Начало здесь

И здесь

 

Вот такая культура

 

На заводе новости плохие — оборонная промышленность по указу Ельцина сворачивается, ожидается сокращение на 50%. В газете статья: «Ящики сыграли в ящик». Нам запрещают передавать об этом информацию по радио — чтобы «не будоражить народ».
Давид пытается создать издательство на заводе — не знаю, что из этого выйдет.
Клубу повезло — он уцелеет, так как есть  указ Ельцина о сохранении культуры, под который он подпадает.

 

мы с Давидом разгружаем аппаратуру для клуба

 

Хотя культуры здесь уже нет как таковой — налоги не позволяют никого приглашать, зал всего на 500 мест, не окупает расходов. Сдают в аренду ЗАГСАМ (регистрация браков), церкви (воскресная школа), экстрасенсам. Вот и вся культура.
Все директора клубов во главе с Янковским написали письмо Ельцину, требуя отмены налогов. Ни ответа, ни привета. Теперь они собираются бастовать: не проводить ни ёлки, ни новогодние праздники. Бедные дети. Они-то тут при чём.
Сейчас во Дворце висит объявление, что под Новый год здесь будет проводиться «бизнес-бал». Вход — 5 тысяч. Желающих пока нет.

В Саратове первое лето совсем нет гастрольных театров — гастроли сейчас денежно не потянет ни один коллектив. Издательства выпускают только «верняк», который приносит прибыль. Этот стон у нас рынком зовётся. А рынок — он известно чего требует — не высокого духа, а высокой продажности.
Кажется, у нас в стране сейчас вообще нет разрешимых проблем. Старики без хлеба, дети без сладкого, больные без лечения, публика без искусства. И всё-таки даже в блокадном Ленинграде пеклись о музах.

 

Не звонят колокольчики слова.
Наступила глухая пора.
Мы живём не под шелест вишнёвый -
под уверенный стук топора.

 

Этих белых одежд им милее
вызывающий блеск от-кутюр.
Детский лепет цветка одолеет
торжествующий шелест купюр.

 

Роковая судьбы неизбежность -
сад души, обречённый на сруб.
И моя старомодная нежность
запоздало срывается с губ.

 

Что любили - в утиль обратили,
подменили и облик, и суть.
Победили они, победили
и ногой наступили на грудь.

 

Гром литавр раздаётся победный.
Но в фальшивящем звуке альта
не "победный" мне слышится - "бедный",
не "победа" звучит, а "беда".

 

Под удары дикарского бубна
будут жить, набивая суму,
забывая родимые буквы,
вопреки доброте и уму.

 

Наш силы неравны, неравны,
против зла - беззащитность души
и бесправная голая правда
против сытой нахрапистой лжи.

 

Но опомнится всё и очнётся
в неизвестном доселе году.
Тихо ветка в окне покачнётся,
отведя как рукою беду.

 

Словно после глубокого вдоха
утро в ухо прошепчет: пора...
И начнётся другая эпоха -
без лопахинского топора.

(Это из моих поздних стихов, но, поскольку с тех пор в этом смысле мало что изменилось, они пришлись к месту).

В Саратове сейчас начался фестиваль театральных студий, а в Москве — несколько объёмнее — Первый международный театральный фестиваль имени Чехова. Из чеховской драматургии привезён почему-то только «Вишнёвый сад», но зато в трёх экземплярах — Германии, Чехословакии и Румынии.
Из всех этих спектаклей самый знаменитый и важный, конечно, «Вишнёвый сад» Петера Штайна. У нас некоторые театралы специально ездили в Москву на один день, чтобы его посмотреть. Говорят, потрясающе. Никаких оригинальных поворотов и вывертов, никаких режиссёрских видимых приёмов и придумок, которыми нас уже перекормил наш Дзекун* (А. И. Дзекун - бывший главный режиссёр саратовского академического театра драмы).  Всё строго по чеховским ремаркам (как уже отвыкли от этого!), но в нём каждое мгновение происходит то, чего так жаждал Станиславский: жизнь человеческого духа.
Этот спектакль — словно ответ на подспудный вопрос: так что же, погиб безвозвратно наш дом, наш сад? Да, тот, что был, погиб. И мы сами его вырубили. Как же быть дальше? Как не олопахиться окончательно? Хранить живую память о прошлом саде? Высаживать новый?

