"Ничто так не отдаляет от мира, как искусство, и ничто так не приближает к нему, как искусство" (Гёте)

Памятник К.М. фон Веберу в Дрездене

1 из 4

 

Настоящая любовь... Что это такое и существует ли она? Мы все ищем ответ на этот вопрос. Есть же счастливчики, которые его знают. Каков же секрет прочности и долголетия счастливых любовных отношений? В радости и горе, болезни и здоровье, бедности и богатстве... три четверти века подлинной красоты истинных чувств!

Нас с детства учат следовать зову сердца. Но чувства так эфемерны и скоротечны... Истинную любовь же можно сравнить с путеводной звездой, она всегда освещает наш жизненный путь. Какие бури и шторма не трепали бы нашу жизненную лодку — всегда можно опереться на того, кого ты выбрал, чтобы идти вместе по жизни.

Мэл и Вера в день своей свадьбы.

Ей было всего восемнадцать, когда она впервые увидела его в больнице. Он только недавно вернулся после военной службы во время Второй мировой войны в качестве королевского инженера. Вера тогда решила завоевать сердце Мэла во что бы то ни стало и ей это удалось! Сейчас они вместе вот уже семьдесят два года. Четыре года ухаживаний и шестьдесят восемь лет счастливого брака. Вере сейчас девяносто, а Мэлу — девяносто пять.

 

72 года совместной жизни совсем не пережили их любви.

На вопрос о том, в чём же секрет их счастливого брака, они говорят: «Всегда поддерживайте друг друга!». Никто не говорит, что совместная жизнь — это безоблачное и бесконечное счастье. Нет. Любовь — это тяжёлый труд, труд обоюдный на благо другого.

Главный секрет - это всегда поддерживать друг друга.

Мэл и Вера преодолели массу препятствий и трудностей в своей жизни, но остались верны себе и друг другу. Даже сейчас, пережив вынужденное социальное дистанцирование от своих детей и внуков, они пережили это вместе. Пара уверена, что возможность опереться друг на друга была их самым большим благословением в жизни.

Как вспоминала Нина Кандинская, зимой 1915 года, на Крещение, она с подружками гадала «на суженого». Девушки на улице спрашивали имя у первого встречного мужчины; Нине «досталось» имя Василий. «Праздник был испорчен. Имя мне не подходило никак, я мечтала о Георгии — это было самое модное мужское имя» — вспоминала она. Однако пройдет совсем немного времени, и ни к чему не обязывающий телефонный звонок сыграет решающую роль в жизни Василия Кандинского и его будущей жены, юной Нины Андриевской. 28 лет в любви и согласии — и ни одного письма! А почему? Все просто — они не расставались ни на один день.

С началом Первой мировой войны Василий Кандинский был вынужден оставить Германию и вернулся в родную Москву. Непростые отношения с Габриэль Мюнтер, их уютный дом в Мурнау, время «Синего всадника» — все это осталось позади. Некоторое время Кандинский и Мюнтер поддерживали живую переписку: он рассказывал о желании пожить в Москве, ссылаясь на необходимость посвятить это время работе. Мюнтер, помня про обещание Кандинского жениться на ней, сделала все, чтобы увидеться вновь с любимым человеком. В декабре 1916 года она организовала выставку в Стокгольме, на которой были представлены произведения Кандинского и ее собственные работы, и они встретились — но ненадолго. Габриэль никак не могла понять, что же держало Василия в Москве. Письма приходили все реже… А тем временем сердце Кандинского было уже не свободно, однако он не обмолвился об этом и словом.

Нина Андреевская и Василий Кандинский впервые встретились осенью 1916 года. Художнику вот-вот должно было исполниться 50 лет, а Нине было 17, а может 18 или даже 20… Для самой Андреевской времени и вовсе не существовало: «Когда мне было двадцать, мне хотелось, чтобы мне всегда было двадцать. С тех пор я никогда не отмечала свой день рождения».

