Она появилась на свет в Тифлисе в октябре 1888 года в семье агронома Ивана Андроникашвили и Лидии Плещеевой, внучатой племянницы знаменитого поэта, друга Пушкина.

Boris Grigoriev - Саломея Андроникова

Родись она хотя бы на пару лет раньше, ее биографию мог бы украсить факт встречи с Петром Чайковским, который был частым гостем в доме ее дяди и где даже играл на скрипке.

Впрочем, судьба и без того подарила ей знакомства и дружбу с великими. Случилось все это уже не в ее родном городе, а в Петербурге, где у главы семейства была огромная квартира на Васильевском острове. Именно там Саломея приобрела славу одной из первых красавиц.

В столицу двоюродные сестры – Саломея Андроникашвили (на русский лад ее фамилия звучала как Андроникова) и Тинатин Джорджадзе – приехали в 1906 году, чтобы поступить на Бестужевские курсы. Но главным университетом для юных грузинок стали петербургские светские салоны.

Во время одного из вечеров Саломея познакомилась с Зиновием Пешковым, приемным сыном писателя Максима Горького, который принялся за ней активно ухаживать.

При рождении Зиновий был наречен именем Иешуа Соломон. После того как юноша принял православие, его стали называть Зиновием.

Отец‑гравер (кроме старшего Иешуа у него был и другой сын, вошедший в историю под именем Якова Свердлова, одного из главных соратников Ленина) не смог простить сыну предательства веры и проклял его. Тогда‑то Зиновия и усыновил Максим Горький, давший ему свою фамилию – Пешков.

Молодой человек работал как секретарь Горького и даже пробовал себя на подмостках Московского Художественного театра, куда его пригласил сам Немирович‑Данченко, впечатленный тем, как юноша читает пьесу Горького «На дне». Но судьбой Зиновию было предначертано совсем другое будущее….

Shukhaev - S. Andronnikova

На момент встречи с Саломеей Зиновий был беден. И замуж она в итоге вышла за богатого владельца чайных плантаций Павла Андреева, который был в два раза старше ее.

Сестра Тинатин тоже недолго оставалась в невестах. Она стала женой Сергея Танеева, чей отец возглавлял канцелярию Николая Второго. Несмотря на столь значительную должность, главным человеком в новой семье Тинатин был не свекор, а его старшая дочь – Анна Вырубова. Та самая Вырубова, любимая подруга и доверенная фрейлина последней российской императрицы.

Получалось, что теперь одна из сестер часто проводила время во дворце (сама императрица в своих письмах Вырубовой не раз интересовалась «как там Сергей и Тина»), а другая – в светских гостиных.

Популярная в те годы писательница Надежда Тэффи писала в 1913 году: «Украшением вечеров, как всегда, была Саломея Андроникова – не писательница, не поэтесса, не актриса, не балерина, не певица – сплошное «не». Но она была признана самой интересной женщиной нашего круга».

Саломея и правда была интересным человеком. Своими неожиданными поступками она заставляла говорить о себе весь город. Чего стоили одни ее полеты на аэроплане! Она сумела уговорить знакомого летчика взять ее с собой и стала едва ли не первой женщиной, облетевшей Петербург на самолете.

Внимания Андроникашвили добивались, дружбой с нею дорожили, а о любви не могли и мечтать. Не было, пожалуй, ни одного художника, который бы не хотел написать ее портрет. Среди тех, кому это удалось, – Зинаида Серебрякова и Кузьма Петров-Водкин, Василий Шухаев и Савелий Сорин.

Александр Яковлев. «Портрет Саломеи Андрониковой и Ашени Меликовой (Три женщины)», Париж. Есть и рисунок к этому портрету

Анна Ахматова подарила ей книгу «Четки» с надписью: «В надежде на дружбу». А поэт Осип Мандельштам посвятил стихотворение, назвав «Соломинкой».

Соломка звонкая, соломинка сухая,
Всю смерть ты выпила и сделалась нежней,
Сломалась милая соломка неживая,
Не Саломея, нет, соломинка скорей.

