Еще одну возможность конкретизировать образ рожаниц дает упоминание древнерусского поучения против язычества о том, что одним из проявлений их культа было пострижение первых волос ребенка.

Известно, что в Древней Руси примерно в трехлетием возрасте над ребенком совершался обряд пострига — острижения первых волос. 

Л. Нидерле отмечал общеславянский характер этого обряда, символизировавшего, по его мнению, переход ребенка от попечения матери к попечению отцу.

У разных славянских народов время проведения его разнилось: у поляков постриг совершался на седьмом году жизни ребенка, у чехов еще позднее, у русских — около второго-третьего года, у сербов — после года и ранее. 

Д.К. Зеленин отмечал, что и в гораздо позднее время севернорусы и белорусы не стригут ребенку ногти и волосы, пока ему не исполнится год. Если не соблюдать эти правила, то, по народным представлениям, ребенку можно «отрезать язык», т.е. ему будет трудно научиться говорить. Волосы и ногти были зримым воплощением жизненных сил человека, и вполне, закономерно, что посвящались они тому, кто эти силы ему и даровал.

О значении, которое в древности придавали волосам, свидетельствует древнегреческий миф о золотом волосе бессмертия царя Мегары Ниса, от которого зависела сама его жизнь. Когда дочь Ниса Скилла, влюбившаяся в осадившего город Миноса, вырвала во время сна у отца этот волос, то немедленно «Гермес душу его повел под землю». 

О существовании генетически родственных представлений у наших предков говорит и русская пословица «Жизнь висит на волоске».

Кроме того, в Древней Руси сына впервые сажали на коня именно после пострига. Событие это представлялось современникам таким значимым, что, в случае княжеских детей, сопровождалось народным ликованием и даже отмечалось в летописях. Так, например, под 1192 г. Лаврентьевская летопись отмечает: «Быша постригы оу великаго КНАЗА Всеволода, сйа Геюргева. внука ВолодимерА Мономаха. сну его Геюргеви в градЬ Суждали тогож дни и на конь его всади, и быс радость велика в градЪ Суждали».

В Новгороде, где пережитки язычества были достаточно сильны, в 1230 г. в данном обряде (разумеется, вновь с княжеским сыном) принимал участие местный архиепископ, заменивший, надо думать, в данном качестве своих языческих предшественников: «В то же лЬто князь Михаилъ створи пострЪгы сынови своему Ростиславу НовегородЬ у святки Софии и уя влас архепископъ Спиридон...»

А.Н. Афанасьев в свое время совершенно справедливо отметил: «Надо думать, что в отдаленной древности обряд постригов имел религиозное значение, что ребенка постригали его рожанице — отдавали под покровительство его гения-хранителя или счастливой, доброй Доли».

В.Л. Комарович точно также полагал, что посвятительный характер постригов не мог не предполагать языческого адресата для данного приношения, но видел в нем уже мужской персонаж: «Наши княжеские постриги тоже восходят, следовательно, к языческому культу Родоначальника».

Исследователь в качестве параллели приводит данные о том, что именно волосы древнегреческий герой Орест приносит в дар на могилу своего отца:

В день первый юности волос своих
Я срезал прядь, в дар Инаху — вскормившему.
Вторая прядь — тебе, отец, поминный дар.

Однако жертвоприношение волос мужскому предку имело, по всей видимости, вторичный характер и первоначально волосы приносились в дар богине. На тех же древнегреческих вазах женщины обычно изображались с длинными вьющимися волосами. На одном антропоморфном сосуде из Греции, датируемом III тысячелетием до н.э., волосы изображены в виде струй дождя.

Еще в античное время в Малой Азии «жрецы и жрицы приносили в жертву богине свои кудри, в исступлении вырывая их при неистовых танцах». Еще в средние века в Западной Европе считалось, что ведьма может вызвать дождь, расчесывая волосы.

В отечественной традиции русалки могли затопить то или иное место, расчесывая свои волосы. С.В. Жарникова отметила, что на Руси до недавнего времени сохранялся обычай первые срезанные волосы засовывать в коровий навоз для того, чтобы у ребенка волосы были густыми и «кудреватыми». «Иногда считали, что закатывание волос в навоз, как и сажание ребенка для первой стрижки на овчину мехом наружу, необходимо для того, чтобы в дальнейшем он жил долго и был богатым».

Поскольку обрядовое сидение на меху присутствует и в русской свадебной обрядности с целью обеспечения благосостояния молодой семье, следовательно, закатывание волос ребенка в навоз было призвано обеспечить ему магическими средствами долгую жизнь.

Эта исследовательница сопоставила его с аналогичным индийским обрядом, где ритуальная первая стрижка волос у ребенка упоминается в Атхарваведе. Уже в ведийский период такая стрижка была религиозной церемонией, которая совершалась от года до окончания третьего года для всех дваждырожденных и осуществлялась обязательно во время северного пути солнца, т.е. с 22 декабря по 22 июня, и только в дневное время. Остриженные волосы закатывали в коровий навоз и прятали в коровнике или бросали в водоем, поскольку вода и коровий навоз по индийским представлениям обладали ритуально очищающей силой.

С этим обычаем можно сопоставить и другой русский обычай, зафиксированный в Ярославле, призванный магическими способами обеспечить «привязывание» купленного животного к новому дому: «Купив корову, новый хозяин обматывал ее суровыми нитками и оставлял на ночь на дворе, а утром собирал нитки и закапывал в навоз».

Выбор навоза как средства хранения олицетворяемых волосами жизненных сил человека может вызвать недоумение у современного человека, однако еще не так давно в славянской традиции навоз рассматривался как средоточие и носитель «спора» и плодородия, от которого зависел не только скот, но и все крестьянское хозяйство в целом.

Закапывание в навоз различных предметов являлось способом передать скоту плодовитость, а кража навоза рассматривалась как попытка украсть все благосостояние. С возникновением земледелия навоз продолжал играть важную роль, как и при скотоводстве. Так, в Белоруссии засеяв и взборонив поле, крестьянин разбрасывал по нему навоз, чтобы последний брал у бога урожай, т.к. считалось, что навоз «крадзе од Бога свою долю».

Существование одинакового ритуала у различных народов говорит о его возникновении в эпоху индоевропейской общности. Поскольку представление Великой богини в образе коровы носило, как было показано выше, весьма древний характер, очевидно, что записанная в обеих странах мотивировка данного ритуала носила уже вторичный характер, и первоначальный смысл обряда заключался в установлении связи новорожденного с Великой богиней.

Весьма показательны и другие магические манипуляции с волосами в других местах славянского мира, уже не связанные с обрядом пострига: «Состриженные волосы... зарывали в землю, клали под камень, прятали от птиц, относили к плодовому дереву или клали на вербу, чтобы волосы, оставшиеся на голове, «росли как верба»...»

Как видим, в большинстве случаев волосы все равно продолжали соотноситься с различными воплощениями женского божества, будь то земля или дерево.

М. Серяков. Богини славянского мира.

источник