 

 

Надя* (жена А. Дольского) рассказывала мне по телефону, что Комаров*(администратор Дольского) хочет возродить в Питере литературное кафе начала века «Бродячая собака» - был такой ночной клуб в подвальчике на площади Искусств — тогда Михайловской, где собиралась литературно-артистическая элита тех лет.

 

 

Комарову выделили на это дело 250 тысяч. Идея, конечно, хорошая, но жаль, что за неё взялся Комаров. У него это выльется либо просто в кабак, где будет собираться всякая пьянь, либо в коммерческое предприятие — за валюту, для снобов и воротил.(Пишу со знанием дела: этот Комаров приезжал к нам (уже после концертов Дольского) с целью издать в Саратове буклет Дольского, тянул из него без конца деньги, в итоге всё просадил, всё запорол, попал то ли в вытрезвитель, то ли в милицию и приходил к нам слёзно просить деньги на обратный билет. Мы предложили Дольскому издать буклет самим, и издали, не взяв за это ни копейки. Подробно об этом и о нашем частном издательстве, первом в городе, я буду писать в третьей части хроники).
Всё-таки за такое дело должны браться люди с чистыми руками. Да и можно ли возродить ту культуру? По-моему, это для нас уже недосягаемо*.
( *Знаменитое кафе было всё же возрождено в 2000 году и стало своего рода культурной Меккой Северной столицы.

 

 

Покойный директор арт-кафе Владимир Склярский, которому принадлежит слава человека, возродившего «Бродячую собаку», сумел этим проектом связать современность с «Серебряным веком». Комарова, насколько я знаю, там и рядом не стояло. Склярскому была присуждена царскосельская премия к 100 летнему юбилею «Собаки» в 2012 году, до которого он не дожил, а на сороковой день после его смерти был совершён рейдерский захват помещения новыми собственниками. Историческая ценность здания их не интересует. Скандальные судебные процессы скорее всего решатся в их пользу).

 

 

 

У нас в клубе создали комиссию по просмотру видеофильмов с целью установления, что порнографическое, а что просто эротическое. Во главе назначили Давида. И теперь он решает, что можно смотреть народу, а что нельзя. Смотрит по 5-6 фильмов в день. Это какой-то кошмар. И всё запрещает.

 

самый скандальный эротический фильм начала перестройки

 

 

Недавно мы были в Москве с благими намерениями купить мне пальто. Конечно, ничего нет. И мы с горя все деньги грохнули на картины. Купили две картины в салоне. Настоящие Кукрыниксы. Привезли, повесили. Хоть бы кто внимание обратил!

 

Политическое лицо

 

Сегодня — 7 ноября — меня разбудили не глупые марши по радио, а голос Дольского. Он пел: «Благословляю каждый час...»
Как мы провели этот двусмысленный праздник? Давид залёг с утра в ванну, а я надула Дендику шарик (остался от старых времён, когда он был дешёвый), и бесноватый пёс стал носиться за ним по всей квартире, сметая всё на своём пути, пока шар не лопнул, а Денди от испуга не надул в кровать.

 

 

Всё-таки странно: вроде признали всем миром, что все наши завоевания были нашей бедой, несчастьем, позором. И вдруг — нате, празднуйте. Даже лишний день дали, чего никогда раньше не было.

 

 

А если праздник — то где же все эти, с позволения сказать, колонны, фанфары? Какое-то лицемерие. Мне кажется, правительство просто бросило эту кость народу, чтобы не обозлять ветеранов перед съездом, не усугублять, так сказать.
Коммунисты, конечно, ухватились, проводят митинг на площади, отводят душу. Мы с Давидом проходили сегодня, послушали немножко. Как это у Окуджавы: «Чем громче музыка атаки — тем глуше музыка души».

 

 

Помню, когда я училась в школе, у нас все отлынивали от участия в демонстрациях, а классная руководитель наставляла, внушая: «У вас должно быть своё политическое лицо!» Сейчас-то выяснилось, что как раз все-то и были тогда на одно «политическое лицо».

 

 

Потом, когда я проходила практику на областном радио, в такие дни, наоборот, охотно собирались — был повод потусоваться, «погреться» в тесном кругу. Никто, конечно, не думал, что мы отмечаем, просто было весело. Сейчас мы стали умные, честные, и «лицо политическое» у всех появилось, но жить стало тоскливо.

