

В качестве обручального Гордон стащил со своего пальца липкое кольцо и передал его мне. Самая последняя вещь, которую я когда-либо хотела бы надеть, как символ его доминирования надо мной.

 

- Не беспокойся об этом, - сказал он. – Через шесть месяцев ты можешь взять аннулирование.

 

- Окей, но не думай, что ты будешь спать со мной! Ты НИКОГДА не будешь спать со мной. И мы будем продолжать останавливаться в разных комнатах. И я хочу иметь оригинал свидетельства о браке.

 

Конечно, он так и не отдал мне документа. Наш брак оставался фиктивным ровно столько, сколько он длился, но он был не по взаимному согласию, как бизнес-соглашение, как Гордон представлял для публики. И я не согласна с тем, что мои родители спровоцировали эту ситуацию, как говорилось в моей первой книге. Я виню в этом только Гордона. Я стала доверять ему ещё меньше и испытывать к нему неприязнь ещё больше, чем когда-либо, что было невероятно удручающим, если взять во внимание тот факт, что он только что женился на мне.

 

Я всё ещё была расстроенной, когда мы вернулись к ожидающему лимузину, но я быстро спрятала свои эмоции, как привыкла делать. Я знала, что меня могли побить за те нарушения, которые я показала в течение свадебного процесса, и я не хотела делать что-то, что ещё больше разозлило бы Гордона. Будучи не в состоянии победить Гордона, я чувствовала, что моя короткая искра независимости затухает. Когда мы вернулись в отель, у нас был ужин с исполнителем Эдгаром Уинтером, который выступал со мной в шоу, и с его женой. Как обычно я надела улыбку и делала вид, что я была счастлива находиться там вместе с Гордоном. Но внутри я всё ещё была в истерике и обезумевшей от горя. Я повторяла про себя: "Не могу поверить, что это только что со мной произошло."

 

Как только ужин закончился, я поднялась к себе в комнату. Гордон сопровождал меня вместе с восьмерыми охранниками. Как только мы вошли в мой люкс, и охранники заняли свои посты, я внимательно наблюдала за Гордоном, накажет ли он меня. Затем иной страх завладел мной. Мы были женаты только по имени, но я не доверяла Гордону в том, что он не попытается подкрепить наш брак.

 

Я не могла почувствовать большего облегчения чем тогда, когда Гордон вдруг сообщил мне, что отправляется в Лас Вегас. Без дальнейших объяснений он отбыл, взяв с собой семерых охранников. Я никогда не могла полностью расслабиться в течение тех лет, но я была наиболее близка к этому, когда он уезжал, и я знала, что я свободна от его постоянной травли и жестокого обращения со мной.

 

Единственный оставшийся со мной охранник был одним из парней Гордона – мускулистый, лысый мужчина, похожий на Юла Бриннера. Я называла его Орлиным Глазом и у меня были на то причины. После того, как я забралась в кровать той ночью, он растянулся поперёк гардеробной прямо перед моей кроватью, и смотрел за мной, пока я спала, чтобы быть уверенным, что я не попытаюсь сбежать. Это было немного экстремально – даже для Гордона. Но я так привыкла к постоянному наблюдению, и была так измотана экстремальными ночными эмоциями, что я сумела заснуть даже под его прямым наблюдением.

 

Разумеется, Гордон старался держать свой бизнес от меня в секрете, так что я понятия не имела, что он делал в Лас Вегасе и как долго он там собирался находиться. Годы спустя я узнала, что его поездка была связана с мамой и Джозефом. До сих пор я не знаю ничего больше об этом, но подозреваю, что он встретился с моими родителями и сказал им, что если они хотя бы подумают о том, чтобы приехать за мной, Майкл умрёт.

 

Я знала, что свадьба была показателем возмутительной бравады Гордона, что не предвещало ничего хорошего по поводу того, что он собирается делать со мной дальше.

 

 

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ: Я владею тобой

 

Я никогда не забывала об обещании Гордона в нашу свадебную ночь о том, что мы можем получить аннулирование через шесть месяцев. Я торопила дни, пока ждала когда смогу освободиться. Отведённый срок вышел 5 марта 1990 года, и для меня настало время сказать Гордону о том, что я хочу получить аннулирование нашего брака. Я знала, что это будет нелегко. Я ожидала, что это может быть болезненным. Я просто не знала НАСКОЛЬКО болезненным это будет. Я решила обыграть всё по-умному и ждала идеального момента, чтобы поднять вопрос. Каждое утро после 5-го марта я просыпалась с мыслью о том, что наступил тот самый день для того, чтобы сказать ему об этом, но он, казалось, не был в правильном настроении. Я знала, что он ударит меня по лицу, когда я подниму вопрос. Это было ничем. В то время я уже могла принимать удары как профессиональный боксер. Но я должна была найти время, когда он не причинит мне большего вреда.

