Увлекательные рассказы моей мамы о начале 20 века очень часто приводили ее к Московскому Университету. Судьбы всех ее братьев были связаны с университетом. Она сама часто посещала лекции и была одной из первых курсисток, правда, очень недолго. 

  
    Вероятно, эти рассказы определили и мою судьбу. Я не мыслила себе жизни без географического факультета. С большим трудом, через вечернее отделение мне удалось поступить, а вот моим детям, к сожалению, этого не удалось сделать. Раньше в МГУ стремились поступить сотни людей, а теперь это число исчисляется многими тысячами. И пожалуй нам, обыкновенным москвичам, университет стал недоступен.

    В 2005 году исполняется 250 лет Московскому Университету, я была в числе его 200 выпуска. Газета "Московский Университет" начала подготовку к этому событию. И вот появилась первая статья из этого цикла "Сто лет с Московским университетом", которая была также опубликована на сайте МГУ и получила около 60 откликов.
Эта статья является в некотором роде продолжением воспоминаний моей мамы Турманиной Евгении Петровны и поэтому дополняет их.

В.И.Турманина, 2003

 

ГАЗЕТА МОСКОВСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ

№ 3 (3932)

январь 2001

   Московский университет, как планета, обладает мощным притяжением. Это ощущает любой, кто однажды попал в его орбиту. Университет не отпускает. Так было прежде, так продолжается и поныне. Неудивительно поэтому,что в университете создавались целые династии. Отец передавал свои знания сыну, «заражая» увлеченностью наукой, тот - своих детей, и лучшим местом приложения сил фамилии из поколения в поколение становился, конечно, университет. Сегодня мы предлагаем вашему вниманию статью кандидата географических наук Валерии Ильиничны Турманиной, в которой на примере членов большой и дружной московской семьи рассказывается о роли университета в их судьбах. Это лишь один из множества примеров. Редакция приглашает к разговору представителей других университетских династий.

  

    В начале века моя рано овдовевшая бабушка с семью детьми проживала в Замоскворечье в доме по Второму Спасоналивковскому переулку, но почтовые отправления доходили и по адресу  «Большая полянка, собственный дом Анастасии Ивановне Файдыш». Относительная близость к Московскому университету и невысокие цены на жилье привлекали сюда студентов и преподавателей, для которых не нашлось казенных квартир в университетских домах. Влияние Московского университета на семью бабушки стало проявляться,когда старшие дети пошли в гимназию, и было связано с семьей Лукиных, проживавших тогда рядом, на Большой Ордынке. Отец был директором гимназии, там же преподавала и его супруга. У них была хорошая квартира с большой светлой гостиной, где любила собираться молодежь. Их старший сын, Николай Михайлович, учился на историко-филологическом факультете Московского университета. Дочери Надежда и Анна, и младший сын Владимир были гимназистами. Моя тетя Люба училась вместе с Лукиными, и ее лучшей подругой была Надежда, которая впоследствии вышла замуж за соратника Ленина Н.И. Бухарина, хотя он приходился ей двоюродным братом. Ее печальная судьба хорошо известна. Тетя Люба до конца своих дней хранила темные вьющиеся локоны Нади. Николай Лукин вступил в партию большевиков в 1904 году, а мой дядя Володя (не без его влияния) - в 1905 году.

   Старший из сыновей бабушки Николай Петрович раньше трех других братьев стал студентом Императорского Московского университета и окончил его до Первой мировой войны.Всю жизнь он был убежденным монархистом. Правда, именно он испытал на себе подозрительность университетского начальства. Неудовольствие вызвала его фамилия Файдыш, возникшая у людей, проживавших за чертой оседлости и непохожая на украинскую. Пришлось обращаться за справками в православную церковь города Мирополья. Пришедшая выписка из регистрационной книги гласила, что в 1826 г. «у казенного крестьянина Леонтия родился сын Стефан». Это было ударом для моих дядей, считавших себя вольными запорожцами сумской сотни, а оказалось, что в реестровые списки наши предки не попали. Но для университетского «отдела кадров» тех времен этой справки было достаточно.

   

   Николай учился и одновременно работал. Он был редактором студенческого журнала «Молодая жизнь», активно призывавшего бедных студентов трудиться на кооперативных началах.  Журнал смог существовать благодаря помощи студента университета Николая Осиповича Голышева, мужа моей мамы - Евгении Петровны. После окончания Академии коммерческих наук Н. Голышев решил продолжать учебу в Московском университете, а коммерческая подготовка помогла ему создать материальную базу для журнала за счет рекламных объявлений. Энергия молодости выливалась у него в создание стихов, которые он помещал в этом журнале за разными подписями, так как трезвый ум ученого не позволял ему ставить свою подпись под средними по уровню стихами.

   

   Будучи студентом естественного отделения физико-математического факультета, он увлекся физиологией и стал одним из любимых учеников профессора П.Г. Статкевича, возглавлявшего тогда кафедру физиологии. Большое влияние оказал на него профессор Иван Владимирович Головин. Окончив отделение со званием кандидата наук, Голышев сразу поступил на медицинское отделение университета. Дни и ночи он с увлечением проводил за лабораторными опытами. Мама рассказывала, что он исследовал воздействие радиации на коконы шелкопряда и пшеницу. Талантливый ученый, он погиб в гражданскую войну, успев опубликовать лишь одну статью в трудах Тимирязевской академии.

   

   Другой мой дядя - Сергей Петрович - учился на историко-филологическом факультете Московского университета,  

добровольцем ушел на фронт в Первую мировую и вскоре погиб.

 

   

   Накануне войны на химический факультет Московского университета поступил младший сын бабушки, дядя Виктор. Науки давались ему легко, но закончил он образование, пройдя фронт и революции. До 70 лет он преподавал химию, будучи кандидатом наук, в первом медицинском институте, выделившемся из университета в 20-е годы.

   Декабрьское вооруженное восстание, прокатившись по тихим переулкам Замоскворечья, прочно обосновалось и в доме бабушки. Самый активный из ее сыновей - Владимир, больше других братьев помогавший матери ухаживать за больным мужем, а после его смерти - за младшими детьми, мечтал поступить на медицинское отделение университета.Он хотел быть врачом, помогать людям. Но с 1905 года стал организатором боевых дружин и руководителем студенческой боевой дружины. В доме бабушки хранилось оружие, листовки. Собиравшаяся молодежь распевала революционные песни. Все хотели перемен, даже дядя Коля. Затем начались обыски. Дядя Володю сослали на каторгу в Сибирь. Три с половиной года он провел в одиночном заключении «за непокорность и склонность к побегам».  В 1917 году он вернулся и начал подготовку новой революции. Его главной гордостью было то, что народ выбрал его командиром Красной Гвардии Замоскворечья, а комиссаром был назначен Павел Карлович Штернберг, окончивший физико-математический факультет Московского университета и являвшийся с 1916 года директором Московской обсерватории (его имя носит Государственный астрономический институт МГУ).

   

   Одним из первых дел новой власти был призыв передать частные владения, прежде всего дома, государству,  т.е. местным властям. И бабушка передала свой дом и сад Московскому Совету. Она считала себя революционеркой. Ее любимой книгой была «Мать» М.Горького. В предвоенные годы в двухэтажном четырехквартирном доме бабушки проживало более 45 человек, но часть комнат оставалась за ее семьей. Впоследствии школьники-краеведы, увлеченные изучением революционного прошлого Замоскворечья, интересовались деятельностью В.П. Файдыша. Было даже несколько стихийных попыток назвать наш Спасоналивковский переулок его именем,но сам Владимир Петрович, да и вся семья резко выступали против этого. Все знали и любили историю Замоскворечья, запечатленную в названиях переулков,тупиков, улиц и площадей, понимая преходящую ценность деяний дяди Володи.

   В детстве меня нередко оставляли с дядей Колей, которого считали неудачником: своей семьи не создал, карьеры, несмотря на юридическое образование, не сделал, а подрабатывал репетиторством. Он хотел воспитать меня в классическом стиле, часами декламировал Гомера и Вергилия. Его искренне возмущало, что я не могла оценить красоту древних текстов, не испорченных переводами. А моими героями были революционеры, жертвовавшие жизнями для народа.

   Вступать со мной в дискуссии он не желал, а вот дядя Володя, напротив, был любителем поспорить. Перед Великой Отечественной войной он возглавлял Клуб МГУ. И когда его, как представителя уже не внушавшей доверия старой гвардии большевиков, хотели снова сослать в Сибирь, достаточно было фразы тогдашнего ректора МГУ А.Я. Вышинского: «Это наш человек», - чтобы его оставили в покое.

    Когда началась война, В.П.Файдыш отправил всю семью во главе с бабушкой в эвакуацию с университетской группой. В августе мы целый день сидели на Комсомольской площади, заполненной такими же, как мы, ожидавшими отъезда. Потом нас посадили в теплушку, и мы медленно отправились из Москвы, готовившейся к новому налету бомбардировщиков. Высадили нас под Арзамасом, на станции Чернуха и разместили в деревне Мотовилово. Говорили, что мост через Волгу перегружен. Потом большая часть уехала осенью в Ашхабад, куда эвакуировался с МГУ и дядя Володя. Вызов для возвращения в Москву он прислал нам в конце 1943 года.

   

   В Москве нас встречала тетя Дюна - Надежда Васильевна Крандиевская, известный скульптор,

жена Петра Петровича, единственного из бабушкиных сыновей, не связанного с Московским университетом. Он был верен своему увлечению живописью и поступил на архитектурное отделение Строгановской школы живописи и ваяния. Вместе с супругой Н. Крандиевской участвовал в создании нового здания Российской библиотеки. Фасад библиотеки украшают скульптуры и барельефы Н.ВКрандиевской. Она работала и над проектом скульптуры М.В. Ломоносова, и, помню,задумчивый Ломоносов долго сидел в ее студии. Победил в конкурсе проект Н.В.Томского. Его скульптура установлена перед Главным зданием Московского университета на Воробьевых горах.