 

 

Кто это сказал: «знания умножают скорбь»?

 

Наши праздники

 

Расскажу, как прошли праздники. Давид — добытчик! - изловчился и достал где-то сгущёнки. Я решила испечь торт. Раскопала в одной дореволюционной книжке старинный рецепт. Название с такой идеологической подоплёкой: «Ленивой бабе» адресуется. Вот, думаю, то что надо.
Полчаса я потратила только на то, чтобы разобраться в этом рецепте — чего, куда и сколько насыпать и переливать. А когда почти уже разобралась, что к чему, в конце меня убила фраза: «Не всегда получается». С облегчением вспомнила, что у нас всё равно нет яиц — за два месяца уж вкус их позабыли.
Короче, печь я не стала (оказалась ещё более «ленивой бабой», чем предполагалось в рецепте), мы эту сгущёнку так съели, её не много было. 7-го на демонстрацию, конечно, не пошли — демонстративно убирались, по совету Моссовета. А вечером выпили водки — у нас к ней была селёдка — и дружно заснули у телевизора.
Настроение антипраздничное. На улице морозь, грязь, гнусь. В холодильнике скучно. Боже, как грустна наша Россия!

 

 

По ТВ корреспонденты спрашивают прохожих: «С чем мы пришли к празднику?» Отвечают: «С талонами! С очередями!» Но это уже не смешно.
У нас на заводе никто не хотел на демонстрации нести знамя. Теперь же это добровольно. Так партком объявил (негласно, конечно) награду тому, кто понесёт: 25 рублей и поллитра спирта. И всё равно желающих долго не было: во-первых, тяжело, во-вторых, позорно. Наконец, нашёлся один. Нас так и подмывало о нём передачу сделать. С подзаголовком: «Поллитра за знамя». Прямо факт для Невзорова.

 

 

Но есть и хорошая новость: как Виктор Третьяков* (бард, которого мы пригласили первыми в Саратове. О нём подробнее пойдёт речь в третьей части поста) взбаламутил наше партийное руководство. Он приехал 5-го, перед ним было торжественное заседание в клубе. Выступал наш партсекретарь, долго и прочувствованно говорил о нетленных ценностях Октября. А потом вышел Третьяков.

 

 

Его попросили спеть несколько песен в честь праздника. А он начал петь «антисоветские песни». Партбосс был страшно возмущён. «Я,  - говорит, - народ настроил. А этот вышел — и всё испортил».

 

 

 

Вот только одна из тех песен — потрясающая «Красная река». Виктор написал её в начале 90-х, но как современна и сейчас! Там, на видео, в Ярославле, он поёт её в более замедленном темпе, это гораздо слабее, чем у нас было — жёстче, энергичней, просто мороз по коже. Жаль, нашей первоначальной версии не сохранилось.

Мы не знаем, что нам делать с праздничной передачей. В прежнем духе делать уже нельзя — стыдно, в новом — тоже нельзя, чревато. У нас опять активизировался партком.

В прошлом году был позорный случай с октябрьской передачей. Я лежала в больнице, а Давид закрутился, ничего не успевал, подошло время, и он взял и дал прошлогоднюю в надежде, что её уже забыли, да и кто эти праздничные передачи слушает. И не учёл, что время-то уже другое, а та передача была в какой-то степени из застойного времени.
Раздался звонок:

- Это вы готовили передачу? В морду вам за неё плюнуть!

Мы этот случай долго переживали, дали потом серию острых злободневных репортажей — замаливали грехи.
Потом был период эйфории, когда отменили цензуру. И вот опять.
К нам в объединение внедрили одну стукачку — раньше работала в райкоме — она слушает каждую передачу и доносит в райком, те нажимают на партком, а те — на нас. Урезают премии, надбавки.
И вот мы перед дилеммой: сделаешь традиционную передачу - «в морду плюнут», сделаешь то, что душа просит — заклюют. Меня как-то одолела минута слабости. И я осторожно говорю Давиду: «Знаешь, плюнут всё-таки фигурально, а заклюют — реально. Материально». Давид взорвался: «Вот она, твоя сущность!»
Короче, мы решили вообще ничего не давать. Промолчать. Пусть как хотят понимают — как забастовку или как знак согласия.

Давида вызывали в партком по поводу отсутствия октябрьской передачи. Они поняли это как надо. «Люди звонят, недоумевают, в чём дело, у нас ещё госпраздники никто не отменял!»