 

Утром 12 июня 1990 года после трёх месяцев ожидания того самого идеального момента, я проснулась от звуков пения Гордона – он пел That’sAmore, как Дин Мартин. Я знала, что пришло время сделать это, потому что он был счастлив и пел так, как будто был на сцене перед двадцатью-тысячной толпой. Мы находились в отеле в Италии, возможно поэтому он пел эту песню.

 

Наконец я собралась с духом и произнесла милым, невинным голосом – почти шёпотом:

 

- Доброе утро, Джек. Прошло уже шесть месяцев, и я хочу получить аннулирование.

 

Он резко оборвал пение и посмотрел на меня с таким выражением, которое я знала слишком хорошо. Я была уверена в том, что совершила ужасную ошибку. Но я не могла взять назад свои слова.

 

- Ты ненормальная? – усмехнулся он. Он схватил меня с такой силой, что у меня перехватило дыхание. – Я владею тобой.

 

Он схватил меня за волосы и ударил меня головой – очень быстро и сильно – об угол стола.

 

- Я владею тобой. Ты никогда не уйдёшь от меня.

 

Он снова ударил меня головой для выразительности.

 

- Я владею тобой. Ты не понимаешь этого?

 

Он снова ударил меня головой.

 

- Я владею тобой. Ты ума лишилась? Я никогда не позволю тебе уйти.

 

И снова он ударил меня головой. Каждый раз моё лицо или глаз соприкасались с грубым деревом стола – боль была невыносимой. В голове у меня стучало, и я уже чувствовала начинающиеся отеки. Это было так, как будто Гордон был охвачен каким-то видом безумия.

 

"Он убьёт меня, если я не уйду от него," - подумала я.

 

Собрав все свои силы, я вырвалась и побежала к телефону. Он был слишком быстр и силён, и схватил меня до того, как я пересекла комнату. Он потащил меня обратно к столу, видимо намереваясь продолжать бить мою голову, пока я пыталась вырваться из его рук. Моя воля к жизни оказалась сильнее, несмотря на все его жестокие намерения. Я била его всем, что попадалось под руку. Наконец я вырвалась и пересекла комнату, подбежав к телефону. Я стояла там - в боли и истекая кровью - но дерзко и решительно спасая себя, набирая номер.

 

- Я звоню оператору.

 

Я дрожала, отчаянно желая, чтобы оператор взял трубку раньше, чем он вырвет телефон из моих рук, я затем покарает меня. Я услышала женский голос на линии. Я сделала это!

 

- Он бьёт меня! – сказала я. – Он бьёт меня! Он бьёт меня!

 

Только тогда Гордон бросился на меня, вырвал из рук телефонную трубку и вырвал аппарат из стойки с большим шумом. Определённо моя жизнь была в опасности. Я снова поборола его и смогла набрать номер во второй раз. Он вырвал телефон до того, как кто-то ответил.

 

Я знала, что мне нужно вести себя тихо, чтобы спасти свою жизнь. Но аннулирование так много значило для меня, что я не хотела сдаваться, независимо от последствий.

 

- О чем ты говоришь? – сказала я. – Ты говорил, что мы возьмём аннулирование.

 

Я не услышала его ответа. Но почувствовала его…

 

… Я не могла проснуться до следующего утра. Когда я сделала это, моё лицо было отекшим, а оба глаза – черно-синими.

 

Раздался стук в дверь. Я села и почувствовала головокружение. Но я знала, что должна вести себя так, как будто ничего необычного не случилось и как будто я в полном порядке. Я встала с постели и пересекла комнату, чувствуя пульсацию у себя в голове. Я открыла дверь, но только на щелочку – так, чтобы моё лицо нельзя было увидеть, кто бы ни стоял по другую сторону.

 

Это была девушка, которая работала на меня в Лондоне, и которая приехала с нами в Италию:

 

- Мне нужно войти и упаковать ваши вещи – мы уезжаем.

- Окей, - сказала я.

- Вы чего-нибудь хотите?

- Нет.