Летом 1917 года из Петербурга Андроникашвили уехала в Алушту. Тогда она еще не знала, что поездка на дачу в Крым станет для нее спасительной. Влюбленный в нее адвокат Александр Гальперн сообщит в письме об отречении Николая Второго и убедит не возвращаться в Петербург (тогда столица уже патриотично именовалась Петроградом), а ехать к родителям в Грузию.

На тот момент Саломея была разведена с оказавшимся излишне любвеобильным чаевладельцем Павлом Андреевым, пытавшимся ухаживать то за кузиной жены Тинатин, то за ее родной сестрой Марией.

Адвокатом со стороны Андрониковой был петербургский юрист Луарсаб Андроников, чей сын Ираклий в будущем станет известным писателем и телевизионным рассказчиком.

Развод с Андреевым дал возможность Андрониковой не беспокоиться о хлебе насущном: она получила от мужа солидное содержание и огромную квартиру в центре Петербурга.

Правда, теперь возврата к прежней жизни уже не было.

А потому Гальперн был уверен, что в Грузии свершится его счастье, и Саломея наконец станет его женой. Но судьба в который раз распорядится иначе.

После большевистского переворота в России Грузия получила независимость. В качестве посла Франции при меньшевистском правительстве Грузии в Тифлис приехал майор Зиновий Пешков. Тот самый, который столь безуспешно ухаживал за Саломеей в Петербурге. Теперь он был кавалером французского ордена Почетного легиона. Как владеющий русским языком, Пешков был идеальной кандидатурой для работы политическим консультантом Верховного комиссара Франции.

Между Саломеей и Зиновием вновь возник роман. Однажды французский дипломат сумеет даже вызволить Андроникову из харьковской тюрьмы. Правда, не благодаря своему положению, а при помощи Максима Горького. Узнав о том, что на пути в Тифлис Саломею арестовали в Харькове, он даст приемному отцу телеграмму: «Отец, звони Ленину, Троцкому или самому Карлу Марксу! Но Саломея Андроникова должна быть освобождена». Неизвестно, кому из трех адресатов сумел дозвониться пролетарский писатель, но грузинская красавица была освобождена и благополучно приехала в Тифлис.

Когда в Грузию готовилась войти Красная армия и независимость молодой республики вот‑вот должна была пасть, Пешков снова придет на помощь Андрониковой и пригласит ее поехать с ним в Париж. Поехать просто так, чтобы купить, например, новую шляпку.

– Но у меня с собой даже нет документов, – растерялась Саломея.

– Зачем вам документы, когда у вас есть я, – успокоил ее будущий генерал Франции.

И Саломея согласилась – и поехать, и стать гражданской женой дипломата.

До французского корабля влюбленные добрались на простой шлюпке. Когда матросы отказались поднять на борт не имевшую документов грузинку, Зиновий Пешков достал револьвер и добился того, чтобы его Саломея все‑таки взошла на корабль…

«Как всякая обыкновенная аристократка, я не хотела ни о чем глубоко задумываться. И покатила», – будет вспоминать она спустя годы о своем отъезде из Грузии. Она действительно тогда не задумывалась ни о чем. Поэтому, наверное, и оставила в Батуми свою дочь Ирину, которая только через несколько лет смогла присоединиться к матери.

Salomea Andronnikova by Petrov-Vodkin (1925)

В Париже Саломея поселилась в районе Елисейских полей на улице Колизе и стала работать в журнале мод. А вскоре всетаки вышла замуж за Александра Гальперна. Его, как секретаря Временного правительства, выслали из России, и он тут же приехал во Францию. Семейная жизнь не мешала Саломее переписываться с Зиновием Пешковым. Бывший гражданский муж писал Андроникашвили отовсюду. И неизменно подписывался: «Целую тебя от всего сердца и от всей моей старой и любящей тебя души».

В столице Франции Саломея познакомилась с Мариной Цветаевой. Между двумя женщинами сразу же завязалась самая трепетная дружба. Именно грузинская красавица стала спасительницей гениальной русской поэтессы от нищеты. Из тысячи франков, которые Саломея получала за работу в модном журнале, четыреста она отдавала Марине. Ей же посылала одежду и обувь, из‑за чего та называла себя ее «иждивенкой».

В одном из своих писем Саломее Цветаева писала:

«Дорогая Саломея, большая просьба: не могли бы Вы дать мне вперед половину иждивения или, если нельзя, франков двести. Я рассчитывала на деньги за статью, а там задержка.

