«С ПУТИНЫМ МЫ ПЕЛИ «НАДЕЖДУ» — К одной из моих книг вы написали предисловие, прочитав которое многие были потрясены: «От артиста Леонтьева такой глубины и проникновенности не ожидали». Вы, на мой взгляд, совершенно неординарны — не только песни поете, но и литературными способностями наделены сполна, а у вас никогда не возникало соблазна написать мемуары, а может, повесть или роман? — Возникал, а потом как-то отпустило — я нахожу в этом некую катастрофичность. Да, я всегда лелеял в себе эту мечту: ну, быть может, «мечта» — слишком громко сказано, но мысль «вот это бы не забыть, это бы записать» преследовала меня в самые яркие моменты жизни частенько. Естественно, это была бы литература мемуарного плана. — Художественная? — Да, и если не мемуары, то история с героем, в уста которого я вложил бы то, что когда-то испытал, пережил сам, и вдруг начинаю себя ловить на том, что уже не пытаюсь застенографировать или запомнить тот или иной эпизод, мне все больше становится наплевать, и в этом-то и заключается катастрофичность. Более того, все чаще какие-то яркие моменты я забываю и вспоминаю лишь постольку, поскольку мне о них напоминают и начинается «допрос с пристрастием» — вот как сейчас. Тогда напрягаю память: «А, да-да-да, что-то такое было...». — Можете тем не менее допустить, что когда-нибудь, когда вам будет лет 80 или 90 и вы уже не будете выступать, потому что все надоест и сцена тоже, сядете за стол и начнете писать книгу? — Допустить-то могу (смеется), но не более чем допустить, потому что предисловие, о котором ты говоришь, появилось как бы в порыве страсти, сделано в форме эссе и писалось-то в самолете, когда мы перелетали куда-то откуда-то... Мне в очередной раз позвонила подруга моя Валя Григоренко и сказала: «Ты не забыл, что Диме предисловие обещал?». Я спохватился: «Да, сейчас напишу», но какие-то вещи, более масштабные в литературном смысле, не пишутся, я уверен... — ...в самолете... — ...в поезде или на горшке — все-таки для этого нужны определенные условия, образ жизни. Понимаешь, задумать какую-то форму, в которой существуют 20-40 героев, закрутить интригу, связать их между собой, увязать их отношения с периодом, который они проживают, то есть создать то, что называется повестью, романом, литературой (даже если она на потребу только сегодня или в лучшем случае завтра), невозможно, если живешь так, как я. — Стихи вы любите? — Честно говоря, никогда ими не увлекался и не зачитывался. — А сами писали? — Какую-то дребедень порол — в отрочестве. — Любовную? — Ну да, типа — лебеди летели, облака плыли... В общем, «пришла — не пришла»... — Какое кино вы предпочитаете? — Любого жанра, если оно сделано крепко, если учащается пульс, теряешь сон... После концертов заваливаюсь чаще всего на диван: «Дай-ка кинишко какое-то посмотрю», и в большинстве случаев под это кинишко (храпит) — ну, сам понимаешь... Только кино, которое лишает сна, держит внимание и напрягает, — пусть это детектив, психологический триллер или фильм Королевского географического общества про касаток, и есть настоящее: тем более если талантливое и заставляющее сопереживать человеку, китенышу или зайчику. — Что вас в последний раз так хорошенько встряхнуло, что вы или плакали, или смеялись, или просто не могли оторваться? — Ой, не могу вспомнить, поэтому тужиться и что-то придумывать не буду. — Вы же и сами в нескольких кинофильмах снялись — у вас есть ощущение, что в будущем сможете такую сыграть роль, что все ахнут: «Смотрите-ка, то, что он певец, здорово, но ведь и актер какой!»? — Уже нет. Создание картины, как известно, по пути наименьшего сопротивления движется — по крайней мере, по части подбора исполнителей главных — и не только — ролей. Допустим, идет кастинг: «Мы ищем актера на роль Пушкина». Логичнее и проще всего искать внешне похожего или хотя бы имеющего данные, сходные с пушкинскими, а поскольку наше кино последние пару десятков лет тратило в основном свои силы, таланты, энергию и средства на создание образов бандитов и милиционеров, я в эту историю не попал. Фильмы о дворе Людовика XIV у нас не снимают, так же, как «Звездные врата» или «Звездный крейсер «Галактика» — эти жанры на постсоветском пространстве нелюбимые, поэтому я не в числе киногероев. — Вам ведь сыграть Христа предлагали — не