   Еще в эвакуации мы познакомились с семьей географов Кальяновых, рассказывавших удивительные истории о своих путешествиях по северу Сибири. Потом я встретилась с Виктором Петровичем Кальяновым на географическом факультете МГУ, на котором училась с 1950 по 1955 годы. Наш выпуск был двухсотым. Но первый раз я попала на факультет 26 сентября 1948 года на первое заседание школы Юнг - юных географов. Через много лет, на юбилей этой школы, в университетской газете появилась моя маленькая заметка «Юнги становятся капитанами». Во время учебы нам великолепно читали лекции такие выдающиеся люди, как Николай Николаевич Баранский, Константин Константинович Марков, Борис Николаевич Орлов, Владимир Николаевич Сукачев и многие другие. Мне посчастливилось десятилетия работать под руководством Анатолия Георгиевича Воронова и Георгия Казимировича Тушинского. Основной целью моих исследований было выявлять по растительности те места, которые подвержены стихийно-разрушительным процессам: оползням, селям, лавинам, ледникам. Потом я увлеклась установлением первопричин динамики этих процессов - колебаниям климата и внесла свою лепту в опубликованную под редакцией Е.П. Борисенкова сводку  «Колебания климата за последнее тысячелетие». В сотне статей и книге «Растения рассказывают» изложены основные выводы из этих исследований.

 

   Сейчас я на пенсии, но связи с университетом не теряю: наш Совет ветеранов часто приглашает меня на интересные встречи в МГУ. Особенно памятным был концерт Бориса Штоколова, и выход университета в Большой театр на балет «Баядера».

    Роль университета в жизни нашей семьи, связанной с ним более ста лет, типична для старых москвичей, обыкновенных тружеников, увлекавшихся всеми новыми идеями и верно служившим им всю жизнь.

Валерия Турманина,
кандидат географических наук

Придите ко мне все труждающиеся и обремененные и я успокою Вас

Надпись на памятнике семейства Рекк

 

Вот уже два с половиной века католики, лютеране и православные хоронят своих умерших на Введенском кладбище (ранее называлось Немецкое, Иноверческое). Москвичи любят это кладбище за прекрасные памятники прошлого и величественные скульптуры.

Особенно много легенд связано с бронзовым трехметровым изваянием Христа с белым мраморным крестом в руке. Этот Христос возвышался у главного входа и был возведен в начале ХХ века. В суровые военные годы 1941-45 гг. среди прихожан жила вера, что этот Христос спасает людей от гибели на полях войны, и люди шли сюда с надеждой, которая у многих оправдывалась.

В книге З.В.Ждановой “Сказание о житии старицы Матроны” рассказывается, как к этому изваянию во время войны направила блаженная старица Матрона свою помощницу Верочку. Болезни напустила на Матрону злая хозяйка дома в Подлипках, где она тогда жила. “Спаси нас, - говорила она Верочке, скорее поезжай на Немецкое кладбище и слей нам водички с Креста Господня”. Верочке дали два бидона, один из которых был с водой. Добралась до кладбища она ночью, мороз был более 40 градусов. Ярко светила луна, и скульптура Христа сверкала в лунном свете. Спаситель словно смотрел на пришедшую светлым сияющим взором. Вода, слитая с руки спасителя, быстро излечила старицу Матрону. Молва о чуде пережила и саму скульптуру, убранную с кладбища во времена очередной атеистической кампании.

После исчезновения бронзовой статуи Христа люди перенесли способность помогать страждущим на Белого Христа, установленного в 1946 году. Эта скульптура стоит у памятника из черного гранита над могилой семьи Третьяковых, которые являются нашими дальними родственниками, и поэтому история создания памятника известна нам подробно. Эти Третьяковы не были близкой родней создателям картинной галереи. Они проживали в селе Воронцово (ныне в черте г. Москвы, на юго-западе), предки их были похоронены у сельского храма Св. Живоначальной Троицы. Уже в наше время, когда здесь создавался парк, кладбище закрыли и памятники увезли. Два брата Третьяковых окончили незадолго до революции духовную семинарию. Старший брат, Александр Михайлович, был женат на моей двоюродной тетке, Марии Сергеевне, урожденной Смирновой. Ее отец Сергей Смирнов многие годы прослужил священником в храме Св. Иоанна Воина на Якиманке. Александр Михайлович Третьяков не отрекался от религии все годы гонений. Я помню, как в 1943 году он отпевал мою бабушку, Анастасию Ивановну Файдыш. Он был невысокий, тогда уже совершенно седой, с добрым лицом. Протоиерей Александр Михайлович Третьяков покоится на Введенском кладбище. За два года до смерти он вел службу при открытии памятника Христу около усыпальницы Третьяковых. О судьбе его брата Николая Александровича Третьякова известно мало, перед войной он был репрессирован.

А третий брат, Петр Михайлович, хотя и окончил духовную семинарию , работал всю жизнь учителем. Он женился до революции на Лидии Яковлевна Рекк, дочери немецких купцов Якова и Веры Рекк. Яков Рекк умер в 1913 году, и Петр Михайлович обещал своей теще поставить скульптуру Христа перед памятником, надпись на котором была сделана на немецком и русском языках: “Придите ко мне все труждающиеся и обремененные и я успокою Вас”. Скульптура Христа была выписана из Италии, но начавшаяся Первая Мировая война, а затем революция не дали возможности прибыть статуе в Москву. И уже позже, после Великой Отечественной войны, в 1946 году, Петр Михайлович решил выполнить свое обещание. В том году скончалась его жена, Лидия Яковлевна, прошедшая сталинские лагеря. Он попросил своего брата, Александра Михайловича, связать его с известным скульптором Надеждой Васильевной Крандиевской, которая была женой моего дяди, Петра Петровича Файдыша. Величественная черная стена с философской надписью вдохновила Н.В.Крандиевскую. Для головы скульптуры был приобретен каррарский мрамор, а блок белого отечественного мрамора пошел на фигуру. В книге моей двоюродной сестры, художницы Натальи Петровны Навашиной (Файдыш-Крандиевской) “Облик времени. Автомонография” , описано это событие в первый послевоенный год:

- Вот и праздник открытия памятника: под лучами майского яркого солнца, когда зелень еще только распустилась, свежесть и яркость удивляет своей чистотой. Птицы поют так громко, радостно предвкушая лето, как бы сообщая всем о приходе тепла, света и радости. Александр Михайлович начал службу и освящение памятника. Мы замерли. Не сон ли это? Хор монашек звонко запел и их пение перекликалось с птичьими трелями.

Потом этот памятник стал местом паломничества. Люди сливали воду с руки Спасителя, как это советовала сделать Верочке Матрона у другого Христа. В хрущевские времена памятник был сброшен, откололась часть носа и золотой венок. Но позднее, когда вера снова обрела право на существование, скульптура была восстановлена.

Будучи глубоко верующим человеком, я как ученый-естествоиспытатель не доверяю чудесам. Но как-то стоя перед Белым Христом, я почувствовала резкую боль в старой опухоли, которая меня не беспокоила. Пришлось обратиться к врачам, и мне очень быстро сделали операцию. Моя дочь, Сереберцева Анастасия Михайловна, фотографировала надгробие Рекк-Третьяковых. На снимке бросается в глаза необычная засветка пленки, как будто от Спасителя исходит свет. Говорят, что некоторые снимки бывают полностью засвечены.

Статья написана Валерией Ильиничной Турманиной - 15 октября 2001 года, опубликована в 2002 году  в сборнике статей под редакцией Ю.Н.Соловьевой "УСЫПАЛЬНИЦЫ ВВЕДЕНСКОГО КЛАДБИЩА". Изд. 2-е. Москва. Издательство "ВОЛСЛОВ"

 

 

Часть родословной Третьяковых-Рекк:

1. Yacob Reck, (22.10.1867 - 12.10.1913). Похоронен вместе с женой на Введенском кладбище (20 участок  на плане Введенского кладбища).

     Жена - Mina Reck,  (13.12.1870 - 20.05.1944).

2/1. Wera Reck,  (4.04.1894 - 16.09.1919).

3. Сергей Иванович Смирнов (1851-?), священник - старший брат Анастасии Ивановны Файдыш, урожденной Смирновой.

4/1. Лидия Яковлевна, урожденная Рекк, (1892 - 1946). Похоронена вместе с мужем на Введенском кладбище.

Муж - Петр Михайлович Третьяков (1878-1956).

5. Александр Михайлович Третьяков (1870-1948), брат П.М.Третьякова, протоиерей. Похоронен вместе с женой и дочерью на Введенском кладбище.

5/3. Жена - Мария Сергеевна Третьякова, урожденная Смирнова (1875-1956). Дочь Сергея Ивановича Смирнова, старшего брата Анастасии Ивановны Файдыш.

6. Надежда Сергеевна Бруханская-Смирнова, (1886-1965). Дочь Сергея Ивановича Смирнова, старшего брата Анастасии Ивановны Файдыш. Похоронена на Введенском кладбище.

7/5. Мария Александровна Смирнова-Третьякова, (1895-1967). Похоронена вместе с отцом, матерью и сестрами Александрой и Ниной на Введенском кладбище.

8/5. Нина Александровна Третьякова, (1901-1989).

9/5. Александра Александровна Бай-Балаева-Третьякова, (1898-1979).

10/9. Герман Федорович Бай-Балаев (1935-1988).

11. Анастасия Ивановна Файдыш, урожденная Смирнова (1858-1943), тетя М.С.Третьяковой.

Муж - Петр Степанович Файдыш (1894-1905), торговый представитель С.Т.Морозова.

12/11. Петр Петрович Файдыш (1892-1943), архитектор, сын П.С. и А.И.Файдыш.

Жена - Надежда Васильевна Крандиевская (1891-1963), скульптор, автор статуи Христа на Введенском кладбище у усыпальницы Рекк-Третьяковых.

13/11. Евгения Петровна Турманина, урожденная Файдыш (1893-1973), дочь П.С. и А.И.Файдыш.

1-й муж - Николай Осипович Голышев (1891-1919).

2-й муж - Илья Гаврилович Турманин (урожденный Сараев), (1900-1962).

14/12. Наталья Петровна Навашина, урожденная Файдыш-Крандиевская (р.1923), художник, автор книги Облик времени. Автомонография. - М., ГОТИКА. 1999. Дочь Петра Петровича Файдыш и Надежды Васильевны Крандиевской.