Мне очень совестно беспокоить Вас, особенно в неурочный срок…

Целую Вас. МЦ.»

Из переписки Андроникашвили и Цветаевой вообще может получиться отдельная книга. Саломея сохранила более трех десятков писем Марины Цветаевой, которые, когда стало возможно, вернула дочери поэтессы Ариадне Эфрон. Та, по согласованию с Саломеей, сдала их в Центральный архив литературы и искусства в Москве.

«3‑го окт. 1920 г. Дорогая Саломея! Огромное спасибо за чудные чулки, – как раз по мне и уже на мне. Ходила вчера за ними на почту под отъездный колокольный звон».

Последнее письмо Цветаевой к Андроникашвили и вовсе можно считать прижизненным памятником ее адресату, лучше всяких портретов и воспоминаний объясняющего уникальность Саломеи.

«Милая Саломея, письмо не кончается, оно единственное, первое и последнее от меня (во всем охвате вещи) к Вам (во всем охвате – Вашем, которое знаете только Вы)…

Милая Саломея, лучше не отвечайте. Что на это можно ответить? Ведь это не вопрос и не просьба – просто лоскут неба любви. Даю его Вам – вы ответ на все целое, которое в том (уже – там!) сне дали мне – Вы.

Знаю еще одно, что при следующей встрече – через день – или через год и день (срок для найденной вещи и запретный срок всех сказок!) – на людях, одна, где и когда бы я с Вами не встретилась, я буду (внутри себя) глядеть на Вас иначе, чем все эти семь лет глядела, может быть, вовсе потуплю глаза – от невозможности скрыть – от безнадежности сказать».

Вскоре Цветаева вернулась в Советскую Россию и больше их пути с Андроникашвили не пересекались…

За несколько дней до начала Второй мировой войны проницательный Гальперн предложил Саломее и ее дочери Ирине перебраться подальше от охваченной войной Европы. Однако в Америку с ним согласилась поехать только Андроникашвили. Ирина, состоявшая в рядах коммунистической партии Франции, осталась в Париже. Где была арестована фашистами и чудом уцелела в концлагере.

В 1945 году Гальперн получил назначение в Лондон и семья переехала в Англию. Когда в конце жизни Александр признает себя банкротом и будет вынужден продать дом, он выставит условие: его жена должна жить там до своей смерти. Новый владелец особняка, знаменитый писатель и философ Исайя Берлин, согласится на это.

Кстати, когда в конце пятидесятых годов Берлин окажется в Ленинграде и случайно сможет попасть в дом Анны Ахматовой, первой темой их разговора станет именно Саломея Андроникова.

– Она еще жива? – удивится великая поэтесса, когда англичанин поведает ей о том, что в его доме живет грузинка из Петербурга. Реакция самой Андрониковой на рассказ Берлина о встрече с Ахматовой будет похожей. В Лондоне Саломея продолжала вести светскую жизнь – принимала гостей, устраивала приемы. Но даже когда она оставалась одна, к ужину неизменно спускалась в вечернем платье. Среди ее друзей была жена английского премьер‑министра Уинстона Черчилля и актер Питер Устинов. Самой же близкой подругой стала баронесса Будберг, бывшая муза и гражданская жена Максима Горького.

Как‑то две женщины получили приглашение прокатиться на яхте миллиардера Аристотеля Онассиса. Восхищенная обивкой розового дивана в салоне, Саломея спросила, из какой кожи она изготовлена. И получила от Аристотеля не совсем литературный ответ.

В Лондоне под присмотром Андроникашвили учился Шалва Зданевич, сын поэта Ильи Зданевича, который в начале века был влюблен в Саломею и с которым она, как и со всеми бывшими мужчинами, сохранила добрые отношения. Тем более что все ее возлюбленные были людьми исключительными. Об Андроникашвили Зданевич оставил такие строчки:

На улице парижской Колизея
Жила годов пятнадцать Саломея.
Порядок домовой 4 дважды,
Прохожий, снимите шляпу каждый.

Илья Зданевич был не просто поэтом и писателем. В течение нескольких лет он создавал эскизы тканей для Дома Шанель, а после был его директором. Он стал одним из первых, кто сумел открыть гений Пиросмани и попытался облегчить жизнь погибающего от нищеты грузинского живописца.