 

 

Теперь лишат премии. Вот так, страдаем за идею.

 

В дождливой мороси и хмари
тонул нелепый Первомай.
Я шла с тяжёлой сумкой к маме.
(Уже не шёл туда трамвай).

 

Мой взор, рассеянный и сонный,
скользил поверх младых племён,
а мне навстречу шли колонны,
как будто из других времён.

 

О сколько их! Куда их гонят?
Что демонстрировать, кому,
когда в стране, где все – изгои,
власть, неподвластная уму?

 

Стояли ряженые в гриме –
Маркс-Энгельс-Ленин-Брежнев. Бред.
Мне Энгельс подмигнул игриво,
портвейном, кажется, согрет.

 

Толпа живым анахронизмом
флажки сжимала в кулаках.
Воскресший призрак коммунизма
маячил где-то в облаках.

 

Зонты – щитами – непогоде
и в ногу – мерные шажки.
А я всегда рвалась к свободе
сквозь эти красные флажки!

 

Всё, чем когда-то дорожили,
оплакивают небеса...
"Как хорошо мы плохо жили", –
однажды Рыжий написал.

 

Земля, тебе не отвертеться,
как этот шарик надувной
парит над юностью и детством.
Наивный шарик наш земной...

 

 

Провожаем 1992-ой. Вчера с Давидом наряжали ёлку.

 

 

Я, как обычно, хотела водрузить на макушку звезду, но вдруг вспомнила песню Дольского о коммунистах, где «красные глаза пятиконечные», устыдилась и не повесила.

 

 

Но голая макушка — некрасиво. Давид нашёл выход: раскопал на дне коробки картонного петуха и укрепил на верхушке, осветив красным фонариком. Получилось очень остроумно (год Петуха).
Мы обменялись подарками. Давид мне подарил лосины, под которые мне теперь надо долго худеть, а я ему — овечий свитер, неимоверно тёплый, закрывающий не только горло, но и уши. В нём он поедет в Читу, куда они собираются с компаньоном после праздников — выбивать 500 тысяч, которые им там должны. Туда восемь часов самолётом, и ведь это опасно — везти такие деньги. Я против этой поездки, но он меня не слушает.

Страшно жить на белом свете -
в нём отсутствует уют...

 

За окном сейчас идёт снег, пушистый, мохнатый, медленный, настоящий рождественский снег, от которого всегда такое волшебное, сказочное настроение. Но на земле он сразу тает и превращается в чавкающую под ногами грязь. Мне подумалось: ну почему и в жизни так: все светлые мечты и радужные надежды воплощаются в результате в обыденную рутинную слякоть. И это называется «такова жизнь».

Новый год у нас прошёл... как бы это сказать — меланхолично. В этот раз захотелось побыть одним. Слушали музыку, гуляли по ночному заснеженному городу.

 

 

Было хорошо и немножко грустно. И тревожно за будущее. Жаль только, что поэтическое настроение обязательно омрачит какая-нибудь бытовая гадость.
Накануне я наготовила много вкусных вещей (из старых запасов), но 30-го обнаружилось, что нет хлеба. Я полдня объезжала все магазины — везде было пусто. Заняла у соседки полбатона, пообещав наутро купить и отдать. Но 31-го по всему городу змеились огромные очереди — все стояли за хлебом.

 

 

Ибо больше стоять было абсолютно не за чем.

 

 

Я простояла три часа, но хлеб передо мной кончился. В других магазинах стоять уже не было сил и нервов. Пришлось отдать соседке обратно остаток батона, а самим вместо хлеба есть пирог. А утром 1-го, когда все нормальные люди спят, опять тащиться за хлебом. Такие вот «городские подробности». А в остальном, прекрасная маркиза...

 

Вчера у меня был двойной праздник — женский и день рождения. Соответственно, от Давида — двойные подарки. Один из них — двухтомник Мандельштама. Я его очень люблю. Не всё понимаю, как и у Пастернака, у Бродского, но есть вещи, которые выше понимания. Которые не столько понимаешь, сколько постигаешь, интуитивно. Это неверно, что поэзия, мир грёз, «человечества сон золотой» и всё такое прочее — обман. Это — верховная правда жизни.
8 марта я Давиду строго-настрого запретила покупать мне цветы (самая дешёвая роза — 1000 рублей). Наш бюджет бы этого не выдержал. Но пришёл компаньон и принёс мне букет роз. И Давиду пришлось тащиться на базар  покупать такой же его жене — неудобно. А розы на другой же день завяли.

