У Антона Чехова есть герой, который хотел через законодательство запретить появление женщин в местах общественного пользвания: на улицах, в парках и тому подобным. В общем-то он аргументировал свое видение мира - типа, виляют бедрами, глазищами стреляют, смущают стойкие души... А от женщин в казенных помещениях и местах служебной надобности одно только горе и содомский грех.
Так вот... Рабтал у нас в редакции шофером некто Василий Иванович. Было он мужчина игривый, лихой и в достаточных годах. А поэтому увлекался типично южным хобби - огородничеством и автолюбительством.
Правда, когда в редакции завелось достаточное количество молоденьких девушек, то Василий Иванович вдруг стал томный и игривый - все ходил по редакционным комнатам, подходил к очередной малолетке и жарко шептал ей на ухо: "Вот... Работаем с тобой вместе... А спим в разных постелях...".
И при этом облизывался, как котяра. И сверкал похабельно-похотливыми глазками.
Короче, погиб честный огородник. А тут еще к нам уборщицей одна блядовитая и сочная самочка пристроилась, говорила, что срок надо допенсии доработать, а потом на родину - на Кубань отправиться, дескать из казачек. Когда же она доработала, то действительно отправилась на родину - подала документы в Израиль и упрохнула - еврейкой оказалась.
Вот с нее все и началось...
Как-то вечером я был оставлен дежурить по редакции. Часов в пять приступил к исполнению своих обязанностей: зашел в корректорскую, глянул на номер, потом потрендел минут 10 с метранпажем и тут вспомнил, что у меня нет ключа от кладовой и я так и не увидел шкодливую приходящую редакционную кошку.
"Хрен его знает", - подумал я. - "А вдруг в кладовую тварь забралась и к утру изгадит все что только можно изгадить".
Я подошел к кладовке и прислушался... Оттуда доносилось какое-то сопение, шебуршение и казалось кто-то когтями рвет газеты.
У меня аж ухнуло все в животе: "Вот с-с-сука!!! Уже срач устроила!!!".
На всякий случай я царапнул в дверцу и залебезил громко: "Кися, кися, кися... Ты потерпи и гадь где попало. Сейчас я за ключом сбегаю и выпущу тебя, сучка".
За дверью все стихло...
Я вломился в кабинет к замредактору и изложил ему суть происходящего, потребовав ключи.
Зам редактор взлянул на меня с каким-то огрочением:
- Не любишь ты редакцию, Слава. И жизнью нашего коллектива не интересуешься совсем. Никакая там не кошка и это уже все знают, а каждую пятницу наш Василий Иванович там уборщицу трахает. Удивляешь ты меня! Все знают, а ты - не в курсе!!! А там ведь пыльно, душно, я даже не представляю той позы, в которой они там экстазничают, а ты им: "Кыся, кыся.."".
И он огроченно покачал головой.
Устыженный и уличенный в эгоизме, я вышел из кабинета и прокрался на цыпочках к кладовке.
Быстро, как молния,- одним хлопком, распахнулась дверца и из-за нее выскочила распутная бабенка. Подождав минуту я подошел к распахнутой кладовке - Василий Иванович сгорбившись сидел на корточках и рассматривал поломанный стул. Он поднял на меня распаренную в похотливых пятнах рожу и с укоризной сказал, показывая на обломки стула: "Эх! Бесхозяйственность наша... Уже месяц прошу отдать стулья в ремонт..."