Узнав о том, что его Саломея вышла замуж, Зданевич тоже решил жениться. Его избранницей стала принцесса Нигерии, которая родила ему сына. Юный Шалва переехал в Англию, а его мать умерла вскоре после освобождения из фашистского концлагеря…

В конце пятидесятых годов стало возможным общение с родственниками в Советском Союзе. В Тбилиси у Саломеи жила родная сестра Мария.

«Мария родилась в 1892 году, – рассказал мне племянник Андроникашвили Илья Ломидзе. – Вообще все Андроникашвили прожили достойную жизнь. Мать Саломеи, Лидия Плещеева, прожила почти 100 лет.

Мария впервые увидела сестру только в 60‑х годах. В те годы встречи с иностранцами, а тем более выезд за рубеж были весьма проблематичными. Марии помог племянник Константин, сын их с Саломеей родного брата Яссе, который вместе с матерью в 1916 году уехал в Париж».

Тогда же, после смерти Сталина, стало известно о трагической гибели родного брата сестер Андроникашвили – Яссе. В тридцатых годах Саломея через знакомого, направлявшегося в Москву, передала для брата письмо. Которое, как оказалось, стало основанием для ареста Яссе, обвинения в шпионаже и расстрела.

А его сын Константин Андроникашвили (во Франции он известен как Константин Андроников) окончил Сорбонну и работал переводчиком сразу у трех президентов Франции. В 1967 году он приезжал в СССР с Шарлем де Голлем, в 1973 году принимал во Франции Леонида Брежнева и присутствовал на его переговорах с Жоржем Помпиду, а затем работал в аппарате у Жискара Д'Эстена. Собственно, через Константина и удавалось поддерживать связь с Саломеей.

«Когда Константин во время хрущевского правления приехал в СССР и сказал, что хочет поехать в Тбилиси, где живут его родственники, все были в шоке – никто не знал, что у советника президента Франции есть родственники в СССР, – вспоминает Илья Ломидзе. – Здесь его принимали на высшем уровне, включая представителей заинтересованных органов. Благодаря Константину Марии Андроникашвили потом удалось выехать в Париж, увидеться с Саломеей и начать переписку».

Сама Саломея в конце жизни увлеклась кулинарией и даже выпустила книгу рецептов. «Всю жизнь думала, что я – муза, а под старость поняла, что на самом деле – кухарка», – шутила она. Когда же разговор принимал серьезный характер, Андроникашвили признавалась, что одной из главных ошибок ее жизни стал отъезд из Грузии. «Я совершила глупость, что оставила родину в такой трудный момент».

Она пережила почти всех. Уже не было на свете ни Александра Гальперна, ни генерала армии Франции Зиновия Пешкова. Даже оказавшаяся такой же долгожительницей, как и она, подруга императрицы Анна Вырубова, сумевшая выбраться из революционной России и стать монахиней в Финляндии, в возрасте 80 лет покинула этот бренный мир.

Андроникашвили категорически отказывалась писать книгу воспоминаний. О своей жизни Саломея немного рассказала лишь в письмах Папуне Церетели, который стал инициатором их переписки.

«Мать моя русская (Плещеева) была женщиной удивительной, вполне незаурядной. Воспитывались мы ею в русских традициях. Отца любили, любовались им, но он в нашем воспитании никакого участия не принимал. Я – старшая – выдалась наиболее русской. И хотя физически в отца, нравом и характером очень похожа на мать.

Сестра Машенька (Маруся) гораздо более грузинка. Яссе – брат – половинка на половинку. Все трое мы были очень связаны. Любили друг друга и были близки и дружны. Я – старшая – их пережила.

Я прожила почти 90 лет и, следовательно, надо готовиться к смерти. Завещание мое очень простое – ВСЕ, что у меня есть, что мне принадлежит, оставляю моей дочери. Упоминаю в завещании, что мой портрет Серебряковой завещаю Грузии (условие: музей должен сам озаботиться получением портрета, оплатить надлежащие налоги (если таковые требуются) и переслать в Тбилиси. Срок – 3 месяца. О моей смерти моя дочь сообщит министру культуры Грузии.