- Вы хотите что-нибудь поесть?

- Нет, спасибо.

- Гордон хочет, чтобы я сейчас упаковала вашу одежду.

- Окей, но я сделаю это сама.

- Нет, я сделаю это.

- Нет, нет, нет, я сделаю это сама.

 

Я переживала о том, что это была своего рода ловушка, и, несмотря на то, что Гордон сам послал её ко мне в комнату, он мог наказать меня за то, что я позволила ей увидеть, насколько сильно он побил меня. Мне нужно было время, чтобы уменьшить отёки перед тем, как мы уедем.

 

- Задержитесь на секунду, - сказала я. – Вы можете мне кое-что принести.

- Что?

- Можете мне принести, пожалуйста, ведёрко со льдом и просто оставьте его снаружи за дверью.

- Конечно, я быстро.

 

Я ждала и ждала, потом я подождала ещё немного просто на всякий случай, пока, как я думала, не прошло достаточно времени для того, чтобы она оставила лёд и ушла. Я открыла дверь чтобы забрать ведёрко со льдом. Она стояла прямо за моей дверью и смотрела на меня. Она вздрогнула, когда увидела моё лицо, и я знала, что теперь бесполезно прятаться от неё.

 

- О, я поскользнулась в ванне.

 

Я произнесла слова даже не обратив внимания на то, что я говорю. Самое плохое во всей этой ситуации было то, что я чувствовала себя плохо. Не за себя, а за Гордона. Я не хотела обвинять его и создавать ему проблемы. Как я позднее узнала, это было типичным поведением женщин, с которыми обращались жестоко. Я делала всё, что в моих силах, чтобы защитить того самого человека, который навредил мне.

 

Теперь, когда она увидела меня, я решила, что будет нормальным для неё войти и запаковать мою одежду. Пока она это делала, я пошла в ванную, чтобы положить на лицо лёд и наложить грим. У меня получилось скрыть только часть, так что я одела самые большие, самые тёмные очки, из всех, что у меня были. Когда я вышла к машине с Гордоном для того, чтобы отправиться в аэропорт, он не разговаривал со мной – так, как будто я сделала что-то неправильное.

 

- Я не хочу иметь с тобой никаких дел, - сказал он.

 

Несмотря на то, что я ненавидела его и на то, что он только что так ужасно избил меня, он был всем, что у меня было. Я всегда старалась угодить ему и было ужасно от того, что он обращается со мной так холодно.

 

Вся поездка была невероятно некомфортной и неуклюжей, и я чувствовала себя удрученной и опущенной, когда мы прибыли в Лондон. В то время я жила в доме 55 в Гайд Парке, который соседствовал с Отелем Дочестер. Прямо напротив Дочестера был Отель Хилтон, и когда нас привезли к моему зданию, я заметила, что в Хилтоне отмечается какое-то событие, как происходило зачастую.

 

Гордон высадил нас рядом с домом и ушёл по каким-то своим бизнес-делам. Женщина открыла для меня дверь своими ключами, потому что Гордон не позволял мне иметь ключей или чего-то в этом же роде. Когда мы поднялись, она попыталась сделать атмосферу для меня более комфортной.

 

- Не хотите ли вы что-нибудь поесть? – спросила она.

- Нет, - сказала я.

- Думаю, вам необходимо чего-нибудь поесть.

 

Когда я наконец согласилась, она сформировала план.

 

- Мы пойдём поесть в Хилтон.

- А это будет нормально? – спросила я.

 

Я беспокоилась, потому что Гордон никогда не позволял мне уходить без его разрешения.

 

- Да, это нормально для вас пойти в Хилтон, - сказала она.

 

Так что я одела свои большие тёмные очки, мой белый пиджак в морском стиле и подходящую морскую фуражку, и мы вышли на улицу, чтобы отправиться в Хилтон. Снаружи нас ждала группа фотографов. Я пыталась добежать до двери и спрятаться за ней, но они осветили меня и окружили до того момента, как мы смогли войти внутрь. Джозеф всегда учил нас быть вежливыми с прессой, также, как и с нашими поклонниками, так что я чувствовала себя плохо от того, что держала голову опущенной в такой грубой манере. Но я знала, что лучше не позволять им фотографировать моё лицо в синяках. Даже с опущенной головой они сразу узнали меня.

 

- Ла Тойя! Ла Тойя! – закричали они.