Они познакомились по телефону: Нина позвонила Кандинскому по просьбе друзей, они поговорили, а под конец художник попросил о встрече. В своей книге «Кандинский и я «Нина пишет: «Однажды в конце мая 1916 моя подруга позвала меня на ужин к себе домой… среди гостей мое внимание привлек один господин, только что прибывший из-за границы и находящийся в Москве проездом. Ему нужно было передать сообщение Кандинскому, которое касалось — если я правильно помню — одной из запланированных выставок Кандинского… А я была знакома с племянником Кандинского, Анатолием Шейманом, сыном сестры его первой жены. Я указала господину на возможность передать сообщение… Доверенная мне миссия наполнила меня необычайным волнением, в котором смешались любопытство и ожидание. На следующий день я созвонилась с племянником Кандинского и получила номер его дяди. Тогда я позвонила Кандинскому.
Кандинский сам подошел к телефону. Поскольку до сих пор он никогда не слышал моего имени, он сначала поинтересовался, откуда у меня его номер. Когда же я сообщила ему, что знакома с его племянником, его первоначальная сдержанность сменилась благосклонным расположением. Лишь тогда я смогла передать ему сообщение. К моему удивлению, когда я после нескольких любезных слов на прощание собиралась уже положить трубку, Кандинский сказал тихим голосом: «Я хочу непременно познакомиться с Вами лично».»

Но Нина должна была уезжать на отдых, поэтому они договорились, что она позвонит, как только вернется в Москву. Для юной девушки внимание известного художника было лестным. А Кандинский никак не мог успокоиться; под впечатлением от звуков голоса незнакомки он сразу же принялся рисовать. Так родилась его акварельная работа «Незнакомому голосу». Те, кто уже интересовался творчеством этого художника, помнят, что Кандинский был синестетиком и обладал способностью «видеть» звуки, облекать их в формы и цвета.

Первое свидание состоялось в музее (ныне — ГМИИ им. Пушкина). Всегда подтянутый и бодрый, общительный, интеллигентный, Кандинский вовсе не выглядел пятидесятилетним «старцем» — да и не был таковым по сути. «Меня сразу заворожили его добрые прекрасные голубые глаза. Всем обликом Кандинский напоминал вельможу…»

Нина, генеральская дочь, закончила два университетских курса — по истории и философии, была интеллигентна и умна.

Роман был коротким, и, несмотря на большую разницу в возрасте, на сопротивление матери невесты, на революционную дрожь в воздухе, Нина Андреевская и Василий Кандинский 11 февраля 1917 года стали мужем и женой.

Белое подвенечное платье Нины было пошито по эскизу Кандинского. Кто-то говорил, что Нина «выскочила» замуж за знаменитость, другие осуждали Кандинского, мол, «седина в бороду — бес в ребро…» А молодожены были счастливы, они были влюблены, и мир играл яркими красками. Медовый месяц они провели в Финляндии, любуясь красотами местных водопадов. «Мы были как на необитаемом острове, не читали газет и ничего не знали, что происходит в России» — вспоминала Нина. Через две недели они приехали в Хельсинки и лишь здесь до них дошла весть о революции.

Было принято решение ехать в Москву, где у Кандинского был доходный дом в Долгом переулке (современный адрес — улица Бурденко, 8/1). После революции дом экспроприировали, но семье удалось все-таки занять одну из квартир. В конце 1917 года у Кандинских родился сын Всеволод, которого отец просто таки боготворил.

Нина принимала участие в работе мужа, попробовав свои силы в подстекольной живописи. По мотивам рисунков Кандинского ею были созданы стекла «Прогулка» и «Спящая», а также «Сцена с фаэтоном». Ее авторству также принадлежат несколько работ в технике аппликации. Одна из них — «Букет» — имеет на обратной стороне трогательную надпись: «Моему любимому бесконечно Васику от Нины всегда твоей. Поздравление на 15-е июля 1918».

