правда жизни
Ненавижу тусовки, клубы, а еще больше меня тошнит от клубного контингента, как бы резко и парадоксально это ни звучало. Можно грамотно и даже очень удачно тусоваться, разъезжая по всевозможным пафосным местам, мило общаться с какими-то представителями этого круга, старательно делать вид, что все прекрасно и “The world is mine” и заниматься самовнушением, что это действительно так, но я уже в который раз убеждаюсь, что отнюдь не в этом соль существования.
Для меня, скорее солью можно считать ноту «соль», искрящуюся верхними обертонами, заставляя звенеть и дрожать все близко находящиеся стеклянные предметы. Искусство – великий феномен человечества, без которого моя жизнь потеряла бы всякое очарование. Я не считаю себя корифеем в его познании, а уж тем более в самом процессе вокала, которому мне еще учиться энное количество времени, но меня не пугает эта перспектива. Напротив, я уже с нетерпением жду сентября и начала учебы! Мои вкусы в этой области, кстати, плавно, но стремительно изменяются – теперь меня все больше привлекают серьезные и драматичные произведения с глубоким конфликтом. Например, на днях я открыла для себя очередную оперу – «Хованщину» М.П. Мусоргского. Русская музыка вообще очень отличается от европейской – недаром ее называют «характерной» и «сложной» для понимания большинства людей, и, возможно, если бы не дедушка Шаляпин, так бы и осталась незаслуженно недооцененной. Я поражаюсь гениальности этой оперы, особенно трагизму и глубине характера раскольницы Марфы, брошенной бывшей любовницы князя Хованского. Для заинтересованных, но не слишком близко знакомых с историей читателей, поясняю, что действие оперы происходит в 17м веке, перед воцарением Петра Великого, который решительно расправляется со стрельцами-бунтовщиками и церковными раскольниками. Видя, что у них нет будущего, раскольники решаются на самосожжение. Марфа убеждает Хованского, что иного пути нет, но для нее это скорее не борьба за веру или уход от расправы – это своеобразное «венчание» с неверным, проклинавшем ее и вместе с тем горячо любимым князем: «Пусть умрет плоть моя, да смертью плоти дух мой спасется». . Перед смертью она спокойна и решительна – она смело и осознанно идет на этот шаг, утешая Хованского: «Спокойся, княже. Я не оставлю тебя, вместе с тобою сгорю, любя!». На протяжении всего представления ее образ пронизан чувствами скорбящей боли, страдания и пылкой любви. Она мудра, а не фанатична, что явно передается в музыке и глубоком и теплом голосе меццо-сопрано. Возможно, это банально, но я всякий раз плачу, слушая ее финальную арию:
АНДРЕЙ ХОВАНСКИЙ. Марфа., спаси меня!
МАРФА.
Тебя спасти?
Слышал ли ты, вдали, за этим бором, трубы вещали близость войск петровских? Мы выданы, нас окружили, негде укрыться, нет нам спасенья, сама судьба сковала крепко нас с тобою и прорекла конец нам смертный; ни слезы, ни мольбы, ни укоры, ни стенанья – ничто не спасет, судьба так велела.
АНДРЕЙ ХОВАНСКИЙ. Марфа, молю тебя, тяжко, тяжко мне!
МАРФА.
Идем же, княже, братья уж собралась, и огонь священный жертвы ждет своей.
Вспомни, помяни светлый миг любви, как шептал ты мне про счастие мое.
В огне и пламени закалится та клятва твоя!
P.S. Вот таких сильных чувств и не хватает в моей жизни! Вот что самое главное!
