День в сентябре стремительно убывает, мелеет, мельчает, скукоживается, что шагреневая кожа. После буйного просторного лета в нем тесно, узко, остро больно, натужно, как ноге после дачной босяцкой свободы в модельных туфлях. И, как всегда, внезапно августовские поздние вечерние сумерки превратились в сентябрьскую раннюю ночь, густую и ароматную, как сливовый джем из Венгерки. У реки вечерами все больше тишина, пусть и хлипкая, тонко-прозрачная, как кисея -- то там, то тут еще вздыхают и кричат, но уже нестройно, сбивчиво отголосками поздних страстей и запоздавших чувств, что так никогда и не вызреют, не перебродят, только в зимний уксус изойдут. Ухнут, да и замрут, испугавши и испугавшись сами.

Тишина, долгожданное сладкое одиночество в разгоряченном беге, шустрая тень верного дружочка пса Сёмы в пятнах редких фонарей, растопленных сливочным маслом, да полные карманы киевских каштанов. Который сентябрь с ними, а все, как девочка, хмелею.