жалеете, что так и не довелось? — Нет, потому что на карьере своей поставил бы крест. Как показывает опыт, это зачастую случалось с артистами, которые удачно и талантливо воплотили на экране и сцене образ Христа. — Вы пели дуэтом с Аллой Пугачевой, Ларисой Долиной, Лаймой Вайкуле, со мной, в конце концов, а правда, что еще и с Владимиром Путиным? — Ну, если можно так выразиться: дуэт был совсем крохотный. Хотя почему «крохотный»? Целая песня «Надежда», но не в концертном зале, а на саммите в Сочи, в 2006-м: восемь президентов стран СНГ приехали в резиденцию «Бочаров Ручей», я подошел с микрофоном к Владимиру Владимировичу и очень даже хорошо он отреагировал. — Спелись? — Выходит, что так (улыбается). — Вас можно смело назвать орденоносцем — у вас не одна, не две, а целых несколько наград: ордена «За заслуги перед Отечеством», Почета, Петра Великого, Михаила Ломоносова, медаль «За веру и добро»... Вы никогда ради прикола не надевали их и не фотографировались, как это порой политики делают? — Нет, мне всегда казалось, что пользоваться наградами, как побрякушками, нельзя, поэтому пусть себе лежат дома в коробочках. — Две ваши награды совершенно меня потрясли: первая — «Отличник культурной работы на селе»... — ...это год 73-74-й, в бытность мою артистом Сыктывкарской филармонии... — ...и вторая — «Почетный интеллигент Монголии»... — Да, 85-й год. — Хм, и что это значит? «Мисс Украина-2001» Александрой Николаенко и моделью Анной Шевцовой в новогоднем мюзикле «Золушка», где Валерий Яковлевич сыграл короля, 2002 год — По сей день, в общем-то, расшифровать и ответить на этот вопрос вразумительно затрудняюсь, но вручение, помню, пышное было — прикреплял этот знак один из членов монгольского Политбюро на сцене в Улан-Баторе. — То есть вы с тех пор по четным интеллигент, а по нечетным, как в анекдоте, можете рыбу ловить? — Не знаю, но это было очень трогательно и красиво, а поскольку награды тогда для меня были в диковинку, эта нисколько не смешила и не смущала. Когда спрашивали, например, с гордостью отвечал: «Я — почетный интеллигент Монголии!». — Мама у вас украинка, а по-украински вы что-то сказать можете? Хотя бы несколько фраз? — Могу, разумеется, и иногда говорю. — Хотел бы спросить о поклонницах: говорят, совершенно сумасшедшие попадались, которые и дохлых крыс вам подбрасывали, и толченое стекло подсыпали в банку с вареньем, и едва ли не круглосуточно у подъезда дежурили, когда вы жили неподалеку от Белорусского вокзала в Москве... — Мерзкие бабы! — Одна, знаю, вообще чуть ли не руки на себя наложила... — Наложила, но это хотя бы можно понять. Оправдать — не знаю, а понять — да: несчастная любовь, безответная, вот и напилась этого йода в туалете столичной гостиницы «Украина». Ее откачали, но меня, правда, служба режима гостиницы в ту ночь пытала: «А кто такая? А почему? А зачем?». Замечу: когда говорю: «Мерзкие бабы», имею в виду действительно мерзких созданий, которые калом расписывали стены в моем подъезде. — Кошмар! — Или подарили — однажды такое было — банку варенья, а в ней, как ты сказал, толченое было стекло. — В дверь вам звонили? — Звонили? Не то слово — ее просто разбивали ногами! Это были годы, когда я не в состоянии был от этого себя оградить — нанять охрану или переехать в охраняемый дом. — Если бы вам сказали тогда: «Ну хорошо: или поклонниц не будет и ты отправляешься назад в свое нищее полуголодное прошлое, или будут — и останется популярность», что бы вы выбрали? — Популярность. — И измазанный калом подъезд? — Да. — Видите, честно... — Зато подъезд тот исчез, а популярность, слава Богу, осталась (улыбается). — Известная композитор Лора Квинт, написавшая для вас рок-оперу «Джордано» и ряд популярных песен, призналась, что у вас с ней был сумасшедший роман... - (С улыбкой). Лора — волнующий персонаж и событие не только в моей, но и в жизни каждого, кто хорошо ее знал. Она удивительный, талантливейший человек, остроумнейшая женщина, чудеснейшая собеседница, замечательный друг, и думаю, что эта вот наша дружба и отношения близкие — дружеские! — были использованы журналистами, работающими в жанре желтой прессы, чтобы обеспечить раскупающийся тираж, — не более того. — Филипп Киркоров рассказывал, что однажды попал на дачу с бассейном и случайно увидел, как вы с Аллой Борисовной Пугачевой, раздевшись догола, в нем плавали. Это привело его в совершеннейший ужас (он был еще совсем юн), на что находившийся рядом Игорь Крутой философски заметил: «Мальчик, ну что ты хочешь? — это же звезды!»