 

 

7 марта у нас на площади был митинг, посвящённый женскому дню. Необольшевики призывали женщин объединиться в борьбе за светлое социалистическое будущее. Особенно досталось матерям Гайдара, Ельцина и Бурбулиса. Призывали собравшихся предать их проклятью. Один ходил с красным флагом и обещал перестрелять всех демократов.
Галич пел: «Бойтесь того, кто знает, как надо». Сейчас этого, наверное, никто не знает. И всё же, всё же, всё же...

 

Купите Дворец!

 

Недавно у нас было ЧП — чуть было не продали наш Дворец* (ДК «Кристалл»). И мы с Давидом его спасли. Дело было так.
В один прекрасный день в местной газете появилась заметка: «Купите Дворец — не пожалеете», где сообщалось «из достоверных источников», что через месяц у нашего Дворца («одного из самых красивых зданий в Саратове») будет новый владелец. Пока эти лица скрывают свои имена, но совершенно точно известно, что здесь будет ночной клуб или игорный дом для иностранных гостей.

А перед этим, надо сказать, в наш ДК приходили какие-то кавказские люди. Всё осматривали, приглядывались да приценивались.
Всё это было настолько дико, да и незаконно (ведь прежде чем продавать, надо приватизировать), что мы подумали, что это «утка», слухи. И решили дать опровержение.
Но ни один из начальников, к кому мы ни подходили с микрофоном, не захотел его дать, всё чего-то темнили, увиливали, не хотели даже давать оценку этому факту.
Мы поняли, что дело нечисто. Встретились с автором заметки, пошли по горячим следам, провели целое следствие. И вышли на организаторов сделки.
Это была дирекция завода, которая уже давно хотела убрать из Дворца Янковского и посадить туда «крепких ребят», чтобы качать валюту, и решила провернуть это тёмное дело.

 

Г. А. Умнов,  директор "Тантала"

 

Мы обратились к депутатам, заявили в горсовет (там как раз шла сессия), этот вопрос взяла под контроль комиссия по фонду имущества города. Оттуда прислали представителей, они стали разбираться, инициаторам пригрозили штрафом.
Клуб мы отстояли, но вызвали злобу администрации тем, что сорвали им куш (вернее, не дали сорвать). Давида отлучили от планёрок (якобы нет места), а когда он пошёл за какой-то информацией к одному заму — тот выгнал его, стуча ногами и с пеной у рта.
Теперь мы с ужасом ждём сокращения, которое нам и без того уже угрожало. Я уже устала жить в вечном страхе. Каждый день иду на работу и думаю, что вот, сегодня скажут: «Выметайтесь». И что тогда?! Достать чернил и плакать.

 

 

 

 

Отойди от меня, буржуа...

 

У нас всё изменилось — в скверную сторону. Клуб продали какому-то генеральному директору, то ли президенту биржевого центра, словом, одному миллиардеру. Там теперь будет бизнес-клуб, казино и кабинеты для «деловых встреч». Всех нас из Дворца выкинут в другие помещения, а кого и совсем.
Давид ходил на приём к новому «хозяину», предлагал наши услуги: презентации какие-нибудь организовывать или салон искусств какой. Тот с кислой миной пообещал для нас «что-нибудь придумать». Но надежды мало. У них ведь свои люди, с совершенно другим уклоном. Мы для них — как это сейчас говорят — «лохи». Чувствую я, придётся мне в наш Дворец наниматься уборщицей, а Давиду — каким-нибудь швейцаром.

Есть такое изречение, Марка Аврелия, кажется: «Если ты на кого-то сердишься — представь этого человека в гробу». Я последнее время только этим и занимаюсь. Но если это как-то помогает примириться с теми, кто хамит тебе в магазине, или где-то в быту (я Давида учу в таких случаях: «перемени уровень, будь выше», а то он моментально вскипает), то когда я вижу тех, кто сейчас пришёл к власти, у меня к ним такая ненависть, что, кажется, не прощу и в гробу.
Это не зависть, для меня совсем другие ценности в жизни важны, которые для них — ничто, мусор, и бог бы с ними, мы всегда существовали с такими людьми в разных плоскостях и не пересекались, но вот пересеклись, и они отняли у нас всё.

