В этом сентябре в очередной раз, как сызнова, перечитываю Вертинского "Дорогой длинною". Нет, не грущу, а припадаю. В тех строках, где про Город, хохочу как резаная, не могу остановиться. Мой смех, правда, сначала понимает только старшенький, младшенький только дивится (дурашечка, жизнью не битая!).

 

"В мои гимназические годы по Киеву ходил человек с осанкой профессора, в весьма живописных и даже несколько "театральных" лохмотьях, с большой суковатой палкой, и сиплым, пропитым голосом предлагал прохожим тоненький сборничек стихов. Это был скрытый вид попрошайничества. Сборничек назывался весьма жалобно: "Увядший букетик". А автор его - известный всему Киеву пьяница, некий Пучков, бывший студент и окончательно опустившийся алкоголик. Стишки были весьма мизерабельные:

Увял букетик мой. А сколько жизни было

В его зелененьких листках и разноцветных лепестках!

И все увяло, все отжило!"

 

Мизерабельные! А-аа.. Ай, все увяло, все отжило!

-Артур! - вопрошаю деточку. - А ты знаешь такое прилагательное "мизерабельный"?

- Сейчас узнаю, - говорит мне деточка, и деловито тянется к словарю. 

 

Вот многому я его, как мать, не научила, сейчас только понимаю, но, похоже, привить любовь к слову у меня удалось.

И дальше мы уже все вместе втроем хохочем над этим:

 

"Пардон, мсье! Волею судеб очутился вне бортов общественного положения. Скитаюсь в океане бурь и невзгод. Нуждаюсь в сентиментальной поддержке, ибо нет ни сантима. Донз муа кельк моз пурбуар!"

 

А вот про Владимирскую, Фундуклеевскую, про Бибиковский бульвар будет в следующий раз. В таких вопросах я всегда не спеша, очень уж хрупко и трепетно это все для меня.