15/13. Валерия Ильинична Турманина (11.01.1933-23.10.2010), кандидат географических наук, автор записок в этом сборнике. Дочь Ильи Гавриловича и Евгении Петровны Турманиных.

 

Из сборника статей под редакцией Ю.Н.Соловьевой "УСЫПАЛЬНИЦЫ ВВЕДЕНСКОГО КЛАДБИЩА". Авторы: Анатолий Васильевич Лазарев, Юлия Николаевна Соловьева, Марина Сергеевна Солюс. Изд. 2-е.  М., Издательство "ВОЛСЛОВ", 2002. - с. 84. с. 66 - 69.

 

Еще одна версия Введенского (Немецкого) кладбища

 http://grabschonheiten.diary.ru/p163975366.htm

Стоит ли говорить, что Немецкое кладбище является моим самым любимым некрополем Москвы. Поэтому вновь и вновь хочется исследовать его и приоткрывать завесу тайны, которая до сих пор окутывает многие надгробия. 

Сегодня мы пойдем по следам легенды о чудотворной статуи Христа. Знаю многих людей, которые слышали эту легенды, но в их сознании этот памятник располагается на участке Рекк. 

Естественно, что это не он. Открываем книгу Ю. Рябинина "Жизнь московских кладбищ":
"Была на Введенском кладбище когда-то еще одна достопримечательность, известная всей православной Москве. Но в советское время ни в одном источнике это, по понятным причинам, упомянуто раньше быть не могло. На надгробии фабрикантов мануфактурных изделий Кноппов стояла фигура Христа, почитаемая как чудотворная. А.Т. Саладин так описывает это надгробие: «Огромная продолговатая площадка с оградой в греческом вкусе, с вазами на столбах, замыкается руинами античного портика. У входа на ступеньках во весь рост стоит бронзовое изваяние Христа работы prof. R. Romanelli. Невольно останавливаешься перед этим памятником. Исчезают вдруг окружающие его могилы, оживает Христос, движется его рука, указывая на вход, и слышится тихий голос: memento mori!» (Есть свидетельства, что скульптура Христа была гранитная или мраморная.) Ежедневно много людей собиралось у надгробия Кноппов. Причем все паломники приносили с собой воду. Водой поливали десницу Христа, и, когда она стекала, ее тут же собирали во что-нибудь. Как рассказывают, та вода приобретала чудодейственные лечебные свойства, и очень многие были исцелены ею. Разумеется, такой объект поклонения не мог долго существовать в советской столице. В 40-е или в 50-е (по разным сведениям) годы фигуру Христа с надгробия Кноппов увезли". 

С чего родилась такая легенда? Один местный человек рассказал такую версию:
К кладбищу прилегает здание, в котором располагается факультет дошкольной педагогики Московского государственного педагогического университета. В те времена никто и не подумал бы (по разным) причинам) идти перед важными экзаменами в церковь, тем более передовая молодежь, а вот сбегать на соседнее кладбище - вполне. Именно с этих просьб-молитв студентов перед статуей Христа и берет свое начало его популярность среди обычного населения. 

Познакомимся с семейством Кнопов.
Кноп (Knoop) — немецкий баронский род.
Основатель торгового дома Кнопов, 1-й гильдии купец Лев Герасимович (Иоганн Людвиг) (1821—1894) приехал в Москву 18-летним юношей в качестве представителя английской торговой компании «Де Джерси». Своё дело в России бременский уроженец начал, продавая в России английские паровые машины и станки. К 50-м годам XIX века Кноп имел солидные доли акций во многих русских предприятиях. В 1852 году он открыл в Москве собственную торговую фирму. Компания Кнопа подминала под себя многих предпринимателей, ссужая им деньги на покупку нового оборудования и машин. Из-за возросшей конкуренции и начинающегося экономического кризиса многие из них попадали в руки предприимчивого барона. Он открывает хлопчатобумажные мануфактуры по всей России. Кноп также являлся одним из владельцев Измайловской хлопчатобумажной прядильно-ткацкой фабрики. За его огромный вклад в текстильную промышленность в 1877 году ему был пожалован титул барона.
После смерти Людвига Кнопа, дело возглавил его родственник, Рудольф (Роман Иванович) Прове (его могила не сохранилась на Введенском кладбище). После его смерти в 1891 году дело перешло в руки к сыновьям Иоганна Кнопа — Фёдору и Андрею. На их время приходится расцвет торгового дома Кнопов.
После начала Первой мировой войны начались гонения на немецких предпринимателей, в том числе и на Кнопов. А после революции 1917 года Кнопы и вовсе были вынуждены эмигрировать. И теперь один из Кнопов живёт в г. Комсомольске.
Прочесть чуть более подробно здесь.
Лидеры двух ведущих фирм – Кнопов и Вогау – возглавляли и лютеранскую общину города, финансово обеспечив строительство в начале 1900-х годов нового здания лютеранской церкви Св. Петра и Павла в Старосадском переулке. Предприниматели являлись попечителями многочисленных благотворительных и просветительских организаций московских немцев (Евангелического госпиталя в Лефортове и др.).
Церковь вы до сих пор можете увидеть в Москве

А вот на параллельном переулке располагается городская усадьба Кнопов

Так где же была могила Кнопов? Единственное место, которое попадает под описание Саладина - это та самая "Вампирка", хорошо известная в среде московских готов. 

Огромная продолговатая площадка с оградой в греческом вкусе, с вазами на столбах, замыкается руинами античного портика.

Казалось бы, место обнаружено, но есть маленькое "но". У меня имеются те самые "Очерки московских кладбищем" Саладина. И автор, описывая то место, говорит, что это семейное захоронение Вогау.
Вогау (Wogau) — семья немецких предпринимателей в России XIX века.
Начало династии положил Максимилиан (Максим) фон Вогау (1807—1890), приехав из Германии в Россию и женившись на дочери текстильного фабриканта Рабенека. В 1840 году вместе с братьями Карлом (1821—1870) и Фридрихом (1814—1848) открывают в Москве торговлю «химическими и колониальными товарами».

Сделав состояние на продаже чая, братья инвестировали в промышленность и банковское дело.
К 1917 году семейное предприятие, «Вогау и Ко», возглавляемое сыном основателя Гуго (1849—1923), представляло крупнейший многопрофильный концерн.
Семья Вогау владела металлургическими предприятиями на Урале, монопольно торговали медью, инвестировали в цементный, сахарный, текстильный, угольный бизнес.
В начале Первой мировой войны, фирма сворачивает деятельность в России, так как 5 из 8 членов правления являются немецкими подданными.
Оставшийся в СССР сын последнего руководителя фирмы, профессор, крупный радиотехник, Максим Марк Вогау (1895—1938), был расстрелян «за шпионаж в пользу Германии».
Только вот мавзолей семьи Вогау, 1910, мастера И.А. Павлова, выглядит так:

Нашлась еще одна легенда о скульптуре Христа на Немецком кладбище.Турманина В.И. "Легенды и историческая справка о Белом Христе" (текст  выше)

После долгих поисков было найдено то самое изображение Христа. Фото единственного снимка статуи. Да, это действительно тот полуразрушенный склеп, в который так любили забираться в конце 90-ых годов.

Очень живая и неординарная скульптура. Можно представить, как впечатляюще она смотрелась на том самом месте под сенью деревьев. 

Наши поиски благополучно завершились. Мы смогли собрать наиболее полную историю чудотворной скульптуры (или скульптур?) Христа на Введенском кладбище.

upd нашлась еще фотография!

между 1900-1914 гг.
Из книги: "Одним из самых запоминающихся надгробий всего кладбища была усыпальница семейства Вогау. Она занимала просторный прямоугольный участок. С одной стороны имелся склеп, торец которого был выполнен в виде руинированного античного портала храма. На специально грубо обколотых ступенях была установлена бронзовая фигура Христа, указывающая «зрителям» на фигуру блаженного, со страдальческим лицом смотрящего на Спасителя. Исполнил эту композицию известный флорентийский скульптор Р.Романелли. Он называл свое произведение «Блаженный у ног Христа». Москвичи очень почитали скульптуру Христа. Христиане, православные, католики, лютеране собирали воду с десницы Христа, складок его одеяния и пили ее, считая целебной. Так же у фигуры любили фотографироваться. Правда, часто позирующие заслоняли собой блаженного, «урода», как его называли москвичи. Поэтому и на открытке эта фигура заслонена позирующей.
По периметру склеп был обнесен античной изгородью с декоративными пеплохранительницами. После 1917 года фигура блаженного исчезла, а фигуру Христа перевезли в Археологический кабинет Московской Духовной академии в г. Сергиев посад, где она благополучно сохранилась доныне.
Сам склеп был выполнен после 1866 года, примерно в 1890-е гг., когда здесь похоронили Эмиллию Максимовну Банзу (урожденную фон-Вогау). Ее овдовевший супруг, знаменитый благотворитель московской немецкой общины Конрад Банза женился второй раз на родной сестре Эмиллии, Эмме. Оба они усыновили сына умершей от первого брака, Рудольфа Германа. В память о жене, сестре, маме Банзы и Герман содержали койки в Евангелической больнице и в Евангелических приютах Москвы, давали бесплатные обеды для неимущих.
В советское время усыпальница Вогау сильно пострадала, как и многие другие надгробия и захоронения в целом. Более 80-ти лет кладбище является общегородским, но многие надгробия с иностранными надписями до сих пор придают ему особый колорит"
© oldmos.ru
Более того, эта статуя нашлась

Церковно-Археологический Кабинет Московской Духовной Академии (ЦАК МДА)

     Я проснулась в своей кроватке в хорошем настроении и тихонько лежала, ожидая радости мамы от моего пробуждения. Сквозь полузакрытые занавеси в комнату пробивались лучи яркого летнего солнца. Но в комнате было подозрительно тихо. Лишь в открытые окна доносились знакомые голоса игравшей во дворе детворы.