 

 

 

У на ведь была такая интересная жизнь раньше — наши вечера поэзии, лекции, концерты, встречи с артистами, писателями, мы всем этим жили, а теперь это всё не для нас. Вернее, вообще этого нет теперь. Неужели это действительно устарело и никому не нужно?

 

 

Теперь в нашем Дворце будут рулетки, биржи, поле чудес, увеселительные вечера со стриптизами (уже был такой, когда приезжал Сергей Крылов), и если раньше сюда приходили люди с одухотворёнными лицами (как это у Дольского: «мне видится зал, как огромный кувшин, который наполниться жаждет»), то теперь здесь будет всякая нечисть, всякий сброд, который вдруг по какому-то нелепому стечению обстоятельств стал хозяином жизни.

 

 

В клубе требуют, чтобы мы платили за аренду помещения. С чего, спрашивается? С зарплаты в две тысячи, которую мы к тому же с августа не получали?
Новый хозяева Дворца всех бывших его работников сгрудили в одну комнату и теперь требуют, чтобы они зарабатывали деньги. Но как, если они отняли у нас все площади: в Малом зале теперь биржа, в Большом — казино. Зарабатывать можно только презентациями, всё, что было раньше — детские кружки, ёлки, кинолекторий, - отпадает, ибо не даёт им барышей.
Когда я вижу эту зажравшуюся публику, этих плебеев духа — новых хозяев жизни, мне вспоминается блоковская молитва:

 

 

«Отойди от меня, буржуа, отойди от меня, сатана, я не знаю, лучше я или ещё хуже его, но гнусно мне, рвотно мне, отойди от меня, сатана..."

 

 

Победоносное царство дебилов

 

Наш Дворец купил президент промышленно-банковского концерна «Поволжье». Всех, кто в нём работает, взял к себе, но... с испытательным сроком на два месяца. Потом оставит лишь тех, кто «впишется в коммерческие структуры». Но мы не впишемся, это ясно.
Именоваться теперь наш бывший ДК будет «Культурно-деловой центр» (Читай: «коммерческо-развлекательный»). Вот что там будет: школа стриптиза, эротические шоу, школа обучения секретарш, пансион «благородных» девиц, школа магов, казино, театр моды, театр причёски (естественно, для жён бизнесменов), разные увеселительные презентации — всё это торжествующе-победоносное царство дебилов.
Когда я спросила президента (ведь культурно-деловой центр всё-таки), - а где же здесь культура, он глубокомысленно ответил: «Смотря что называть культурой».

 

 

Вот так. Иногда кажется, что мы в каком-то дурном сне или в дурдоме.
У Владимира Корнилова есть стихи по поводу подобной «культуры» на экране и в жизни:

 

Ни тайны, ни греха —
Лишь горы теста...
И только для стиха
Нет больше места.

 

Какой блестящий ад!..
И кнопки тыча,
Шепчу: — прощайте, Дант
И Беатриче,

 

И Лермонтов, и Блок,
И вы, Есенин...
Пришел последний срок,
И нет спасенья.

 

 

А я-то подготовила целый цикл лекций о серебряном веке: «Загадка Максимилиана Волошина», «Голгофа Мандельштма», с записями прекрасных песен на их стихи, с цветными слайдами(картины Волошина, редкие фото), но разве им это нужно. Ведь за это не возьмёшь больших денег.
Когда-то мы с Давидом в шутку перефразировали строчки из песни Дольского: «Мне видится мир как огромный карман, который наполниться жаждет». Сейчас это воспринимается уже не как шутка, а как девиз нашего общества. Что уже не смешно, а страшно.

У президента концерна глобально-масштабные идеи, перспективы и связи. Когда мы попытались предложить свои кандидатуры артистов, поэтов, которых хотели пригласить, он небрежно заметил, что у них уже есть договорённость «с Полом Маккартни». Мы как-то сразу внутренне съёжились и отпали.
Какие тут лекции, какой клуб книголюбов, какой салон театральных искусств! Нам дают понять, что всё это жалко-совковое, устарелое и что здесь не богадельня, а надо "давать идеи, которые будут приносить прибыль".
Вся беда в том, что у нас разные ориентиры. Мы ориентируемся на интеллигенцию, вообще на нормальных, может быть, не очень счастливых людей, которым одиноко и нужно общение, какая-то отдушина в жизни, а они — на зажиревшую касту избранных, пресыщенных бизнесменов с большой дороги, на потакание их грубым низменным вкусам. Да и вообще, может ли быть в природе «культурно-коммерческий центр», это абсолютно не сочетаемые понятия, как масло и вода, несоединимые.