... — (Хохочет). — Было такое? — Нечто похожее действительно место имело, потому что в начале 90-х мы... С композитором рок-оперы «Джордано» Лорой Квинт, 1988 год. В этой рок-опере Валерий Леонтьев исполнял три роли — Джордано Бруно, шута и Сатаны — ...с Пугачевой любили поплавать голыми... — Любили поплавать, попариться, посидеть, пообщаться, пожаловаться друг другу на свои беды, проблемы, похвастаться новыми песнями, причем не только мы с Аллой — многие люди в ту пору так поступали: и дружили, и общались, и ездили в гости компаниями. Сегодня?.. Не знаю, может, это я стал затворником, но чтобы артисты собирались у кого-то в доме, готовили вкусный ужин, выпивали, делились чем-то сокровенным и наболевшим... Об этом что-то не слышу, а тогда мы это практиковали — в том числе и купание. — Представляю себе: вы с Аллой Борисовной — «две звезды, две светлых повести» — в чем мать родила в воду ныряете... — Ну, в число «светлых повестей» Аллы Борисовны я не вхожу — как-то до сих пор не сложилось, однако вхожу в число тех, с кем она плескалась в бассейне. Это смешно было: пошли искупались, попарились в бане, оделись, сели за стол, тут же за ужином все это осмеяли и обсудили — это была дружба! — Я помню ваши фотографии середины 90-х, где вы — полуобнаженный у бассейна и на теле очень красивые татуировки видны: их у вас много? — Стало еще больше, хотя, наверное, в общем немного, потому что есть такие фаны этого дела, у которых тату начинается на пятке и заканчивается на макушке... «Какой-то необходимый минимум упражнений — то, что называется утренней зарядкой, — делаю» — Тимати, например... — Роспись человеческого тела мне очень нравится, но это требует много времени, усилий, здоровья и так далее. Я не могу даже объяснить, зачем это нужно, но как-то почувствовал, что мне это необходимо, — пошел и первую сделал татушку. Потом — вторую, третью, шестую, и позапрошлым летом понял, что их надо усовершенствовать, а это очень непростая история — из старой картинки новую сделать. Есть специальные художники, которые занимаются тем, что на прежнее тату кладут новый сюжет, включающий в себя старый, в результате чего получается совершенно другая картинка, и вот пару таких штучек я тоже сделал. — Когда-то вы очень любили спорт — эспандеры, гири... — Да нет, Дима, спорт я не любил: занятие изнурительное и, на мой взгляд, очень скучное. — Тем не менее штангу даже по городам за собой возили? — Ее у меня сперли во Львове, во Дворце спорта: мы тогда крупным помолом работали — сейчас такого уже не происходит. Мой личный рекорд был в Алма-Ате — 42 концерта на одной площадке. Приезжали в город, занимали Дворец спорта на 10 дней и давали 20 концертов, по два в день. Тогда, конечно, могли позволить себе привезти штангу, поставить на площадке, чтобы все ею пользовались — приходили раньше и истязали себя... — ...пока ее не украли... — ...какие-то львовские энтузиасты. — Сейчас спортом уже не увлекаетесь? — Ну, какой-то необходимый минимум упражнений — то, что называется утренней зарядкой, — делаю... — Благодаря чему вы такой красивый? — Нет, нет!.. — Ну как же — с развитой мускулатурой, без живота... — Нет, Дима, думаю, все-таки благодаря не этому, а спасибо прежде всего моим предкам... — ...подарившим хорошие гены, правда? — Да, ну и, конечно, профессии, которая расслабиться не дает, — сам по себе двухчасовой концерт в том жанре, в котором работаю я... — ...с таким движением... — ...