     Выждав время, я тихонько позвала маму. Ответа не было. Наверное она в соседней комнате читает книгу и не слышит меня. Я позвала громче. Снова ответа не последовало. Тогда я сделала почти подвиг - преодолела ограду кроватки, сползла на пол и пошлепала босыми ногами к туалету в полной уверенности, что мама именно там. Я представила как кинусь в ее объятия и она, перепуганная моей самостоятельностью, поднимет меня на руки и отнесет в кроватку.

 

     Открыв туалет, я обнаружила там жуткую темноту и тишину. Тогда я быстро-быстро, словно за мной гонятся темные силы, побежала обратно, влезла в кроватку и тогда уже заревела громко-громко, что не мешало мне чутко прислушиваться к окружающему страшному миру. 

     Голоса во дворе смолкли и послышался топот на лестнице, и скоро передо мной предстала толпа двоюродных братьев и сестер. Для приличия я еще поплакала, но они быстро одели меня и вынесли во двор на жаркое солнышко, посадив на кучу теплого песка. 

     Там сидел сосед Сережа, который был старше меня года на три. Мы стали строить домики из песка, а братья и сестры снова продолжили свою игру. Но потом у нас возникли «территориальные претензии» (борьба за площади), и мы их стали разрешать, швыряя песком друг в друга. В финале мои глаза оказались засыпанные песком, и пришлось снова зареветь. Сестры взяли меня под свою защиту, Сергею братья дали подзатыльник.  

     Умыв меня и стряхнув песок с платья, меня взяли  за руки и повели за калитку встречать маму. И действительно, скоро появились мама с папой, шедшие со стороны Полянки. На маме была шляпа и желтое платье с синими цветочками. Родители улыбались, и сестры были рады, что все закончилось благополучно. А солнце светило по-прежнему ярко, и жизнь была прекрасной.

     Произошло это в 1934 году. Мне было тогда около двух лет. Мне потом объяснили, что родителям очень захотелось посмотреть новый фильм «Веселые ребята», который недавно пошел в кинотеатре «Ударник». Они попросили ребят двора часок-другой последить за мной.

     А раннее у меня была няня. Няня была крупной полной старушкой. Приехала она из деревни, и в Москве ей всюду мерещились злые силы. Она спасалась от этой дьявильщины посещая службу в действовавшей тогда церкви Ивана Воина на Якиманке. Я не помню ее страшных сказок и историй. Но мама говорила, что после этой няни я стала бояться темноты. А ночью меня преследовали сны о похищении меня во сне злой ведьмой. И перед тем, как заснуть я крепко вцеплялась кулочками в прутья кроватки. Привычка эта у меня была много лет. 

     И еще я помню, какое впечатление оставило во мне частое посещение храма Ивана Воина. Золотое и красное с огнями свечей и женщины на коленях, произносящие: «Господи, помилуй». Няня не рассказывала дома, куда мы ходим гулять. Но однажды я встала на колени и начала петь своим низким голосом: «Господи, помилуй». Мне понравилось, с каким интересом смотрят на меня взрослые, и я стала проделывать это и дома, и на дворе. Тогда в разгаре была атеистическая компания, и мое пение было совсем не созвучно с эпохой. Хотели даже вести меня к врачу. Но тут няня призналась в своем «грехе» и с ней родителям пришлось расстаться.

 

     Правда, как-то раз мама дала мне огромный березовый венек и послала поздравить бабушку (Анастасию Ивановну Файдыш) с «Троицей». Я торжественно протянула веник и сказала: «Поздравляю бабушка с трешкой». Было обидно, что бабушка при этом не выразила восторга и не сказала мне ничего в ответ.

     Двор был тем местом, где встречались соседи, играли дети.  Многочисленные жильцы нашего двухэтажного четырехквартирного дома традиционно считали мою бабушку Анастасию Ивановну Файдыш (1859-1943) «хозяйкой» этого дома, хотя она одна из первых передала дом государству после революции. Одной из приятных ее обязанностей была раздача всем жильцам букетов цветущей во дворе сирени. После смерти бабушки сирень дарила соседка Кожевникова - самая старая из жительниц ушедшей Москвы.

     До отечественной войны 1941-1945 годов дворы и высокие заборы в Замоскворечье сохраняли дореволюционные границы. Дети вели «войны» с соседями, играли то вместе, то порознь, но при этом каждый двор имел старые названия. Наш двор был «Файдыши», соседние «Кожевниковы», «Красновы».

     Бабушка в начале века вызвала садовника, который озеленил двор в соответствии с модой той поры - сирень, кусты спиреи, дикий или девичий виноград, золотые шары. Но мне больше запомнилась мягкая трава-мурова из ромашек, мятликов и другой сорной растительности, которая создавала особый уют и для детей, и для кошек, и для собак. В картине Василия Поленова «Московский дворик» удивительно хорошо передана сущность этих дворов - покой и безмятежность.

     Вблизи дома, под окнами, жильцы первого этажа разводили цветники. Детям строжайшим образом запрещалось по ним ходить. Из цветов более всего мне нравились маки шарли, поражавшие своим разнообразием и высокие золотые шары, в которых можно было скрываться при игре в прятки. 

     У бабушки было 9 внуков. До войны почти все учились в школе №7, расположенной поблизости в конце переулка. В шумных дворовых  играх принимали участие их одноклассники. Прятки, пятнашки, козаки-разбойники, лапта, «тише едешь - дальше будешь», «бояре, а мы к вам пришли», «ходи в петлю, ходи в рай, ходи в дедушкин сарай» - все эти игры захватывали, вовлекали всех детей от мала до велика  и затягивало летом до сумерок.

     Зимой детские игры выходили за пределы дворов, в переулки. Самым удобным был Погорельский переулок. У него был пологий склон от Большой Полянки до Ордынки. Можно было кататься на санках очень долго вниз по переулку среди десятков санок детей окрестных мест. Удобна эта горка была и для лыжников. Однако, интересней было катание по склону возле Ивана Воина по Бабьегородскому переулку. Склон был крутой, и санки катились очень быстро, до самого Мароновского переулка. Самое удивительное, что я не могу вспомнить ни одной машины, помешавшей этим детским развлечениям.

     Когда я немного подросла, мы часто ходили вечерами в Парк Горького.Запомнились концерты Вадима Козина, хотя мама признавала только голос И.С.Козловского и критически относилась к эстрадным певцам. Раз мы с мамой днем гуляли в парке и были захвачены толпой испуганных людей, бежавших от загоревшегося театра, сделанного из дерева. Мне всегда очень нравились его красивые темно-коричневые деревянные фигуры. 

     А еще мне очень нравилась Калужская площадь с многочисленными магазинами и лавками, с бесплатным туалетом, расположенным под домом, откуда Красная Гвардия начинала движение к Кремлю. Командиром этой гвардии, выбранным народом был мой дядя Володя, большевик с 1905 года, которым гордилась вся семья. Первые годы после революции он возглавлял райсовет Замоскворецкого района, и многие люди добром вспоминали его дела, а юные следопыты даже после войны разыскивали наш дом, желая переулок назвать вместо 2-го Спасоналивковского именем дяди Володи Файдыша. Но уж очень плохо звучала фамилия, да и сам дядя был предельно скромен и всегда оставался в тени.

     Ходили мы с родителями в только что открывшееся чудо - метро и на ослепительно чистый бело-серый Крымский мост, по пупырчатым креплениям которого я любила ходить. Все путешествия по Москве предвоенной у меня происходили под звуки веселого марша Дмитрия Шостаковича: «Нас утро встречало прохладой», звучавшей у меня в душе.

     Люди на улицах были приветливыми. Почему-то особенно запомнились поездки в трамвае. Со мной, как и с другими малышами,  обязательно начинали разговор старшие, давали цветы, а изредка и шоколадки, причем делали это от души, из глубокого убеждения, что дети - будущее страны, которым предстоит жить в счастливом обществе.

 

Валерия Ильинична Турманина, 2003 год

«Я провел детские и юношеские годы на моей Родине, в России жили мы тогда в местечке Старое Гиреево. Об этих самых сладких воспоминаниях и впечатлениях я пишу в своих книгах. Но любовью к России я обязан не только детским чувствам. В моей душе глубокий след оставили книги Федора Михайловича Достоевского, Льва Николаевича Толстого. Быть может, «Братья Карамазовы», «Идиот», «Преступление и наказание», мастерски написанные рассказы Льва Николаевича, которые няня читала мне в детские годы, предопределили мою писательскую судьбу. Мне было около шести лет, когда я увидел Толстого. Естественно, в столь юном возрасте я не понял значимости этого события».
Из беседы с доктором философских наук В.Худавердяном // Линденберг (Челищев) В.А. Таинство встречи М., 1997, с.11.

 

Четвёртый Царь. Владимир Линденберг (Челищев)

 

«Три святых царя играли в моей жизни большую роль с самого детства.

Мы жили в подмосковной усадьбе в Гирееве. Каждое Рождество к нам в Белый дом приходили три святых царя. С раннего утра я с нетерпением ждал, когда же они появятся в парке — красивые, в золотых коронах, обвешанные блестящей мишурой. Вот они важно шествуют мимо парадной двери, громко стучат и входят в дом... Я знаю, что это деревенские ребята, и короны на их головах самодельные, из бумаги, и колядуют они, распевают рождественские песни, чтобы наполнить свои мешочки конфетами, яблоками, орехами... Но все это не важно. Я знаю, что угольно-черный цвет лица царя Вальтазара — от обыкновенной жженой пробки, лукаво сверкают знакомые светло-голубые глаза — но я не хочу узнавать одного из моих деревенских приятелей, для меня он — святой царь... После каждой колядки цари выжидающе замолкали, и в их мешочки сыпалось угощение. Тогда цари начинали петь новую колядку, и так до тех пор, пока видели: больше они уже ничего не получат. Еще раз на прощание поздравив всех с праздником, с Христовым Рождеством, они уходили, часто недовольные размером вознаграждения за труды. А мне, и сестричке Вере, и двоюродному брату Алеше так хотелось, чтобы они пели еще и еще — пусть хоть все наши сладости перейдут в их мешки...