Жизнь после революции была трудной, «профессорский» паек Кандинского — до смешного скудным. Нина ходила на «толкучку», меняла на еду свои платья. От холода замерзала вода, в квартире топилась единственная печь, вокруг которой и сосредоточилась вся жизнь. Предложение, поступившее от Луначарского — войти в художественную коллегию Отдела ИЗО Наркомпроса, — пришлось как нельзя кстати. Кандинский организовывает институт художественной культуры, в 1919 году становится председателем Всероссийской закупочной комиссии. Он читает курс «Современное искусство» в Московском университете, а вскоре художника избирают вице-президентом Российской Академии художественных наук.

Весной 1920 года в семью Кандинских пришло горе: единственный сын Лодя умер от гастроэнтерита. Родители глубоко переживали утрату, и с тех пор никогда о детях не заговаривали. Кандинский, оправившись от потери, вернулся к работе, но та уже не давала ему прежнего удовлетворения. Молодые авангардисты наступали ему «на пятки», его картины критиковали… Долго это продолжаться не могло, и в конце 1921 года, прихватив несколько полотен, Кандинские отправились в Берлин, прочь от московского голода и холода, от могилки на Новодевичьем кладбище… Больше они в Россию не вернулись.

Рассказывают, что однажды Нине Кандинской приснился любопытный сон: в нем она играла в шахматы со своим мужем, а вместо шахматных фигур на доске были крупные бриллианты, на которых посверкивали капельки крови… Якобы после этого сна Нина убедила мужа покинуть Россию. А позже стала большой любительницей дорогих украшений, в том числе и бриллиантовых. Драгоценности ее и сгубили. Но об этом в свое время.

После унылой и голодной Москвы уютные, освещенные, нарядные берлинские улочки и магазины сводили с ума. Кандинский старался забыть прошлое, он избегал общения с русскими художниками-эмигрантами. Они с Ниной много гуляли и каждый день ходили в кино, которое оба очень любили. А весной 1922 года известный архитектор Вальтер Гропиус пригласил Василия Кандинского преподавать в Высшую школу строительства и художественного конструирования — Баухаус. Предложение было принято, и Кандинские отправились в городок Веймар.

Кандинский погрузился в преподавательскую деятельность, от которой получал огромное удовольствие. А вот Нине здесь не нравилось, в Веймаре она чувствовала себя «как на острове». Жизнь была скромной, а единственными развлечениями были немногочисленные вечеринки с танцами, к которым Кандинский был совершенно равнодушен. Но и эти, казалось бы, невинные развлечения вызывали много кривотолков в провинциальном городке. Местные жители не были расположены к коллективу школы и ее молодым ученикам и даже — кто бы мог представить! — пугали ими своих детей, приговаривая «Не будешь слушаться — отправлю тебя в Баухаус!» В Веймаре, в этом достаточно ограниченном кругу общения, Кандинские очень сдружились с семьей Пауля Клее, часто ходили к ним в гости, а позже, когда в 1924 году школа переехала в город Дессау, стали соседями по дому.

Баухаус в Дессау прижился. Городские власти выделили средства на новое здание школы, которое спроектировал Гропиус. Неподалеку, в небольшой сосновой роще, выстроили дома для преподавателей; рассказывают, что о месте для их строительства хлопотала Нина Кандинская. Каждый дом был рассчитан на две семьи, и, конечно же, Кандинские выбрали себе в соседи друзей — семью Клее. Кандинские много работали в садике у дома, посадили розы, гуляли по окрестностям.

В письме другу Уиллу Громану, Кандинский писал: «Здесь так чудесно: мы живём на природе далеко от города, слышим петухов, птиц, собак, вдыхаем запах сена, цветущей липы, леса. За несколько дней здесь мы совершенно изменились».

В 1926 году Баухаус торжественно отмечал 60-летие Василия Кандинского. Большая выставка, приемы, внимание прессы — не столица, но все-таки постоянная смена впечатлений. Молодая и красивая Нина Кандинская, конечно же, в центре внимания. Почти 300 акварелей, около 250 картин маслом, знаменитый труд «Точка и линия на плоскости», пьесы для абстрактного театра — для Кандинского период работы в Баухаусе был невероятно плодотворным. Он стал знаменит, о нем писали, его публиковали, о нем говорили, его картины покупали музеи. Антверпен и Берлин, Париж и Окленд принимали выставки его работ.

