Возвращались со старшеньким прогулочным шагом из театральных "темных аллей" Бунина, спускались с пригорочка, шагали аллель в аллель, плечо к плечу, ткали в маслянистом свете поздних фонарей узор -- уток к основе. 

-- Вот, -- говорю я, поглядывая на прорезавшийся холодным светом Крещатик сквозь стеклышка очков для близоруких, -- будто бы вчера было воскресенье, а уже среда на подходе. Да что там очередная среда, даже чернильница февраля в этот раз стремительно опустошена,  осталось всего-ничего -- на донышке! От такой скорости кружится голова и кажется, что жизнь проходит мимо.

-- Отчего же мимо? -- парирует старшенький. -- На выставки ходишь, на концертах бываешь, вот, опять же, театр часто-густо.

-- В том и дело: такое ощущение, что последнее время мои календарные дни отличаются друг от друга только театральным репертуаром.

-- Вот оно как! -- долго молчит. Потом, как человек, распутавший внезапно хитросплетенный узел, выдает. -- Зато мы с тобой в этих днях, как те два попугайчика Примаченко.

Ох, скорее бы звонкая весна, крепкое настоящее тепло, чтобы желтое платье в открытую без всяких стесняющих факторов!  А там, гляди, и мои глаза опять жизненным зеленым отзовутся вместо этой болотной патины при взгляде на окружающий мир.