 

Позже мы сами стали играть в царей. В расположенной рядом усадьбе дяди Вани Тарлецкого, в Старом доме, было одно волшебное место — огромный чердак. Там в громадных сундуках хранились вещи умерших предков Тарлецких. Здесь были и одежда, и какие-то личные безделушки, и пачки писем. Кто-то из членов семьи уходил из жизни, но появлялись новые, и надо было освобождать пространство для их личной жизни. Там, на чердаке, было сложено в стопку огромное количество женских портретов. Если женщина уходила из семьи Тарлецких или умирала, ее преемнице едва ли доставило бы удовольствие постоянно видеть перед собой изображение предшественницы, жить под пристальным взглядом бывшей хозяйки. Портреты перемещались на чердак, здесь они никому не мешали и их никто не трогал.

Другое дело — одежда. Когда мы, дети, получили доступ к сундукам, для нас перед Рождеством это становилось величайшим праздником. Открывать сундук приходилось с огромными усилиями, при этом его крышка так пронзительно скрипела, как будто не хотела отдавать хранящиеся столетиями сокровища в руки детей.

Мы с восхищением разглядывали великолепные выцветшие атласные одеяния прабабушек, представляя себе, как гордо выплывали они в роскошных платьях в бальную залу, как почтительно раскланивались, придерживая пышные юбки, перед самим Петром Великим, перед его дочерью императрицей Елизаветой или перед Екатериной Великой. Бережно расправляли эти великолепные наряды, наслаждались легким сладким запахом тления. А потом на нас накатывала радость обладания, и из парадных костюмов мы вырезали королевские мантии, тюрбаны и банты. Вечером печник Степка кидал в печь обрезки от костюмов, и огонь весело пожирал остатки былой роскоши, а пламя было ярким и многоцветным, тоже праздничным.

С утра пораньше мы приходили в Старый дом, одевались в костюмы царей, и тут с нами происходили необыкновенные превращения. Богатые, изысканные ткани, красивые короны придавали нам необычную важность. Мы были уже не живые, шумные и невоспитанные дети — мы приобретали сакральное достоинство и вели себя как волхвы-мудрецы или цари. Движения наши становились плавными, широкими, несколько замедленными, говорили мы торжественно, «мудрыми» словами, тихим голосом. Мне и в голову не приходило посмеяться над маленькой Верой или Алешей — и я сам, и они ощущали себя в качестве святых образов. В стройном порядке, чинно и благородно шествовали мы через огромный парк, иногда останавливаясь и кланяясь деревьям и кустарникам, которые нам почему-то особенно понравились.

Мы клали поклоны перед могилами предков в кладбищенской часовне, а затем шли к могиле злой нашей прабабки Тамары, которая вела такую греховную жизнь, что похоронена была вне церковной ограды и огорожена железной решеткой. И после смерти злая Тамара Тарлецкая не могла обрести покой и имела обыкновение по ночам в виде привидения появляться в усадьбе и пугать людей.

Затем мы благоговейно молились в маленькой церкви, которая была построена ханом Гиреем в XII столетии. И мы гордились: какая честь выпала этой церкви — три святых царя побывали в ней!

Затем так же чинно, не торопясь мы возвращались в дом. В зале стояла большая рождественская ель. Под ней дядя Ваня каждый год искусно устанавливал старинный вертеп. Собственно, это был целый итальянский городок. На крутом горном склоне стояли домики и часовня. Пастухи с овцами на спинах спускались вниз с крутой горы. Под соломенной крышей — ясли, в них Младенец Христос, рядом сидят Мария и Иосиф; осел и вол склонились над яслями — наверное, жевали пелены Божественного Ребенка. Слева, рядом с яслями, стояли, преклонив колена, три царя, принесшие Спасителю дары — золото, ладан и смирну. Немного поодаль сильные, красивые юноши с трудом удерживали породистых царских коней... Правда, один красавец конь стоял на трех ногах, у других фигур тоже были некоторые неисправности: у кого-то отвалились пальцы или даже целая рука, у кого-то были повреждены носы. Еше бы: более ста лет эти фигуры в сочельник аккуратно и бережно распаковывались и устанавливались вокруг яслей. Однако праздник Рождества заканчивался, служанки были утомлены продолжительным постом и праздничными хлопотами, и отыгравшие свою роль фигурки бесцеремонно, как попало, убирали в ящики, перекладывая опилками. Многочисленные фигуры и детали итальянского пейзажа вылезали, как поднимающееся тесто, через края ящика. Тогда их старались утолочь, грубо придавливали крышкой и переправляли на чердак до следующего Рождества.

 Слуга Микола объявлял, что подан чай. Мигом исчезала вся наша прежняя святость и царское достоинство, мы сдергивали нетерпеливо с себя приставшие одеяния и бросали их, знаки царского достоинства, без всякого уважения на пол. Няня молча, с упреком в глазах качала головой и убирала за нами. А мы спешили как можно быстрее оказаться в чайной гостиной. Теперь мы были обыкновенные дети — Вера и Бобик из Белого дома и Алеша из голицынской усадьбы.

Однако мои мысли постоянно вращались вокруг событий праздника Рождества.

— Откуда и почему три святых царя? В нашей Библии ведь говорится только о волхвах. И о воле и осле там ничего не сказано!

Дядя Ваня посмотрел на меня оценивающе. Он знал мою дотошность и понимал, что просто так от моих вопросов не отмахнешься.

— Евангелие основано на Ветхом Завете, который содержит много пророчеств о пришествии, жизни и смерти Христа. Так, в псалме 67-м сказано: «Ради храма Твоего в Иерусалиме цари принесут Тебе дары». И в 71-м псалме: «Цари Фарсиса и островов принесут ему дань; цари Аравии и Савы принесут дары». Евангелист Матфей рассказывает о том, что «пришли в Иерусалим волхвы с Востока и говорят: где родившийся царь Иудейский?». Их было трое. Потом сложилось предание, что эти восточные мудрецы были цари — Каспар, Мельхиор и Вальтасар. Однако у нас на Руси существует легенда, согласно которой приветствовать Иисуса шел еще и четвертый святой царь. Он был родом с далекого неизведанного Севера. Он тоже вычитал из звезд Пророчество о рождении Младенца царского рода и отправился на поиски Его. В дар Ему он взял мешок янтаря — то, чем была богата его северная страна. Когда он на своем пути повстречал трех других царей, тоже шедших поклониться Младенцу, он пошел вместе с ними, куда вела их звезда. Однако на пути они нашли тяжело израненного купца, на караван которого напали разбойники. Царь северной страны перевязал ему раны и взял его с собой. Однако цари не могли задерживаться — звезда, которая указывала им путь, не стояла на месте. Тогда четвертый царь остался с раненым один. На третий день купец умер на руках северного царя. Похоронив его, северный владыка двинулся дальше. Помните историю о милосердном Самарянине, сообщенную Иисусом? Она сходна с историей четвертого царя.

Царь тщетно искал звезду — он не мог ее больше видеть, однако точно знал, что она указывала путь на восток. Однажды он проходил через деревню и услышал громкий плач из одного дома. Войдя в дом, нашел отца семейства мертвым. Жена его лежала при смерти в постели. Вокруг нее стояли пятеро маленьких детишек, растерянных и беспомощных, и не было никого поблизости, кто бы захотел им помочь. Царь отправился к трем старейшинам деревни, попросил их позаботиться о сиротах и передал им мешок с янтарем — дары, предназначенные для Царя, Которого он шел приветствовать. Дальше он отправился с пустыми руками, однако это его не смущало.

Проходя один город, царь был поражен: на базарной площади продавали рабов. Такого на его родине не было. Там жили только свободные люди и не было никаких рабов. Как раз в это время был выставлен для продажи юноша. Его мать рыдала и ломала от отчаяния руки — ведь это был ее единственный сын, ее кормилец. Горе матери глубоко тронуло северного царя. У него не было денег, не было ничего, что могло бы послужить выкупом за юношу. Но он предложил себя вместо юноши в качестве раба. Торговец посмотрел на него оценивающе, пощупал его мускулы и согласился на сделку. Молодого человека отпустили к своей матери, а царя приковали вместе с другими рабами к галере.

Он потерял счет годам, пребывая в унизительном состоянии рабского бесправия, прикованный к галере. Он не жалел о том, что заложил свою жизнь; сокрушался только, что не может достигнуть своей цели — приветствовать нового Царя в Его достоинстве.

Однажды на галеру напали пираты. Все офицеры были перерезаны, а рабы высажены на берег и стали свободными. И северный царь продолжил свой путь дальше. И вот пришел он в огромный город. Город этот назывался Иерусалим. Был канун большого праздника. Ему повстречалась странная процессия. Изможденный молодой человек нес на себе очень тяжелый крест. За ним следовали священники, солдаты и народ. Лица людей были перекошены злобой и ненавистью, не было ни одного радостного человека, как это приличествовало бы празднику. Когда царь проходил мимо крестоносца, их взгляды встретились.

Царь содрогнулся: где он уже видел это лицо? Почему этот человек кажется ему таким знакомым и даже родным? Он похож на купца, скончавшегося от ран; однако похож и на отца семейства, детей которого удалось спасти от голодной смерти. Но как напоминает он и юного раба, освобожденного от галеры! Совершенно невероятно — как все они могли слиться в одном лике?

Царь последовал за процессией. И вот они дошли до Голгофы — места казни. Из-за толпы царь не мог видеть, что там делают стражники. Он только слышал удары молотка, вколачивающего гвозди. Но вот над толпой вознесся крест. Его подняли с большим трудом, и на нем был распят Человек, несший крест. Над главой Распятого была помещена надпись, крупные начальные буквы которой составили слово INRI. Царь пробился ближе к месту казни и прочитал весь текст: «Iesus Nazarenus Rex Iudaeorum». Иисус Назаретянин, Царь Иудейский... Так это и есть Тот самый Царь, приветствовать Которого он отправился из своей северной страны кельтов более тридцати лет назад! Судьба привела его к Царю, однако не к началу, а к концу Его жизни...

Он преклонил колена в неизглаголанном почтении и пребывал неподвижным на месте глубочайшего унижения и смирения Сына Божия. Что по сравнению с этим были тридцать лет его рабской службы на галере?

Дядя Ваня окончил свой рассказ, но все за столом сидели молча, не шелохнувшись, будто ждали продолжения.