 

Инородное тело в клубе

 

Миллиардер, который купил наш клуб* (А. В. Скорынин), похоже, не знает, что с ним делать. Каждый вечер там пьянки, - пардон, - презентации. А все бывшие работники Дворца, что перешли к нему, занимаются их устроением: накрывают столы и прочее. Янковский там главный лакей. Ему положили оклад в 10 тысяч, чтоб не возникал.

 

 

Но это коммерческая тайна — со всех взяли расписку о неразглашении оклада. «Пошлина бессмертной пошлости», как писала Цветаева.
Мы одни не перешли к ним, занимаем свою 6-метровую комнатушку и у них как бельмо в глазу, инородное тело в клубе.

Ведь газета наша им не нужна, как и всё, что мы им предлагали: издательство, салон искусств, лицей. В ответ на это Давиду было предложено: «Продумайте лучше организацию казино».

 

 

Скоро нас вытряхнут из этой комнаты, уже предупредили, что через неё будет проходить лифт на 2-й этаж, в котором будут доставлять блюда в ресторан. Взамен нам должны дать комнату на заводе. Но вся беда в том, что теперь за площадь (как и за всё: электроэнергию, оборудование, мебель) надо платить. А наших договоров может хватить только на скудную зарплату. Как ни крути — а всё ж придётся уйти.

 

 

Президент концерна «Поволжье-С» Скорынин, купивший наш клуб, продал его в аренду. Каждый вечер здесь варьете, стриптиз, страшный бардак. Вахтёрша мне рассказывала, что каждое утро она из-под сдвинутых столов и кресел выгребает кучи презервативов. Однажды видели, как из дверей комнаты с криком вырывалась девчонка, а её силой затаскивали обратно.
Вмешаться боятся. Одна написала докладную — они доискивались, кто, грозились, что узнают — и ей тогда «не жить». И вот на фоне этого вертепа — наша радиогазета, которая по недоразумению судьбы занимает здесь комнату. Мы тут как инородное тело.

 

 

В новом году нам заявили, чтоб убирались, что наша комната продана и за неё уже идут деньги. Но куда? У нас аппаратуры на миллион.
Надо увольняться. Собственно, мы уже практически там не работаем. Раз в неделю приходим и записываем передачу, которую я пишу дома. Крадёмся на работу по боковой лестнице, чтобы не встретиться с «хозяевами» и не услышать лишний раз, чтоб выметались отсюда.
Под впечатлением всех этих событий, написала душераздирающий стих, а Давид спустя три года на презентации моей первой книжки его прочитал:

 

«Купите Дворец!» — объявленье гласит.
Глазам и ушам я не верю.
Но вот уж другая табличка висит,
и стражники встали у двери.

 

Как будто плевок получили в лицо!
Здесь были концерты и встречи,
а нынче тут место для сходки дельцов,
свершающих сделки под вечер.

 

Теперь варьете тут. И сцена дрожит.
И девочки гладки и прытки.
Дешёвая музыка их ублажит,
а к ней — дорогие напитки.

 

Там каждый фирмач, толстосум и гурман
в любви одноклеточной страждет.
Им видится мир, как огромный карман,
который наполниться жаждет.

 

Когда-то мы строили этот ДК...
Но всё это рухнуло разом.
И храмы культуры идут с молотка,
и небо не сверзнется наземь!

 

Ау, диссиденты! Молчите, увы.
Нет надобы в вашей прослойке.
Вам так и не дали поднять головы
ещё на заре перестройки.

 

Мы мнили: свобода! И мир новизны,
как только могли, приближали.
Но вместе с империей обречены
и рынком невольничьим порабщены,
мы вихрем истории снесены
и занесены на скрижали.

 

http://www.youtube.com/watch?v=_33Vuk-yTh4

 

 

Давид читает эти стихи на презентации моей первой книги "Любовь моя, сокровище".

 

 

Продолжение здесь

 

 

Переход на ЖЖ: http://nmkravchenko.livejournal.com/219791.html