 

Они начали задавать мне вопросы, но я не решалась на них ответить. Они не могли фотографировать меня, потому что я шла очень быстро, и моя голова была опущенной. А затем из-за этой толкотни и давки, очки соскользнули с моего лица. Меня переполнила ужасная паника.

 

- О, боже! – сказала я.

 

Я быстро поймала свои очки и поместила их на место, но было слишком поздно. Папарацци уже фотографировали меня так быстро, как только могли. Они успели снять несколько кадров без очков, также, как и несколько кадров с тем, как я возвращаю очки на место.  

 

 

Фотографии не оставляли сомнений в том, что меня недавно избили, и избили очень сильно. У меня были синяки под глазами и царапины по всему лицу. На следующий день эти фотографии были не только в лондонских газетах, но во всех газетах по всему миру. Фотографы разбили лагерь под окнами нашего здания, пытаясь схватить ещё одно моё появление. Я не знаю, каким образом они раздобыли наш номер, но репортёры звонили не переставая для того, чтобы выбить заявление, подтверждающее слухи о домашнем насилии. Несмотря на то, что я была напугана, я думала:

 

"Отлично! Теперь весь мир знает о том, что со мной жестоко обращаются – кто-нибудь наконец-то поможет мне выйти из этой ужасной ситуации."

 

Конечно, Гордон был в бешенстве. Его злость сделала его чрезвычайно жестоким. Я боялась после того избиения, что у меня ужасные повреждения. Я могла чувствовать постоянно какое-то кипение внутри моего черепа. Я умоляла Гордона позволить мне сходить на приём к доктору – к любому доктору по его выбору – или даже привести кого-то осмотреть меня дома. Но он отказал.

 

- Нет, ты не отправишь меня в тюрьму, - отвечал он.

 

В то же самое время я ждала прибытие кавалерии для того, чтобы в конце концов спасти меня и забрать меня оттуда. Я не знаю, о чем я тогда думала, потому что Гордон был очень хитрым и знал, как перевернуть любую историю так, чтобы на нём не было вины. Пока пресса продолжала охотиться за нами, Гордон обвинил меня в том, что это я дала им наш номер. Не важно, насколько сильно я отрицала его обвинения, они только возрастали.

 

- Всё! – говорил он, описывая круги по комнате. – Мне тошно, и я устал от тебя. Ты сделала это намеренно. Ты вышла туда для того, чтобы показать им, что я бью тебя.

- Нет, я этого не делала, - говорила я.

- Я что, не говорил тебе, что я могу пойти в тюрьму за это? Я на испытательном сроке.

- Я не делала этого. Я никогда не смогла бы этого сделать.

- Ты лгунья. Я собираюсь сказать им, что ты сделала пластическую операцию.

 

Гордон думал, что состряпал идеальную ложь и он выдал эту историю прессе. Уверена, что мир поверил бы ему, если бы не одна маленькая деталь. Когда я потянулась за очками, фотографы сфотографировали синяки на обоих моих запястьях. На это и было указано в последующих новостных историях вместе с мнением о том, что эти повреждения никак не могли быть последствием пластической операции. Когда Гордон понял, что его ложь не сработала, он быстро выдумал другую историю и позвонил нашему публицисту - Рубинштейн&Рубинштейн – в Нью Йорк. На этот раз он рассказал о том, что я была избита, но сказал, что это мои родители наняли воров, которые прикинулись обслуживающим персоналом гостиницы, вошли в мой люкс в Италии и набросились на меня с кусками арматуры. Он также заявил о том, что постоянное пребывание СМИ под окнами моего лондонского дома не даёт мне получить должное медицинское обслуживание, в то время, как только он один не позволял мне увидеть доктора. История об итальянских злоумышленниках была выпущена новостными агентствами и обошла весь мир.

 

[далее идут выдержки из статей и журналов об этой истории, которые я опущу – прим. Air-space]

 

Но тогда я не знала о том, что что-то из этого обошло весь мир. Как я уже говорила, мне не позволялось читать газет и смотреть новости в течение всего времени, пока я была с Гордоном, пока он сам не хотел, чтобы я что-то посмотрела. В то время меня очень расстраивала такая изолированность от мира. Но, возможно, было лучшим для меня, что я не могла следить за новостями. Если бы я могла это делать, я могла узнать о некоторых всё возрастающих странных и зловещих действиях, которые Гордон делал от моего имени. Это знание могло опустошить меня в то время, когда я итак уже была чрезвычайно деморализована и подавлена. Всё это могло быть слишком для меня, чтобы понести…