— С тех пор на земле есть два человека, над которыми не властна смерть. Первый — иудей Агасфер (Вечный жид. — Прим. перев.). Он отказался помочь Сыну Божию, когда тот упал под тяжестью креста. Мало того: Агасфер плюнул на Него. Теперь он, не зная отдыху, странствует по миру, и всюду его встречают презрением и ненавистью. А второй избавленный от смерти — наш безымянный царь из страны кельтов, который также до сих пор пешком странствует по земле. Везде, где он встречается с нуждой, болезнью или страданием, он вступается во имя большего Царя Иисуса Христа и помогает людям.

...Мы возвращались в наш Белый дом притихшие и молчаливые. Снег поскрипывал под ногами. Над нами был чудовищно черный небосвод с мириадами сверкающих и блестящих звезд. Иногда одна из них падала вниз. Она пересекала весь небосвод и разлеталась на искорки. У нас захватывало дыхание. Мы не могли и не желали это объяснять — почему падают звезды и что это означает. Это было просто чудо, и мы не желали знать его разгадку, просто сохраняли его в потаенных закоулочках наших сердец.

А в четвертого царя мы все поверили, как в реального человека, и всегда, когда нам встречался бескорыстный, добрый, милосердный человек, помогающий, дающий советы, прислушивающийся к боли других, мы спрашивали себя: не тот ли самый легендарный царь из страны кельтов встретился нам?

В душе русского человека живет постоянная готовность к таким трансцендентальным встречам. Для него Христос всегда присутствует на этой земле. Слова Спасителя: «Я с вами во вся дни до скончания века» — являются для русского народа действительностью. Недаром такую непреходящую, реальную ценность имеет для русского народа рассказ о явлении Господа эммауским путникам. Два устрашенных и растерянных ученика Иисуса после распятия Учителя шли из Иерусалима. Дорогой к ним присоединился некий посторонний человек и, приблизясь, пошел с ними. Они внимательно присматривались к нему — не соглядатай ли это? Однако постепенно они проникаются доверием к Нему и рассказывают Ему все, что пережили. И когда они нашли в Эммаусе место для ночлега, они просят Его разделить с ними вечернюю трапезу. И только в тот момент, когда Он, как всегда, преламывает хлеб и произносит над ним благословение, им открывается, что это их Учитель. Этот образ неузнанного, скрытого от наших глаз Сына Божия глубоко укоренился в сердцах православных христиан. И при каждой трапезе крестьяне нередко кладут лишнюю ложку на стол для «Гостя». Здесь соединяются друг с другом готовность к встрече со Христом и с царем из страны кельтов, который странствует, выполняя предначертанное ему.

Еще будучи одиннадцати- или двенадцатилетним мальчиком, я побывал с моей матерью в Кёльнском соборе. И оба раза я испытывал непонятный сильный трепет перед золотой ракой-ковчежцем трех святых царей. Я просто не мог оторвать от нее глаз. Здесь, на расстоянии метра от меня, в драгоценных и изысканных готических ковчежцах лежали останки или частицы от останков тех волхвов. Пришедшие в собор люди, проходя мимо нас, смотрели не на ковчежец, а на чужестранного отрока в русском гимназическом кителе, неподвижно, как загипнотизированный, застывшего перед ракой-ковчежцем.

...К нам подошел настолько старый человек, что у меня мелькнула мысль: не четвертый ли царь стоит возле раки. Он заговорил по-немецки, но на кёльнском диалекте, и мы с трудом понимали его речь. Он сказал нам примерно следующее. Жители Кёльна горды тем, что останки трех святых царей хранятся в их городе. В честь трех святых царей на гербе города три царские короны. Император Фридрих Барбаросса лично доставил останки трех святых царей торжественной процессией из Милана через Альпы в Кёльн. Отцы города сочли, что ни одни городские ворота не подходят для такого торжественного случая — встречи святых останков. В городской стене в честь трех святых царей проломили специальные ворота, через которые и была внесена рака с мощами...

В волнении я схватил его старческую морщинистую руку и спросил на ломаном немецком, существуют ли эти ворота сейчас. Старик повел нас к ним. Он шел очень медленно, а я в нетерпении рвался вперед, как неутомимый молодой пес, чтобы быстрее попасть к этому освященному месту. И вот мы дошли. Это были довольно узкие ворота с готической аркой, под которой было помещено рельефное изображение поклонения царей. Ворота были намного меньше и уже, чем городские. Однако они были удивительные. Я разглядывал каждую деталь, не мог оторваться от них.

 В конце концов у моей матери кончилось терпение, и она настойчиво стала просить меня покинуть это место. Старик дружески улыбнулся: «Не сердитесь на него — юноша в таком восторге... Создается впечатление, будто он сам участвовал в процессии императора Барбароссы». Мама дала старику несколько монет и поблагодарила его за экскурсию: без него мы не узнали бы удивительной истории. Старик поклонился ей и вернул монеты обратно: «Если уж вы хотите мне как-то заплатить, то не нашли бы вы монету с вашей родины? Я охотно сохранил бы ее на память». Мама порылась в своей сумочке и ничего не нашла. Однако у меня, в моем кошельке была золотая десятирублевая монета, которую тетя Элла, Великая княгиня Российская и сестра царицы, сунула мне в карман при последнем посещении. Мне было жаль расставаться с подарком своей крестной, однако встреча со святыми царями была для меня настолько важным событием! Я вынул монету и подал ее старику. Он осмотрел ее и ужаснулся: «О Боже, о Боже! Это ведь золото! Я не могу принять его от вас! — После некоторого раздумья он сказал: — И все-таки я возьму ее — цари ведь тоже приносили золото Младенцу Христу. Эту монету я сохраню с высоким благоговением!»

С того события прошло шестьдесят два года. Две опустошительные войны пронеслись над миром. Моя родина Россия была радикально изменена революцией. Национал-социализм отбросил Германию в страшное варварство. Я бежал со своей исконной родины и обрел вторую родину в Германии.

Однажды я попал в Аахен, где выступал с докладом на медицинском конгрессе. Бесчисленные высокоученые и чрезмерно серьезные доклады утомили меня, и одним воскресным утром я ускользнул с заседания и отправился в музей. С восторгом рассматривал я полотна готических мастеров. Неожиданно мне на глаза попалось изображение поклонения трех святых царей. Забыв все на свете, рассматривал я полотно. И чем дольше я его рассматривал, тем меньше оставалось сомнений: царей было не три, а четыре! Мой любимый таинственный четвертый царь из страны кельтов был изображен на полотне. Картина, вероятно, была создана во второй половине XV столетия. Все здесь было расположено как и подобает, все соответствовало традиции: Святое Семейство — справа на холсте, слева — три царя, поклоняющиеся Младенцу, на заднем плане — пастухи, лошади и верблюды, и ангелы в небе, и звезда. Однако за одной колонной, справа от яслей, стоял полуобнаженный человек в оборванной одежде и робко и застенчиво, с трепетом смотрел на ясли, в которых лежал Младенец Христос. С его левой руки свисала длинная железная цепь, которой обычно сцепляли друг с другом рабов на галерах и приковывали к ней. Это был четвертый царь! Здесь, на далеком Западе, у границы с Бельгией и Францией, встретил я в первый раз изображение четвертого царя. Я полагал, что это чисто русская легенда. Выходит, в Средневековье она была известна также и на Западе.

Я не мог насмотреться на эту картину. Перед моими глазами стоял тот праздник Рождества, когда дядя Ваня рассказывал нам историю о четвертом царе. Должно быть, я так долго стоял перед картиной, что на меня обратил внимание смотритель музея. Он подошел ко мне и стал рядом:

— Вы не можете оторваться от этой картины. Разве есть в ней что-то особенное?

Я стряхнул с себя очарование. Смотритель музея, вероятно, принял меня за сумасшедшего.

— Знаете, что изображает эта картина?

— Конечно, это знает каждый ребенок! Тут изображено поклонение трех святых царей.

— Вы почти правы. Да, это поклонение Младенцу Иисусу... Только святых царей здесь не три, а четыре. Видите этого человека у колонны, который наполовину спрятался, с цепью на руке? Это четвертый царь.

— Да что вы, никогда не было никакого четвертого царя! — возразил смотритель зала.

Я начал рассказывать ему историю северного царя. Он был очень заинтригован.

— Подождите, я позову директора, он сейчас наверху, он тоже должен это выслушать!

Привлеченные моим рассказом, около картины стали собираться посетители музея. Подошел директор. Я повторил еще раз рассказанную дядей Ваней историю. Вокруг нас собиралось все больше и больше людей, все внимательно слушали меня. Я окончил свой рассказ. Директор с благодарностью пожал мне руку. Он эту легенду никогда не слышал. Однако очевидно, что средневековый мастер знал о четвертом царе, о его приключениях на пути в Вифлеем. Директор музея загорелся желанием тщательно осмотреть все старинные полотна с этим сюжетом — не изображали ли другие старые художники четвертого царя?

Он поспешно ушел, а посетители музея не спешили расходиться, пристально рассматривали картину. Одна симпатичная белокурая дама обратилась к своему спутнику:

— Ты помнишь нашего друга, врача Боизи, который оставался до конца в сибирском лагере, до самой последней отправки в Германию, чтобы помочь своим солагерникам? Не про него ли эта история?

Я прислушался к их разговору. Боизи Гах был моим лучшим другом, он оказался в Сибири, в долгом плену, вернулся не так давно на родину и вскоре скончался. Я обратился к супружеской паре:

— Извините, вы говорили о Боизи... Не имели ли вы в виду Боизи Гаха? Он был моим лучшим другом, мы вместе учились.

