В крестьянском домике бедная маленькая Элиза играла зеленым листом, - других игрушек у неё не было. Проткнув в этом листе дырочку, Элиза смотрела сквозь неё на солнце, и ей казалось, будто она видит ясные глаза своих братьев; когда же по её щёчке скользили теплые лучи, она вспоминала, как братья целовали её.

 И вот рано утром королева пошла в мраморную, всю убранную чудными коврами и мягкими подушками купальню, взяла трёх жаб, поцеловала каждую и сказала первой: — Сядь Элизе на голову, когда она войдёт в купальню; пусть она станет такою же тупой и ленивой, как ты! А ты сядь ей на лоб! — сказала она другой. — Пусть Элиза будет такой же безобразной, как ты, и отец не узнает её! Ты же ляг ей на сердце! — шепнула королева третьей жабе. — Пусть она станет злонравной и мучится от этого!

 Недолго пробыла она в лесу, как уже настала ночь, и Элиза совсем сбилась с дороги; тогда она улеглась на мягкий мох, прочла молитву на сон грядущий и склонила голову на пень. В лесу стояла тишина, воздух был такой тёплый, в траве мелькали, точно зелёные огоньки, сотни светлячков, а когда Элиза задела рукой за какой-то кустик, они посыпались в траву звёздным дождём.

 Увидав в воде своё лицо, Элиза совсем перепугалась, такое оно было чёрное и гадкое; и вот она зачерпнула горсть воды, потёрла глаза и лоб, и опять заблестела её белая нежная кожа.

 Утолив голод, Элиза подпёрла ветви палочками и углубилась в самую чащу леса. Там стояла такая тишина, что Элиза слышала свои собственные шаги, слышала шуршанье каждого сухого листка, попадавшегося ей под ноги. Ни единой птички не залетало в эту глушь, ни единый солнечный луч не проскальзывал сквозь сплошную чащу ветвей. Высокие стволы стояли плотными рядами, точно бревенчатые стены; никогда ещё Элиза не чувствовала себя такой одинокой.

 Отправившись дальше, Элиза встретила старушку с корзинкой ягод; старушка дала девушке горсточку ягод, а Элиза спросила её, не проезжали ли тут, по лесу, одиннадцать принцев. — Нет, — сказала старушка, — но вчера я видела здесь на реке одиннадцать лебедей в золотых коронах.

Когда солнце было близко к закату, Элиза увидала вереницу летевших к берегу диких лебедей в золотых коронах; всех лебедей было одиннадцать, и летели они один за другим, вытянувшись длинною белою лентой...

 Лишь раз в год позволено нам прилетать на родину; мы можем оставаться здесь одиннадцать дней и летать над этим большим лесом, откуда нам виден дворец, где мы родились и где живёт наш отец, и колокольня церкви, где покоится наша мать.

 С Элизой остался только самый младший из братьев; лебедь положил свою голову ей на колени, а она гладила и перебирала его пёрышки. Целый день провели они вдвоём...

Превратившись на восходе солнца в лебедей, братья схватили сетку клювами и взвились с милой, спавшей крепким сном, сестрицей к облакам. Лучи солнца светили ей прямо в лицо, поэтому один из лебедей полетел над её головой, защищая её от солнца своими широкими крыльями.

 Элиза увидела вокруг себя братьев, стоявших рука об руку; все они едва умещались на крошечном утёсе. Море бешено билось об него и окатывало их целым дождём брызг; небо пылало от молний, и ежеминутно грохотал гром, но сестра и братья держались за руки и пели псалом, вливавший в их сердца утешение и мужество.

 И вот ей пригрезилось, что она летит высоко-высоко по воздуху к замку фата-морганы и что фея сама выходит ей навстречу, такая светлая и прекрасная, но в то же время удивительно похожая на ту старушку, которая дала Элизе в лесу ягод и рассказала о лебедях в золотых коронах.  

Своими нежными руками рвала она злую, жгучую крапиву, и руки её покрывались крупными волдырями, но она с радостью переносила боль: только бы удалось ей спасти милых братьев!

 — Пойдём со мной! — сказал он. — Здесь тебе нельзя оставаться! Если ты так добра, как хороша, я наряжу тебя в шёлк и бархат, надену тебе на голову золотую корону, и ты будешь жить в моём великолепном дворце! — И он посадил её на седло перед собой; Элиза плакала и ломала себе руки, но король сказал: — Я хочу только твоего счастья. Когда-нибудь ты сама поблагодаришь меня! И повёз её через горы, а охотники скакали следом.

Но вот король открыл дверцу в маленькую комнатку, находившуюся как раз возле её спальни. Комнатка вся была увешана зелёными коврами и напоминала лесную пещеру, где нашли Элизу; на полу лежала связка крапивного волокна, а на потолке висела сплетённая Элизой рубашка-панцирь; всё это, как диковинку, захватил с собой из леса один из охотников. — Вот тут ты можешь вспоминать своё прежнее жилище! — сказал король. — Тут и работа твоя; может быть, ты пожелаешь иногда поразвлечься среди всей окружающей тебя пышности воспоминаниями о прошлом!