В 1927 году Кандинские получили немецкое гражданство. По этому поводу был устроен костюмированный бал. Как вспоминала Нина, «…это было наше посвящение в граждане Германии». Радость от вновь обретенной свободы продолжалась лишь 5 лет, пока к власти не пришел Гитлер. Работы Кандинского, как и многих его друзей-авангардистов, были признаны новой властью «дегенеративным искусством». Нацисты закрыли Баухаус. После долгих размышлений Кандинские приняли решение уехать в Париж, «город художников». Нина добилась разрешения на переезд, подготовила к перевозке картины и мебель, а после занялась вопросами получения французского гражданства.

После переезда Кандинский некоторое время не работал — не мог. Продажи его картин шли туго, что в Париже, что в Германии. Жить приходилось скромно. А потом началась Вторая мировая война. 10 июня 1940 года немецкие войска вошли в Париж. Кандинские уехали в курортный городок Котре, но вскоре им пришлось вернуться обратно в столицу — немецкие власти угрожали конфисковать их имущество, оставленное в съемной квартире. Собственно, ничего в их жизни не изменилось, распорядок дня остался прежним. Кандинский прогуливался, потом работал, с 14 до 15 часов обязательно спал — Нина в это время крепила на двери табличку, чтобы ее мужа никто не беспокоил. И вечером опять работа — пока свет окончательно не уходил.

Так прошла война — в ежедневной работе, неспешных вечерних прогулках с Ниной. Конечно же, жизнь в оккупированном Париже была трудной. Летом 1944 года Кандинский стал плохо себя чувствовать.
В августе Париж был освобожден от фашистов. Однако до дня победы над Германией Кандинский не дожил. Художник скончался от инсульта 13 декабря 1944 года. Позже Нина Николаевна записала: «Когда Кандинский умер, я подумала: „Это конец всему“… Ни один мужчина не мог в моих глазах выдержать сравнение с Кандинским. Поэтому я сконцентрировала всю свою энергию на работе на пользу его наследия, и это дало мне новые силы, а моей жизни — новый чудесный смысл».

Нина Кандинская стала единственной законной наследницей своего мужа. Она не стала переезжать — осталась в Париже, в их квартире. Конечно же, к ней начали приходить искусствоведы и дилеры, надеясь на выгодную покупку, но часто оставались ни с чем. После войны картины Кандинского опять выросли в цене, и Нина Николаевна была вольна работы продавать, назначая справедливую цену, равно как и дарить работы музеям, что порой и делала. Могла учредить премию имени Кандинского, организовывать выставки его картин, а также могла затеять и выиграть судебный процесс о праве воспроизведения репродукций картин Кандинского в книге, где, по ее мнению, слишком много внимания уделялось отношениям художника с Габриль Мюнтер.

Она все так же любила роскошные украшения, посещала светские мероприятия и выставки. И отлично понимала ценность наследия художника и распоряжалась им весьма осмотрительно и ответственно. Нина Кандинская несколько раз приезжала в Москву — навестить родственников, посмотреть на картины мужа. В 1973 году вышла ее книга воспоминаний «Кандинский и я».

В начале 1970-х годов Нина Кандинская приобрела шале, расположенное в швейцарских Альпах, которое назвала «Эсмеральда». Именно здесь ее нашли мертвой 2 сентября 1980 года. Ее смерть признали насильственной, и, очевидно, дело было в ее знаменитых драгоценностях, которых недосчитались при осмотре дома. Все картины Кандинского остались на своих местах. Подозрений и версий было много — от «руки Москвы» до участия в трагедии сына Пауля Клее — Феликса, который незадолго до рокового дня навещал Нину Кандинскую… Но эта трагическая тайна так никогда и не была раскрыта. А могиле Нины Кандинской нет даты рождения — эту тайну она унесла с собой.