 

Позднее я узнала, что в том же месяце – в июне 1990 года – мой брат Майкл из-за подозрения на сердечный приступ проходил обследование в больнице Святого Джона в Санта Монике. Я ничего не знала о черных розах, посланных Майклу от моего имени долгие годы после свершившегося факта. Когда мама рассказала мне о них, я почувствовала себя очень плохо от того, что он мог подумать, что они от меня. Это заставило меня ещё больше увериться в том, что я никогда не понимала, что ещё может сделать такой вероломный и коварный человек, как Гордон. Была только одна вещь, из-за которой он мог быть таким злым – мои деньги – но многие из его действий были излишними. Повторюсь снова: всё это было способом Гордона заставить мою семью и весь мир возненавидеть меня. Мне сказали, что в то же самое время Майкл был под большим стрессом из-за того, что был недоволен его сделкой с Сони. Он грозил им покинуть их, и всё это продолжалось до марта 1991 года, когда Майкл обновил свой контракт с Сони побившей все рекорды сделкой, которая дала ему возможность заработать 700 млн. долларов.

 

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ: Дальнейшее разделение семьи

 

Моя книга "Ла Тойя" была опубликована 12 сентября 1991 года, и моя семья была в высшей степени расстроена большинством вещей, которые были в ней написаны. Несмотря на то, что они знали, что Гордон стоял за каждым словом, они должны были жить под тем вниманием, которое книга им принесла. Всё осложнялось ещё и тем, что Гордон избил меня, чтобы заставить во второй раз сняться в Плейбое в ноябре того же года для промоушена книги, а также начал снимать меня в фильме – в смущающих сериях под названием InteractiveExoticClubTour. После этого я отправилась в тур, рекламирующий книгу. Во время всех интервью я должна была говорить о том, что книга была моей идеей и о том, что каждое слово в ней – правда. После всего этого было облегчением вернуться в Европу.

 

В начале 1992 года Гордон подписал контракт для меня по поводу моего собственного шоу в Мулен Руж, в Париже, под названием Formidable…

 

[Далее идёт рассказ об этом шоу, перевод которого я опущу, ибо ничего нового. Вкратце Ла Тойя рассказывает о самом шоу, о том, как к ней в гримёрную однажды пришёл Джермейн вместе с сыном министра Фаракхана (который принадлежал Нации Ислама и поэтому Гордон постарался, чтобы всё выглядело хорошо, ибо боялся), а затем о том, как на неё косо смотрели танцовщицы, поскольку проститутки, которые тусовались за театром, много рассказывали о Гордоне и о том, что он их посещает. – прим. Air-space]

 

Жизнь в Париже утвердила что-то вроде нормальной рутины в течение четырёх месяцев из моего годового контракта. После чего Гордон придумал новый план, согласно которому я должна была отправляться в Америку. Это означало разрыв моего соглашения с Мулен Руж, который, разумеется, привёл их в бешенство. Это также привело к тому, что они подали на меня в суд в попытке покрыть 550000 долларов упущенной из-за меня прибыли. Гордон не позволял моему имени находиться ни на одном из моих банковских счетов, но, разумеется, он сделал так, что оно было во всех контрактах. Это означало, что несмотря на то, что у меня не было денег, теперь я была в ответе за все долги Гордона. Годы спустя я узнала, что он объявил меня банкротом, чтобы не платить денег этому кабаре. Повторюсь: иногда, возможно, это было лучшим для меня – не читать и не смотреть новости.

 

Когда мы прибыли в Америку, Гордон открыл мне, что он ожидает, что я снимусь ещё в нескольких сериях InteractiveExoticClubTour. Этот опыт всегда был в высшей степени неудобным для меня, потому что я была сильно против того, что он заставлял меня делать, и всё же я должна была вести себя так, что я не могла бы быть более счастливой до тех пор, пока на меня смотрела камера.

 

Той осенью у меня была возможность сделать несколько появлений, которые много значили для меня. Это случилось, когда мой друг – Боб Хоуп – попросил меня быть частью его USOтура для развлечения морских пехотинцев. Несмотря на то, что трудно было скрыть, насколько сильно изменилась моя жизнь к худшему с тех пор, как я впервые познакомилась с ним, когда была совсем молоденькой девушкой, было здорово снова поработать с ним. Выступление для смелых мужчин и женщин, которые рисковали своими жизнями ради нашей страны было честью.