Она знала, что может найти такую крапиву на кладбище, но ведь она должна была рвать её сама; как же быть? «О, что значит телесная боль в сравнении с печалью, терзающею моё сердце! — думала Элиза. — Я должна решиться! Господь не оставит меня!» Сердце её сжималось от страха, точно она шла на дурное дело, когда пробиралась лунною ночью в сад, а оттуда по длинным аллеям и пустынным улицам на кладбище.

 Вечером у решётки раздался шум лебединых крыльев - это отыскал сестру самый младший из братьев, и она громко зарыдала от радости, хотя и знала, что ей оставалось жить всего одну ночь; зато работа её подходила к концу, и братья были тут!

 Жалкая кляча везла телегу, в которой сидела Элиза; на неё накинули плащ из грубой мешковины; её чудные длинные волосы были распущены по плечам, в лице не было ни кровинки, губы тихо шевелились, шепча молитвы, а пальцы плели зелёную пряжу. Даже по дороге к месту казни не выпускала она из рук начатой работы; десять рубашек-панцирей лежали у её ног совсем готовые, одиннадцатую она плела. Толпа глумилась над нею.

И они теснились вокруг неё, собираясь вырвать из её рук работу, как вдруг прилетели одиннадцать белых лебедей, сели по краям телеги и шумно захлопали своими могучими крыльями. Испуганная толпа отступила. — Это знамение небесное! Она невинна, — шептали многие, но не смели сказать этого вслух. Палач схватил Элизу за руку, но она поспешно набросила на лебедей одиннадцать рубашек, и… перед ней встали одиннадцать красавцев принцев, только у самого младшего не хватало одной руки, вместо неё было лебединое крыло: Элиза не успела докончить последней рубашки, и в ней недоставало одного рукава. — Теперь я могу говорить! — сказала она. — Я невинна!

 

Либико Марайа (Libico Maraja), род. 15 апреля 1912 г., был пятым ребенком в семье Франческо Марайа и имя свое получил как производное от политических взглядов своего отца, поскольку родился во время войны между Италией и Ливией. Уже в раннем детстве Либико рисовал картинки-открытки для Красного Креста и раненных солдат. В 1926 г. Он поступает в школу искусств Лугано (Швейцария), куда его семья вынуждена была переехать. В период 1932-39 гг. в Лугано Марайа занимается оформлением манифестов, открыток, афиш, рекламных объявлений, а так же витрин магазинов. В 1936г. Он возвращается в Италию. А в 1938г. Делает свои первые иллюстрации для детской книжки. Вскоре Марайа переезжает в Милан, где продолжает заниматься рекламной графикой и пробует себя в сценографии. Этот опыт станет для него особенно важным, когда в 1941 г. Его пригласят участвовать в создании первого полнометражного итальянского мультфильма «Роза Багдада». Марайа назначен главным художником-постановщиком. В этой работе окончательно формируется стиль художника, соединяющий фантазийную изобразительность с реалистическим динамизмом. В 1952г. Он начинает сотрудничать с издательским домом Fabbri, которое будет продолжаться до самой его смерти. В 1955 г. он получает заказ на иллюстрации для «Приключений Пиноккио». В 1961 г. Марайа побеждает в очень престижном конкурсе Итальянских Почт с эскизом мемориальной марки, посвященной 19-му столетию создания фидиевского «Юноши». В этом же году он получает международное признание, как иллюстратор. К этому времени в его багаже работы для «Тома Сойера» и «Принца и нищего» М. Твена, «Приключений Оливера Твиста» Ч. Диккенса, «Маленького лорда» и «Таинственного сада» Ф. Бернетта, «Серебряных коньков» М. Додж, «Мальчишек с улицы Пала» П. Мольнара, «Маленьких женщин» М. Аскот и др. Шестидесятые годы отмечены работами для таких произведений как «Приключения Гулливера» Свифта, «Вокруг света за 80 дней» Ж. Верна, «музыкальных сказок-балетов», «Приключений Синдбада», а так же волшебных европейских сказок. В 1981г. проходит его большая персональная выставка, в Лугано предоставляется помещение для создания музея иллюстраций Л. Марайа. Он создает костюмы и сценографию для балета «Пиноккио». Марайа умирает 30 декабря 1983 года в возрасте 71 года, попросив карандаш и бумагу, чтобы начертить последние слова, которые так и остались нерасшифрованными. Марайа – прежде всего художник представления, которое создается пространственной постановкой и движением, свойственными кино и театру. Работа иллюстратора для Марайа – это вид режиссуры, лично сделанного кукольного спектакля, который показывает читателю: и на бумаге герои могут быть освобождены из тюрьмы плоскости и иметь разнообразие форм и пропорций, самой жизни.

(источник биографии - frometta.livejournal.com/69779.html)