Автор: Рита Лозинская, artchive.ru

Исход любовного романа Вероники Тушновой вполне можно охарактеризовать словами из фильма «Простая история»: «Хороший ты мужик... но не орел!» Поэт Александр Яшин, которого любила Вероника Тушнова, был ее самой сильной и самой последней страстью. 

Эти пары могут похвастаться не только прекрасными супругами, но и секретами, как сохранить свою любовь десятилетиями.

Барбра Стрейзанд и Джеймс Бролин

Барбра Стрейзанд по канонам красоты никогда не обладала ни одним из общепринятых параметров восхищения. Однако женщина всегда привлекала внимание поклонников и сейчас состоит во втором официальном браке с актером Джеймсом Бролином. Они повстречались в 1998 году, на шестом десятке, когда у обоих за плечами был неудачный брак. Актер мыльных опер стал для обладательницы неординарной красоты надежным партнером, которого, по-видимому, актриса и певица искала всю жизнь.

Наследница старинного рода следовала за любимым мужем по полям сражений, а после его смерти основала на Бородинском поле монастырь и открыла при нем общину для сирот и вдов.

«Вы, чьи широкие шинели
Напоминали паруса,
Чьи шпоры весело звенели
И голоса,

И чьи глаза, как бриллианты,
На сердце вырезали след, —
Очаровательные франты
Минувших лет!»

Это свое знаменитое стихотворение Марина Цветаева посвятила молодому генералу Александру Алексеевичу Тучкову, погибшему в Бородинском сражении. Она влюбилась в его портрет, его судьбу, его невероятную любовь к жене.

 

 

Успешный художник Джеймс Тиссо и прекрасная ирландка с сомнительным прошлым Кэтлин Ньютон. Что их связывало - таких разных представителей одного общества? Это была великая любовь, приведшая к столь же великой трагедии: к смерти одной и личной продолжительной трагедии для другого.

Кто она - Кэтлин Ньютон?

В 1876 году французский и английский художник Джеймся Тиссо на пике своей популярности встречает Кэтлин (Келли) Ньютон, молодую прекрасную ирландку, прошлое которой, к сожалению, было не столь прекрасным. Келли происходила из ирландской католической семьи врачей и выросла в Лахоре в Индии. Ее отец, Чарльз Фредерик Эшбернхам Келли, офицер ирландской армии. Мать, Флора Бойд, родилась в Ирландии и рано скончалась. Отсутствие материнского воспитания оказало свое неблагоприятное влияние на будущее девочки.
Когда Кэтлин было шестнадцать лет, отец выдал ее замуж за Исаака Ньютона, хирурга индийской гражданской службы. Во время путешествия в Индию, один из пассажиров, капитан Паллизер, стал одержим ее красотой и соблазнил ее. Измученная угрызениями совести и по совету католического священника, Кэтлин рассказала о случившемся своему супругу и подала на развод. Однако, ее репутация была безнадежно испорчена: о ней говорили как о любовнице Паллизера. Кэтлин пришлось забрать свою дочь и переехать к своей сестре в Сент-Джонс-Вуд.

 

Статус разведенной дамы, дочь на руках и сомнительные связи - этого было достаточно, чтобы испорить себе репутацию и быть изгнанной из респектабельного викторианского высшего общества. В элитном районе Лондона Сент-Джонс-Вуд она познакомилась с Джеймсом Тиссо, где художник имел свой роскошный дом. Они познакомились, а впоследствии Кэтлин стала для живописца вдохновением, музой, самой великой любовью. И, конечно, его абсолютно не волновало ее прошлое. Он был ослеплен ее душой и красотой. Ее называли «ravissante Irlandaise» («восхитительная ирландская женщина»), а Тиссо был очарован ее ирландским католическим происхождением. Художник описывал свою жизнь с Кэтлин как «домашнее блаженство». Любовь к Кэтлин означало для Тиссо, что он перестанет посещать лондонские вечера. Эта ситуация вынудила художника сделать выбор между его общественной жизнью и Ньютон. К его чести он выбрал свою даму. Кэтлин переехала в дом Тиссо и жила с ним до самой своей смерти в 1882 году. Эти годы Тиссо вспоминал как самые счастливые в жизни. Отныне их семейное счастье обеспечивала загородная уютная жизнь. Но, конечно, было бы неправильно думать, что Тиссо стал отшельником. Они с Кэтлин часто приглашали гостей и развлекали своих богемных артистических друзей в своем доме.
В 1876 году он написал ее офорт под названием «Портрет миссис Н.», также называемый «La frileuse». Кэтлин Ньютон была чрезвычайно привлекательной молодой женщиной, она появлялась во многих картинах Тиссо. Все работы Тиссо с моделью в лице Кэтлин написаны так чувственно и мастерски, что любой зритель без сомнения поверит в искренность привязанности художника и модели. Кэтлин была музой Тиссо и, позируя ему, она ​​была и загадочной женщиной, и грустной женщиной, и роковой дамой.