Слепок моей руки, сделанный стариком Гинсбургом, постарайтесь получить от моих родственников тоже для музея… Тот, что принадлежал мне, остался в Петербурге, в моей квартире, как и все мне принадлежащее. Все это было растаскано, распродано моими друзьями, а то и уничтожено в тяжелые годы Петербурга. Ни оплакивать, ни вспоминать не стоит. Прожили бурную и неповторимую (не так ли?) эпоху…

Поваренную книжку я действительно написала, почти как шутку, в пору, когда мы в Лондоне были сурово ограничены военным пайком. Однако там я давала рецепт чахохбили. Курицу все же можно было купить. Вместо масла – маргарин. Яйцо полагалось ОДНО в неделю на человека. Выворачивались.

Книжку уже давно нельзя купить. А мой экземпляр (авторский) кто‑то зачитал. У меня больше НЕТ моей же книжки.

…Живу я в Англии, где мало эмигрантов из России. Не так как в Париже, где их засилие. Тэффи (тоже моя давняя приятельница) говорила, что в Пасси (часть Парижа) некий француз покончил с собой в тоске по родине. Я очень любила Париж, где прожила 18 лет, который очень изменился в наше столь вульгарное время и который больше не люблю. Лондон – последний барский (относительно, конечно, т. к. «наша» эпоха и его коснулась) город. И я его люблю. Здесь можно жить очень спокойно и даже красиво и по‑человечески.

ТАК я и живу. В доме совершенно прелестном с большим садом, окруженном большими деревьями, без телевизора и даже без радио. Ненавижу эти говорящие коробки. Зато читаю.

…Я не хочу со всеми моими картинами и книгами расстаться ДО моей смерти. Смерть недалека, ибо мне 90 лет! Хотела бы жить вечно, но это заказано натурой…

Никто не верит в мой возраст, который я не скрываю. Отличная фигура, и говорят, что я красива!! Подумайте!! Какие чудеса. Выгляжу лет на 70, все могу, все ем, все пью и собираюсь жить лет до ста…

Все, все умерли, а я вот все жива. И не хочу умирать…»

Она уехала за границу из Тифлиса и никогда не бывала в Тбилиси. Но в свой родной город Саломея все же вернулась. Благодаря той самой работе Зинаиды Серебряковой, которую она завещала Грузии. Кстати, в свое время именно Андроникашвили помогла художнице в 1926 году выехать из Советской России в Париж и спасла ее от голодной смерти.

Другой портрет Саломеи, работы Александра Яковлева, был выставлен на аукцион Сотбис в Лондоне, приобретен графом Лобановым‑Ростовским и передан в музей Марины Цветаевой в Москве.

Свой портрет кисти Петрова‑Водкина Андроникова еще в 1970 году подарила Третьяковской галерее в Москве. Сегодня он выставлен в постоянной экспозиции наравне с портретом Андрониковой работы Василия Шухаева.

…В последние годы жизни Саломея жила одна. Ее племянник, сын Константина Андроникова Марк, рассказывал мне, что несмотря на свой солидный возраст Андроникова находилась в хорошей форме.

«Только очень плохо слышала и все время возилась со слуховым аппаратом. Жила она достаточно скромно и все время сдавала комнату на верхнем этаже своего дома».

Последний раз она устроила большой прием в честь своего 90‑летия. «Трагедия моей старости в несоответствии желаний и возможностей», – произнесла она в ответ на тост одного из друзей.

Ни в Грузию, ни в Россию Саломея так и не смогла приехать. Когда в очередной раз она получила приглашение от писательницы Ларисы Васильевой, навестившей ее в Лондоне, она ответила:

«Нет, и не уговаривайте меня слетать в Россию туристкой. Знаю, знаю, встретите, обласкаете. Но как подумаю, что утром проснусь в Петрограде – Ленинграде и вокруг русская речь – у меня уже здесь сердце разрывается. А что там будет? Умру от счастья…»

8 мая 1982 года лондонская «Таймс» сообщила о смерти Саломеи Андроникашвили, «последней из самых блистательных женщин» и «одной из самых известных красавиц эпохи Серебряного века».

Согласно завещанию легендарной женщины, ее прах был развеян над Трафальгарской площадью Лондона…