уже держит меня в форме, хотя, если честно, мне становится все труднее и труднее. — Вы на сцене так пашете, столько танцуете — это же настоящий спорт! Думаете ли о том, что когда-нибудь придет момент, когда петь еще сможете, а двигаться так — уже нет? — Да, думаю. — И знаете, что тогда будете делать? С супругой Людмилой Исакович, бывшей бас-гитаристкой группы «Эхо», Валерий вместе уже почти 40 лет — Нет (грустно), не знаю. — Для вас это проблема? — Я сейчас на распутье и размышляю: пока еще ничего, может, не то чтобы хлопнуть дверью, но красиво попрощаться? Или полагаться на то, куда кривая выведет: работать, работать, а там видно будет? Начинаю сбавлять темп: 140, 130, 120, 110... Ну вот, как пульс замедляется, так и темп песни. Все больше лирики, баллад романтических — можно по такому пойти пути, а можно сделать красивый жест и уйти, но дело в том, что вот тут-то и возникает большой вопрос — мой личный, который интересен более всего, конечно же, мне. Я в своей жизни паузы в работе больше чем 55 дней не делал. Один раз у меня было 55 дней отпуска (это связано с операциями), и я думал, что после двух месяцев лежания и безделья взвою и мне страшно захочется петь. Ничего подобного! — взвыл в тот день, когда нужно было на работу ехать (улыбается). Мне не хотелось опять начинать этот марафон: лечь — снотворное — встать — кофе — в машину — в поезд... но я не могу даже предположить, как буду чувствовать себя, лишившись профессии. Что это будет? Беспредельная радость жеребенка, который получил свободу: хочу — ем, хочу — не ем, хочу — напился, хочу — лежу загораю, хочу — куда-то поехал, хочу — читаю, хочу — ничего не хочу? А может, возникнет полярно противоположное состояние — начнут сниться залы, аплодисменты, свет, звук? Что нужно выходить на сцену, а не работает микрофон, вот-вот начало, а у меня нет костюма... Такие вещи с артистами, которые остаются без сцены, происходят нередко. — 23 года назад, когда я взял у вас первое интервью, вы признались, что больше всего боитесь даже не смерти, а старости и беспомощности... Со своим генеральным продюсером Николаем Карой, композитором Игорем Крутым и женой Людмилой — Беспомощности — это самое страшное! — До сих пор так? — Да, ведь страшнее смерти только болезни, мучения и страдания — я по сей день так считаю. — Я уже о канале «Ностальгия», где вас часто показывают, вспоминал, и порой на мысли себя ловлю, что сейчас вы выглядите лучше, чем тогда. У вас такого ощущения нет? — И я себя на той же мысли ловлю! — посмотрю эту «Ностальгию» и думаю: «Ну что за нелепый цыпленок?». Сказать, что уродец, нельзя, но какой-то нескладный, смешной, да? — На сколько лет вы сейчас себя чувствуете? — Не знаю... С утра вот — лет на 110, в середине концерта — года на 32, к концу выступления — лет на 45: это состояние все время меняется. — Благодаря профессии вы получили возможность объездить весь мир, увидеть, как живут люди в других странах, а если была бы возможность выбирать, — где бы хотели родиться? — Ну, чтобы успешным артистом стать — пусть даже ненадолго, лет на пять, и после этого быть упакованным на всю оставшуюся жизнь, следовало бы родиться где-нибудь в Америке, в Англии или во Франции — в местах, где талант действительно многое значил и хорошо оплачивался, но поскольку мне было уготовано появиться на свет здесь, в России, и меня сделала публика, не я... Я просто упирался и занимался единственным, что в жизни могу, — остальное сделали зрители: полюбили, возвысили, не дали чиновничьему миру меня заклевать... Валерий Леонтьев, Николай Басков, Алла Пугачева и Максим Галкин во время концерта в Лужниках, 2009 год — ...не дали упасть... — ...и сегодня я знаю, что им должен, и испытываю чувство ответственности. Поэтому должен хорошо выглядеть, петь, достойный иметь репертуар... Я обязан своей публике и считаю, что родился в правильном месте, тем более что... — ...ничего уже не изменишь... — Да, совершенно точно. — В одном из интервью мы говорили о публикации в «Комсомольской правде», где писали, что вас якобы родила не мама, а родная сестра Майя. С тех пор прошло несколько лет — мысленно вы возвращаетесь к этой теме или не думаете об этом совсем? — Возвращаюсь, потому что она перетиралась не только в газете. Начхать, если бы только «Комсомольская правда» о том написала, — целый выпуск «Пусть говорят» этому был посвящен, причем без моего участия: никто мне даже не позвонил. Собрали каких-то старух и сплетников, которые целый час рассказывали Малахову, как меня родила не мать, а сестра, — это муссировалось средствами массовой информации и не могло меня не травмировать. Я уже, казалось бы, закаленный, чего только о себе не читал, но это заставляет по сей день думать: «Боже, да неужели такое могло быть правдой?». «Не могу даже предположить, как буду чувствовать себя, лишившись профессии. Что это будет? Беспредельная радость жеребенка, который получил свободу?.. А может, начнут сниться залы, аплодисменты, свет, звук?» Сам себя разубеждаю: нет, конечно, моя мама — это моя мама, Екатерина Ивановна, а моя сестра — это моя сестра. К чему это говорю? Разгул демократии сегодняшний, по большому счету, просто разгул СМИ: они могут любого заставить усомниться в собственном происхождении, в собственной порядочности, правоте — в чем угодно, и нужно каким-то быть очень сильным, безумно верить в себя и в жизнь, чтобы не уверовать в то, что о тебе пишут. — Ко многим артистам — так уж повелось — на концертные площадки приходят порой их дети... — ...