Боизи Гах оказался нашим общим знакомым. Супружеская пара была очень растрогана, и они пригласили меня пообедать в ресторан, расположенный неподалеку. Я рассказал им о моей многолетней дружбе с Боизи. Когда кончилась война, я работал в управлении здравоохранения и по долгу службы должен был вести множество переговоров с советскими офицерами оккупационной зоны. От жены Боизи, которая проживала в Бонне, я знал, что он попал в плен под Сталинградом. Говорят, что его должны были переправить самолетом за линию фронта, однако он отказался и остался с пленными солдатами. Я узнал его номер. В разговоре с одним советским полковником, с которым я часто по долгу службы имел дело и который относился ко мне очень дружелюбно, я спросил, существует ли возможность досрочного освободения из плена одного врача. Полковник ответил, что если он не был нацистом, это, по всей видимости, возможно. Я заверил его, что Боизи никогда не был нацистом, передал ему анкетные данные Боизи и настойчиво просил походатайствовать за него. Я сообщил об этой встрече жене Боизи. Несколько месяцев спустя я встретил полковника, который обрадовал меня: он имеет надежные сведения, что мой друг ближайшим транспортом вернется на родину. Я сердечно поблагодарил его и поспешил сообщить об этом жене Боизи в Бонн. Однако возвращения Боизи нам пришлось ждать целых три года. Знакомый русский полковник вскоре после этого был переведен куда-то в другое место. Почему Боизи не отпускали домой — узнать было не у кого. Моя переписка с его женой пресеклась. Она, должно быть, посчитала меня за хвастуна и болтуна, я же не мог сообщить ей ничего конкретного и утешительного. Когда Боизи наконец вернулся из плена, его жена вскоре умерла. Да и сам он ненадолго пережил ее.

Супружеская пара внимательно выслушала мой рассказ.

— Это только одна половина истории. Теперь мы расскажем вам другую половину, как мы ее знаем. Наш сын находился в том же лагере, что и Боизи. Они подружились. Наш сын заболел тифом и был совершенно обессилен. В это время составлялся транспорт из военнопленных для скорейшего возвращения в Германию. Боизи был включен в этот список. Он пошел к лагерному начальству и попросил вместо него в первую очередь отправить нашего сына в Германию, иначе он бы не выжил. Начальник лагеря растерянно посмотрел на Боизи и сказал только: «Дурак!» Наш сын вернулся домой — скелет скелетом, но мы его выходили и спасли от смерти. Боизи написал нам письмо, когда он три года спустя вернулся в Германию, и посетил нас. Его жертве мы обязаны жизнью нашего сына. Мы этого никогда не забудем.

— О, я непременно должен попросить прощения у русского полковника: ведь я грешил на него, думая, что он меня обманывает, не может ничем помочь Боизи и только для моего утешения говорит пустые успокаивающие слова... Но перед каким выбором стоял Боизи! С одной стороны — возможность вернуться к своей жене и сыну, с другой стороны — спасти боевого товарища. Раздумывать было некогда, он принимал решение сердцем. Он так и не рассказал жене о своем поступке — она не смогла бы этого перенести. Воистину, Боизи похож на четвертого царя. Но самое чудесное и удивительное, что четвертый царь вас привел в музей и вы от меня услышали его историю».

1974
 Перевод с немецкого Николая Каверина http://forum.time-impressions.ru/viewtopic.php?t=241&p=10195

 

Владимир Линденберг, известный немецкий врач-психиатр, писатель, родился в 1902 году в Москве. Крестник преподобномученицы Великой княгини Елизаветы Феодоровны. Его отец - математик и композитор Александр Сергеевич Челищев, из древнего дворянского рода Челищевых, - был ярким представителем "Серебряного века": участник кружка «Аргонавтов», хорошо знакомый с Андреем Белым, Сергеем Есениным, Сергеем Рахманиновым. Мать - Ядвига Студенска принадлежала к старинному польскому шляхетскому роду. Отчим - немецкий промышленник Карл Линденберг.

Социальное, национальное и семейное происхождение предопределило всю дальнейшую судьбу юного Челищева: бои в Москве, арест, чудесное спасение от расстрела - В ноябре 1917 г. пятнадцатилетний юноша был на волосок от гибели и вместе с другими несчастными ждал расстрела. Но среди красноармейцев оказался бывший кучер Челищевых, который, вызвавшись отвести "своего Вовика" на казнь, чтобы якобы свести старые счеты, дал ему возможность сбежать.

Бегство  в Германию, дальнейшие скитания.

В 1921-1927 изучал медицину в Боннском университете, был судовым врачом, затем специализировался в области невропатологии, работал над исследованием повреждений головного мозга. Жил в Берлине.

Нацисты арестовали Линденберга в 1936 году, держали его неделями в лишенной света одиночной камере, а затем, с 1937 по 1941 год, в концентрационном лагере, но он, обратясь к медитации и молитвe, превратил пытку в источник энергии и силы. Советский офицер арестовал его в 1945 году, потому что в своем берлинском доме Линденберг укрывал женщин и детей от насилия; ему грозил расстрел, но ночью часовые оказались пьяны, и жене удалось освободить его из-под ареста. 

В 1947-1959 работал главным врачом берлинской больницы Paul Gerhardt Diakonie.

Офицер ордена "Der Verdienstorden der Bundesrepublik Deutschland" ("За заслуги перед Федеративной Республикой Германия", единственный федеральный орден ФРГ).

С 1947 года активно занимался литературной деятельностью. Его книги опубликованы общим тиражом свыше 500000 экземпляров, основные произведения написаны на немецком языке, но он никогда не скрывал своего происхождения и православного вероисповедания. Многие немецкие читатели судят о жизни дореволюционной России и "русской душе" по его многочисленным книгам.

Владимир Александрович Линденберг (Челищев) скончался в Германии в 1997 году, в возрасте 94 лет. В Берлине существует музей, в котором собрано его литературное и художественное наследие.

 

 

 

     Семья отца. Отец.

     Бабушка Анастасия Ивановна Файдыш, в девичестве Смирнова [1858-1943], происходила из духовенства. Она была человеком удивительной души, такта, сдержанности и доброты.

Потеряв рано мужа, Петра Степановича Файдыша [1854-1905], и имея на руках малолетних семерых детей, она не сломилась и вырастила их всех достойными, порядочными людьми.

Материально ей помог Савва Морозов, в знак признательности за превосходную службу Петра Степановича, который был управляющим у него: выплачивал его вдове приличную сумму денег. Все дети получили высшее образование.

     В юности мой отец [Петр Петрович Файдыш (1892-1943)] давал частные уроки, чтобы обеспечить себя, зная, как его матери трудно. Учась в школе Школе живописи, ваяния и зодчества на архитектурном отделении, отличался крепким рисунком, абсолютным вкусом и высокой эрудицией.

 

Добровольцем ушел на первую мировую войну. За храбрость был награжден Георгиевским крестом. Водил в атаку солдат, но считал из-за своих религиозных убеждений невозможным убивать людей и стрелял метко поверх голов. Был тяжело ранен в бедро.

Анастасия Ивановна, только что потерявшая на войне сына Сергея, была глубоко потрясена ранением своего любимца Петра. Навещая сына в госпитале, она незаметно ощупывала одеяло, выясняя, цела ли нога, боясь вопросом травмировать сына.

     Отец мой был человек необыкновенного благородства. Внешне напоминал англичанина. Недаром через всю жизнь пронес любовь к Англии. Он был прообразом Телегина в романе «Хождение по мукам». Окончив реальное училище, поступил в школу живописи, ваяния и зодчества на архитектурное отделение.

     В ШЖВЗ мама и отец часто виделись. Она рассказывала, что была поражена ослепительной красотой молодого человека в голубом пиджаке, с ярко-золотыми волосами и мужественным лицом. Петр Петрович сразу влюбился в Надежду Крандиевскую, но поженились они через несколько лет, уже в первую мировую войну. Как описано Алексеем Толстым в романе «Хождение по мукам», отец привез из Румынии детские вещички для новорожденного сыночка, а его уже похоронили: умер он от воспаления легких, простудившись в холодных комнатах. Нарекли его Михаилом в честь маминого кумира  — итальянского скульптора Микеланджело.

     Послереволюционные годы... Трудно было входить в эту новую жизнь и зарабатывать. Отцу предлагали работать во многих журналах, так как он был великолепнейшим карикатуристом. Будучи глубоко верующим, он отказывался, объясняя маме, что наверняка его заставят рисовать антирелигиозные карикатуры. Художник Крымов делал декорации в Художественном театре для спектакля «Горячее сердце» Островского и пригласил Петра Петровича нарисовать к спектаклю костюмы. У нас сохранились великолепные эскизы, которые мой сын бережно оформил и очень гордится ими. Отец обладал точным глазом и добрым сердцем, и его шаржи не злы, а остры и талантливы. Но работал он всю жизнь как архитектор.

     Мне запомнилась бабушка Анастасия Ивановна в Соколе. Она к нам приехала, а в тот день мама лепила военного и попросила Анастасию Ивановну надеть шлем («буденовку») и шинель и попозировать. И эта маленькая женщина часами стояла в таком облачении, трогательная и кроткая. Мы, в силу нашей оторванности от города, редко виделись с папиными родственниками, так как мама была очень занята, а чтобы возить нас в город, надо было отрывать целый день от работы.

     Жили все Файдыши в Замоскворечье в Спасоналивковском переулке. Я помню смутно старшего папиного брата Николая [Николай Петрович Файдыш (1887-1941)], который в начале революции очень недолго занимал высокий пост, но из-за слабого здоровья вскоре ушел с работы.

Дядя Володя [Владимир Петрович Файдыш (1888-1944)] отсидел десять лет в ссылке за свою революционную деятельность. В 1917 году брал Кремль, был влиятельным человеком того времени, ездил на персональной машине и рано умер своей смертью.

     Дядя Витя [Виктор Петрович Файдыш (1895-1973)], человек разносторонних способностей, химик по образованию, тридцать лет преподавал в Первом медицинском институте. Многие ведущие медики, наши современники, с большой благодарностью вспоминают его занятия. Это был красивый человек, с ярко-синими глазами. Увлекался охотой, рыбалкой и до глубокой старости «жил без старости», т.е. ходил в походы, был молод душой и телом.

     Сестра Женя [Евгения Петровна Файдыш (1893-1973)] — красавица,  словно сошедшая с полотен Рубенса (вылитая Елена Фурман), воспитывалась в семье Ивана Тарлецкого [Иван Александрович Торлецкий (1859-1918)], богатого помещика, земли его находились в Измайлове. Она получила изысканное воспитание, но жизнь у нее в дальнейшем была трудной и не очень-то радостной. Своих двоюродных братьев и сестер я почти не знала. Олег, сын дяди Вити, погиб под Сталинградом. А других как-то потеряла из виду.

