У Паустовского, если кто помнит, есть дивной мелодии рассказ "Желтый свет". Ежегодно перед уходом в зиму, вот уже больше десятка лет как, я перечитываю его молитвой, каждое слово перебираю, как четки. И каждый раз, повторяя знакомый до боли текст, я открываю для себя новое, неизведанное, потаенное знаниями, новыми знаниями о себе. 

В последний раз это было вчера. Вчерашней поздней ночью или ранним утром -- неважно! Каждый раз в оглохшем и онемевшем ноябре мои дни и ночи сливаются в одно марево, варятся одним густым черно-белым с пеной ржавчины варевом до новогодней ночи января, когда под бой курантов на двенадцатый "бах!" все чары враз падают, падают разбиваясь о новое годоисчисление на сто тысяч льдинок. 

Ненавижу ноябрь с листопада до Ёлки. Но с каждым годом все больше примиряюсь и приноравливаюсь, укрощаюсь, взращиваю в себе смирение...

"Я изучал осень упорно и долго. Для того чтобы, увидеть по-настоящему, надо убедить себя, что ты видишь это впервые в жизни. Так было и с осенью. Я уверил себя, что эта осень первая и последняя в моей жизни. Это помогло мне пристальнее всмотреться в нее и увидеть многое, чего я не видел раньше, когда осени проходили, не оставляя никакого следа, кроме памяти о слякоти и мокрых московских крышах." (К. Паустовский "Желтый свет").

Ненавижу ноябрь, не хочу, но уже могу. Уже могу видеть, слышать, петь душой, пусть и тихо, тихо той душой, что нынче схоронилась под мокрым от слез черным небом в  коробочке-шкатулке. А шкатулка в этот раз дивно хороша и музыка в ней вечная.

Но ноябрь, как и прежде, остро ненавижу, не хочу я этот ваш ноябрь -- ни ложкой, ни капельно. Видать, и умереть при случае, таки, придется в дни -брь, в эти самые темные и сквозные дни глухого и затяжного ноябрьского противостояния.