да... — ...и сообщают, ничтоже сумняшеся: «Папа, здравствуй, я твой сын» или: «Я — твоя дочь». Одно время писали, что у вас взрослая дочь есть, — это правда? — (Качает головой). — Та же история? - (Кивает). Так же, как и чересчур взрослый сын. (Смеется). — Но к вам обращались люди, которые рассказывали, что они ваши дети, братья и так далее? — Это было, кстати, довольно давно, в конце 80-х, когда я по возрасту не мог быть отцом довольно взрослой дочери, которая, скорее, соответствовала бы статусу невесты. Помню, даже на фирму «Мелодия» в разгар записи какого-то диска прорывалась совершенно сумасшедшая мамаша со здоровой толстой телкой и кричала: «Это твоя дочка!». Старшая сестра Валерия Леонтьева Майя умерла в 2005 году — Каждый большой художник — а вы, без сомнения, таковым являетесь — одинок: другого выбора и выхода нет. Вы человек одинокий? — Да нет, Дима, нет... Одиночество — это такая фишка для художника, которой очень удобно пользоваться, и в данном случае одиночество — не состояние, когда тебе не с кем потрепаться после концерта: это проблема поиска людей, одинаково чувствующих, которые воспринимают события, мир, жизнь так же, как ты. Есть настолько по духу близкие, что не перетирают и не обсуждают то, свидетелями чего вдруг явились, — им достаточно переглянуться без комментариев, чтобы друг друга понять. Вот это самый ценный способ общения и наибольший дефицит: понимание без разговора. — Когда-то вы пели: «Мне кажется, что я еще не жил...». — Классная песня была, да. — Классная, а как вам сейчас кажется: жили вы или все еще нет? С родителями — Яковом Степановичем и Екатериной Ивановной. — (Напевает): «Мне кажется, что я еще не жил...» — говорю я себе, когда звучат финальные аплодисменты. Или когда прилетаю на Мальдивы (куда, кстати, еще не летал, а только лишь собираюсь). — Глупый и банальный вопрос: вы счастливы? — А у меня ответ заготовленный есть: по сравнению с людьми, которые встают в семь утра, ненавидя звонок будильника, идут на противную, постылую работу, делают нелюбимые повседневные дела, ждут звонка, когда можно оттуда свалить, приходят домой, а потом думают, чем бы себя остаток дня занять, я, безусловно, счастлив. — Таких, кстати, много, подавляющее большинство... — Миллионы! — тех, которые не определили себя, не нашли, не познали: вот по сравнению с ними я, конечно, счастливый. — Я очень благодарен вам за интервью, в очередной раз хочу искренне признаться вам в уважении и любви, но, вы знаете, эта беседа совершенно неожиданный имеет подтекст. Вот я смотрю на часы — уже ровно одна минута, как начался ваш день рождения. Пользуясь случаем, от миллионов читателей — преданных ваших поклонников — хочу вас поздравить, но подарок, я думаю, вы бы сделали им, если бы хоть куплет какой-нибудь из своих песен исполнили... Валерий Леонтьев, Роман Виктюк и Дмитрий Гордон. «Самый ценный способ общения и наибольший дефицит: понимание без разговора» — Дим, честное слово (смеется), я уже такой готовченко... Не знаю, найдешь ли еще артиста, который, отработав чудовищный сольник, перед этим прорепетировав день, сядет ночью... — ...в канун своего дня рождения... — ...отвечать на допрос с пристрастием. Никак иначе, кстати, я это назвать не могу, потому что при всей твоей ко мне доброжелательности и добросердечности любой вопрос втыкает в организм вилку (показывает)... — ...и прокручивает ее иногда... — ...да, это очень тяжело, и было бы противоестественно, если бы я обрадовался и запел: «Все бегут-бегут-бегут-бегут...». (Смеется). — Дорогой Валерий Яковлевич! С днем рождения, и дай Бог, чтобы вопрос, заканчивать или не заканчивать, уходить со сцены или не уходить, не стоял перед вами еще долгое время!