     На моей выставке в 1984 году ко мне подошла элегантная дама, и я узнала в ней двоюродную сестру Лену, дочь дяди Вити. Она стала медиком, кандидатом наук. Мы с ней подружились, и наша дружба длится и по сей день.

    Фрагмент из книги Натальи Навашиной-Крандиевской «ОБЛИК ВРЕМЕНИ. Автомонография». Издательство "Готика". Москва. 1997. с. 42-44.

    Об авторе: Навашина-Крандиевская Наталья Петровна (Navashina-Krandievskaya). Родилась в 1923 г. в г. Москве. Мать - скульптор Надежда Васильевна Крандиевская, отец - архитектор Петр Петрович Файдыш. Училась в средней художественной школе. В 1947 г. с отличием окончила Московский госуд. худож. институт им. В.И. Сурикова по специальности станковая живопись. Ведущие преподаватели были И.Э Грабарь, С.В. Герасимов, П.Д. Покаржевский, Д.К. Мочальский, А.А. Дейнека, В.В. Почиталов. Член МОССХ с 1948 г. Жанр: портрет, натюрморт, пейзаж, тематическая картина. Работы находятся в Государственной Третьяковской галерее, Литературном музее, Бахрушинском театральном музее и др., музеях Грузии, Армении, Азербайджана, Украины, Белоруссии, во многих зарубежных странах. Автомонография «Облик времени». Участница всех всесоюзных и республиканских выставок

 

НА ФОТОГРАФИИ ВАЛЕРИЯ ТУРМАНИНА В ПОСЛЕВОЕННЫЕ ГОДЫ.

Произошло это в ту пору, когда все мои мечты были обращены к морю, к дальним странствиям и загадочным островам. Мне хотелось стать штурманом, и все мои знакомые называли меня "штурманом". И вот в седьмом классе я решила, что пора подумать об учебе в училище, где дают основы мореходного дела. В справочном я без труда получила телефон Министерства морского флота. И стала звонить по этому телефону. Но номер был постоянно занят. Так продолжалось недели две. Звонила я втайне от родных из автоматов на Калужской площади. Тогда у поворота с Якиманки на Крымский вал вдоль небольшого пустыря был выстроен длинный ряд телефонов-автоматов.

И вот однажды после длинного гудка я услышала приятный мужской голос и сразу же задала заученный вопрос: "Принимают ли девочек в школы юнг?" "Школы юнкеров были закрыты после революции", - последовал ответ. Я стала объяснять, что мне нужно. А голос вопрошал о возрасте, физических данных и очень быстро предложил продолжить разговор при встрече. Назначили свидание в том же месте, откуда я звонила на 12 часов в воскресенье. Я описала свои приметы и двух моих подружек, Аси и Вероники. А он сказал: "Я майор высокого роста. Я подойду к вам".

В условленный час мы заранее пришли к автоматам. Сами себе мы казались героями,хотя при взгляде со стороны, мы были обыкновенными московскими девчонками послевоенных лет - худые, бледные, одетые в заношенные пальтишки, из которых давно уже выросли.

Мы вглядывались в проходивших военных в черных шинелях. Вдруг напротив нас остановилась легковая машина. Из неё вышел высокий военный. Он медленно приближался к нам. Взгляд его выражал некоторое разочарование. Много лет спустя мне стал понятен его взгляд - вместо пышных красавиц, рвущихся в поисках приключений в далёкие края, он увидел худых плохо одетых девиц с мечтательными глазами и жалкими косицами.

Но он преодолел себя и очаровательно улыбнулся нам: "Вы ожидали меня увидеть в другой форме? Приходится одевать разные шинели, но я тот майор, с которым вы договорились о встрече. Не подскажите, где здесь ближайшее отделение милиции?" "Рядом, на той стороне площади" - ответили мы. "Придётся вас отвезти туда. Садитесь в машину!"

"Туда можно дойти пешком", - мрачно заметила я. Но он был сама любезность: "Зачем утруждать себя. На машине удобнее". И тут меня прорвало: "Зачем нам идти в милицию? По какому праву? Покажите ваши документы".

В воскресный день на людной площади всегда бывает народ. И самое ужасное воспоминание - это быстро собиравшаяся толпа народа с любопытством взиравшаяся на нас. Доказывать что-то на глазах этой толпы было ужасно. Это поняли и мы, и он. Он вежливо показал значок, который для меня был непонятен, и я продолжала требовать документы. Тогда он с любезностью достал и продемонстрировал документы. Читать, что в них было написано, было некогда - толпа густела.

Мы сели в машину, и поехали вокруг нашей родной площади. Машин на ней тогда было очень мало. Рыбный магазин, с огромным бассейном для живых рыб, всегда полный людей пивной зал, а затем продуктовый магазин, туалет под жилым домом, у которого собирались дружинники... А над всей площадью улыбались любимые артисты - Евгений Самойлов, Людмила Целиковская, Валентина Серова над надписью "Сердца четырёх". Эта картина шла тогда в кинотеатре "Авангард", располагавшемся в храме Казанской Божьей Матери. Рядом находилась Булочная и моя любимая керосиновая лавка с великолепным ни с чем несравнимым запахом.

Машина ехала медленно. Наш майор был любезен, шутил, спросил: "Видели ли мы новый фильм?" Мне хотелось сказать ему что-то злое, обидное, но я выдавила из себя только "Да, видели". Свою родную площадь я впервые увидела как бы издалека, из другого
мира. Но вот за старой пивной лавкой, куда до войны папа любил ходить со мной после работы и я гордо говорила знакомым мальчишкам: "Мы с папой ходили пить пиво".

После этой лавки поворот в Казанский переулок, а в начале его в красивом доме с колоннами располагалось Второе отделение милиции. Наш дом находился в переулке за ним, но мы почему-то относились к Первому отделению. Однажды, когда к соседям лезли воры, и хозяйка стала звонить сюда, милиционеры посоветовали ей позвонить в Первое, расположенное на Пятницкой. И только слёзные мольбы и крики женщины вынудили их прийти на помощь.

Начальник отделения постоянно ходил мимо нас через проходной двор. Это был пожилой служака со спокойным невозмутимым лицом. Его знали все.

Машин тогда было мало. Мы торжественно подъехали. Майор пошёл вперёд. Дежурный замер перед ним, а он гордо приказал: ''Начальника отделения". Милиционеры засуетились. "Его нет здесь". "Где он?" - продолжал майор тем же тоном генерала. Милиционеры засуетились ещё больше. "Он дома. Сегодня у него выходной"... "Немедленно вызвать!"

Далее нас поместили в тёмную каморку с грязными серыми стенами. Дверь закрылась на замок. Мы сели на скамейку и хотели даже закричать: "За что?" Но тут мы услышали, что именно эти же восклицания доносились из-за стенки. Какая-то пожилая женщина громко кричала, что она не спекулянтка, не проститутка и не пьянь и ей непонятно, за что ее поместили в камеру. А ей говорили, что она и пьянь, и спекулянтка, и проститутка. Этот диалог длился очень долго, постепенно переходя в брань с плохими словами. Но потом женщину оштрафовали и выпустили, но слова "За что?" произносил уже мужчина "Я прошёл всю Европу, дважды ранен, а тут ты, тыловая крыса, надо мной измываешься". И... "я - герой, спаситель страны", - кричал один голос. "Ты просто пьянь", - отвечал другой. "Не лезь, а то получишь". Этот диалог длился очень долго, пока не перешёл в рыдания.

Мы стали уже привыкать к обстановке, когда щелкнул замок, и мы оказались перед дежурным. Нас зарегистрировали, но нашу вину сформулировать мы не могли. Появился начальник отделения. Мне показалось, что он немного смущён. Может быть, это было вызвано тем, что я злорадно улыбалась - мне было смешно, что этого заслуженного работягу подняли в выходной день по прихоти красавца-майора, которому, как мне казалось, просто скучно было сидеть на телефоне.

Начальник сделал очень строгое и серьезной лицо, отозвал нас в сторону и тихо сказал: "Вы поняли, что вы наделали"... "Нет", -дружно ответили мы. "Вы позвонили по личному телефону Берия и общались с его секретарём. За этот телефон и ваши отцы, и братья будут сидеть и сидеть... Откуда у вас этот номер?" "Справочное бюро дало, как Министерства морского флота". "Не могли вам дать такой телефон, вы что-то перепутали". Я стала вспоминать и неуверенно сказала: "Может быть, последнюю цифру я не так"...

"Может быть", - передразнил начальник . "Ухитриться набрать такой номер! Но вы забудьте этот телефон и никогда по нему не звоните и вообще не вспоминайте эту историю, а главное - никому ничего не рассказывайте"... Старый начальник сочувственно посмотрел на наши растерянные поглупевшие лица. Нас особенно обеспокоило, что отцам придётся сидеть всю жизнь. Увидев наш искренний испуг, старик смягчился: "Ну ладно, пока никого сажать не будем. А вы, девчата, будьте умницами - наблюдайте за порядком. Если где что не так, приходите прямо ко мне и рассказывайте. Я всегда буду рад выслушать вас. До свидания". Но судьба уберегла от последующих встреч с ним.

Мы поняли, что можем идти по домам. Наше свидание с майором было назначено на 10 часов, а по домам мы разошлись около двух часов. Но мне почему-то показалось, что прошли годы... Я чувствовала себя, словно облитой помоями. Утешало почему-то только то, что и старый начальник отделения был в таких же дураках, как и мы. Ведь тот красавец-майор такой шум произвёл, что всё отделение милиции было поднято на ноги. С детским максимализмом я решила, что майор - главный враг, обманщик, лицемер. Я мечтала, что встретив его на улице, я дам ему пощечину, если дотянусь. Эту злость я носила в себе несколько лет. И только когда произошла скорая расправа над Лаврентия Берия и его помощниками, я успокоилась, мне даже стало его немного жаль.


На фотографии Казанский храм незадолго до сноса. С 1927 по 1972 гг. в нем располагался кинотеатр Авангард.