 

Как бы то ни было, когда я была в Бахрейне, как часть его труппы, я получила серьёзный шок. Однажды, когда я шла в сопровождении охраны по длинному мраморному коридору в свою гримёрную, я посмотрела направо и увидела киоск с газетами и журналами. Я увидела знакомое лицо на каждом журнале и газете, и вернулась, чтобы снова посмотреть. Я не могла понять, почему каждое издание содержит в себе фотографию моей бабушки на первой странице.

 

- Это моя бабушка! – закричала я.

 

Я знала, что что-то случилось, и у меня свело живот. Это было наиболее странной вещью, увидеть её фотографию вот так – в чужой стране, там, где я меньше всего ожидала её увидеть.

 

- Это моя бабушка, - снова сказала я.

 

Я взяла в руки одно из изданий. Разумеется, оно было на арабском.

 

- Что там написано? – спросила я.

 

Переводчик прочел заголовок, а потом посмотрел на меня долгим и внимательным взглядом перед тем, как перевести его мне. Моя бабушка умерла, и он был первым, от кого я это узнала. Она была очень важной частью моего детства, и я была раздавлена новостями. Это заставило меня чувствовать ещё дальше от моей семьи. Гордон смягчился перед лицом моего горя и даже разрешил мне сделать один телефонный звонок. Но он приложил так много усилий, чтобы я боялась свою мать, что я не решилась позвонить ей. Вместо этого я позвонила маминой подруге Луизе. Она подтвердила то, что новости были правдой и обещала, что расскажет маме о том, что я звонила. После этого мне не было позволено делать никаких телефонных звонков. Позднее я расспросила маму о происшествии и была рада услышать, что Луиза действительно сказала ей о моём телефонном звонке. Но мама также сообщила мне некоторые беспокойные новости. Несомненно, моя семья позвонила Гордону, чтобы рассказать о том, что бабушка скончалась, и он поговорил с ними, но мне так и не дал знать. Гордон также знал о том, что моя вторая бабушка умерла в течение тех лет, но не рассказал мне ничего. Уверена, что он утаил это от меня потому, что не хотел моей поездки домой и воссоединения с остальной семьёй во время таких сильных эмоций. Это воссоединение могло иметь большую силу, и он мог потерять свой контроль надо мной. Не говоря уже о том, что они избили бы его в хлам. Он и это знал.

 

Гордон уже составлял планы по дальнейшей эксплуатации меня и отрыву меня от моей семьи, что привело меня к одной из самых низких точек в моей жизни…

 

[хотела опубликовать ещё одну главу, но не уместилось. ЛИРУ сильно ограничивает возможности, к сожалению, так что уже до следующего выпуска - прим. Air-space]

 

Серия сообщений "STARTING OVER (Ла Тойя Джексон, избранные главы)":

АВТОРОМ КАТЕГОРИЧЕСКИ ЗАПРЕЩЕНЫ ЛЮБЫЕ ПУБЛИКАЦИИ И ЦИТИРОВАНИЕ ДАННОЙ РАБОТЫ НА САЙТЕ / ФОРУМЕ www.myjackson.ru (МАЙДЖЕКСОН). На остальных ресурсах публикация и цитирование разрешены с указанием авторства перевода, ссылки на источник и данного примечания. Спасибо за понимание.

текст и перевод песни здесь

Часть 1 - STARTING OVER: вторая книга Ла Тойи Джексон, перевод избранных глав - 1
Часть 2 - STARTING OVER: вторая книга Ла Тойи Джексон, перевод избранных глав - 2
Часть 3 - STARTING OVER: вторая книга Ла Тойи Джексон, перевод избранных глав - 3
Часть 4 - STARTING OVER: вторая книга Ла Тойи Джексон, перевод избранных глав - 4
Часть 5 - STARTING OVER: вторая книга Ла Тойи Джексон, перевод избранных глав - 5
Часть 6 - STARTING OVER: вторая книга Ла Тойи Джексон, перевод избранных глав - 6
Часть 7 - STARTING OVER: вторая книга Ла Тойи Джексон, перевод избранных глав - 7
...
Часть 10 - STARTING OVER: вторая книга Ла Тойи Джексон, перевод избранных глав - 10
Часть 11 - STARTING OVER: вторая книга Ла Тойи Джексон, перевод избранных глав - 11
Часть 12 - STARTING OVER: вторая книга Ла Тойи Джексон, перевод избранных глав - 12