 

Юморист с Дикого Запада долго добивался расположения светской девушки из хорошей семьи, и безумно любил ее всю свою жизнь.

В 32 года Марк Твен женился на Оливии Лэнгдон и признался другу:

«Если бы я знал, как счастливы женатые люди, я бы женился 30 лет назад, не тратя время на выращивание зубов».

---

Есть такие браки, в которых люди висят гирями на ногах друг у друга. А есть браки, в которых люди поднимают друг друга все выше и выше, как воздушные шарики. Оливия была для Твена восхитительным воздушным шариком, с ней он поднялся на невероятные вершины духа.

Ольга Янковая

Наши современники знают Витторию Колонну как музу Микеланджело и единственную даму — адресата его любовных стихотворений. Но стихи и прозу ей посвящали и другие выдающиеся соотечественники,  художники писали портреты, а правители городов наперебой старались заполучить «драгоценнейшее украшение» в свои владения. Почему? Рассказываем!

«Читать далее…»

Непонятно, чего в этих отношениях было больше: любви или стремления эпатировать общество.

Исчадие ада, хромой сатир — говорили, что для него нет ничего святого. Но — было. Если Джордж Байрон кого-то и любил, то свою сестру Августу (у них был общий отец). Он любил в ней все байроновское: профиль, молчаливость, холодность, изысканную картавость. Он соблазнил ее, как соблазнял всех женщин на своем пути, но только ей он посвящал искренние и нежные строки: 

Нет женщины другой на свете,

А коль и есть — не все ль равно…

Уж поздно — Ты была и есть

Безумье сердца дорогое.

Через двадцать лет после того, как Джульетта бросила Бетховена, она пришла просить у него денег. «Она домогалась меня в слезах, но я презрел ее», — написал гениальный композитор другу.

Людвиг ван Бетховен родился в семье пьющего придворного певца-тенора, который пытался сделать из него второго Моцарта, нового музыкального вундеркинда. Малыш целыми днями или сидел за пианино, или упражнялся на скрипке, или зубрил теорию музыки. Если у него что-то не получалось, отец запирал его в погреб. В десять лет Бетховен уже виртуозно играл на фортепиано. Школу ему пришлось бросить в 11 лет, но он сам выучил итальянский, французский и латынь, а по ночам читал самые лучшие книги, от древнегреческих философов до пьес Шекспира

Странный юноша

Бетховен мечтал учиться в университете, но в 17 лет ему пришлось начать работать, чтобы позаботиться о братьях. Он устроился альтистом в оркестр, но известен был своим мастерством игры на рояле — говорили, что равных ему не было не только в Германии, в мире.

Бетховен с юности казался странным.

Одевался как попало, почти в лохмотья, ходил по улицам, размахивая руками и бормоча под нос музыку, дома у него всегда был чудовищный беспорядок…

Ему с юности было плевать на внешнюю сторону жизни, его интересовало только творчество.

 

 

Полная глухота

В 26 лет Бетховен начал стремительно терять слух, в 40 он почти ничего не слышал, в 44 — был совсем глухим. Он думал о даже том, чтобы уйти из жизни, но музыка постоянно звучала в его голове, а это было главным.  Читать далее