Поисковая фраза, привлекшая мое внимание: что имеют в виду? Оказывается, «Прощание с Пушкиным» - это тема для изложения или сочинения, с началом «Набережная Мойки, дом Пушкина...», что запрашивают школьники, сидя в классе, срочно, в течение 10 минут они должны получить ответ, и есть сайты, готовые оказать им такую услугу... Остается переписать или сделать распечатку - и задание выполнено? Очевидно, учитель на уроке раскрывал тему, в учебнике есть материал на эту тему, с указанием темы для изложения или сочинения «Прощание с Пушкиным».



А ведь такое задание заведомо невыполнимо, тем более в течение 10 минут, даже для студентов. А шпаргалка, вынутая из интернета, не имеет никакого отношения к пронзительной теме - «Прощание с Пушкиным». Это лишь профанация, продолжение той линии, что прочертил в свое время Николай I над судьбой Пушкина.



Между тем эта тема возникла неслучайно, это отзвук одного из основных мотивов поэзии Пушкина, начиная с лицейских лет - с прощания с юностью и так далее. С открытием самоценности жизни во всех ее проявлениях обостряется чувство и ее скоротечности - это один из феноменов ренессансного миросозерцания от Петрарки и Шекспира до Державина и Пушкина.

          *  *  *

Ласточки пропали,

А вчера зарей

Всё грачи летали

Да как сеть мелькали

Вон над той горой.



С вечера всё спится,

На дворе темно.

Лист сухой валится,

Ночью ветер злится

Да стучит в окно.



Лучше б снег да вьюгу

Встретить грудью рад!

Словно как с испугу

Раскричавшись, к югу

Журавли летят.



Выйдешь – поневоле

Тяжело – хоть плачь!

Смотришь – через поле

Перекати-поле

Прыгает как мяч.

(1854)

                А. Фет.

Стихи о любви Лермонтов писал с 14 лет, а испытал первое увлечение, глубоко запавшее в его душу лет 9, в возрасте Данте, полюбившего Беатриче. Он лишился матери ребенком лет 3, помнил смутно ее образ и голос, но чувство, которое его связывало с нею, - это любовь, которая уносила его в запредельные миры, где он словно бы был до рождения.



Эти детские фантазии у юного поэта рано обрели философский характер, поэтому неудивительно, что он ощущал себя ангелом, отпавшим от неба. Естественно, все земное мало его удовлетворяло, и даже в любви, столь важном для него чувстве, он заранее предугадывал все возможные диссонансы, что мешало ему безоглядно влюбиться и любить, как в сущности было во всех известных по стихам случаях. Ситуация конструировалась Лермонтовым примерно одна и та же, как впервые он запечатлел ее в стихотворении 1830 года, то есть поэтом 16-ти лет.

 В. ЖУКОВСКИЙ (1783-1852)



       К НЕЙ

Имя где для тебя?

Не сильно смертных искусство

Выразить прелесть твою!



Лиры нет для тебя!

Что песни? Отзыв неверный

Поздней молвы об тебе!



Если бы сердце могло быть

Им слышно, каждое чувство

Было бы гимном тебе!



Прелесть жизни твоей,

Сей образ чистый, священный, -

В сердце - как тайну ношу.



Я могу лишь любить,

Сказать же, как ты любима,

Может лишь вечность одна!

1810-1811

Еще при жизни Лермонтова выходит сборник стихов “Лирический пантеон”, автор которого укрылся под инициалами А. Ф. Судьба его по рождению не менее удивительна, чем Жуковского. Афанасий Неофитович Шеншин, которого поэт считал своим отцом, был женат на Шарлотте Фёт, которую он увез из Германии от ее мужа за месяц или два до рождения ребенка, записал его своим законным сыном, не будучи вообще женат, а брак с его матерью оформил лишь спустя два года, что вышло наружу, когда Афанасию Шеншину-сыну исполнилось 14 лет, и Орловская духовная консистория постановила, что он не потомственный дворянин, а гессен-дармштадтский подданный Афанасий Фёт.

Для мальчика, надо думать, в высшей степени впечатлительного, это была величайшая катастрофа, в одночасье он оказался без отца, вне семьи, без родины, без роду и племени, между тем все это у него было, как прежде. Трагедия потрясла его душу так глубоко и сильно, что к первому курсу университета выяснилось, что он “отвергает бытие бога и бессмертие души” и даже заключает пари, что и через двадцать лет будет утверждать это. Учился же он по словесному отделению философского факультета, еще студентом выпускает сборник “Лирический пантеон” и начинает печататься в журналах.

Лермонтов - явление удивительное даже рядом с Пушкиным, судьба которого столь же счастлива, сколь трагична, но трагедия завершается катарсисом, это его лирика, переданная в вечность, то есть оживающая, как движения нашей души, в каждом из нас из ныне живущих. У Лермонтова судьба трагическая изначально - с его воспоминаниями детства как целой жизни в прошедшем, что он связывает с голосом матери, с ее песней, о которой помнит смутно, без слов, как песню ангела.

В пору моих постижений высших достижений мирового искусства интерес к лирике поэтов всех времен и народов был у меня постоянен, с неоднократными обращениями к античной лирике, к китайской или японской, вообще Востока и Запада, но тут же я возвращался, как на родину, к лирике русских поэтов, когда проблема качества перевода отпадает, как некая пелена с глаз, и мир открывается во всей непосредственности поэзии и мысли, чему мы обычно не отдаем отчета.

О память сердца! Ты сильней

Рассудка памяти печальной,

И часто сладостью своей

Меня в стране пленяешь дальней.

Я помню голос милых слов,

Я помню очи голубые,

Я помню локоны златые

Небрежно вьющихся власов.

Моей пастушки несравненной

Я помню весь наряд простой,

И образ милый, незабвенный,

Повсюду странствует со мной.

СЕНТЯБРЬ
Раззолочённые, но чахлые сады
С соблазном пурпура на медленных недугах,
И солнца поздний пыл в его коротких дугах,
Невластный вылиться в душистые плоды.

И желтый шелк ковров, и грубые следы,
И понятая ложь последнего свиданья,
И парков черные, бездонные пруды,
Давно готовые для спелого страданья...

Но сердцу чудится лишь красота утрат,
Лишь упоение в завороженной силе;
И тех, которые уж лотоса вкусили*,
Волнует вкрадчивый осенний аромат.
------------------------------------------------
* "И тех, которые уж лотоса
вкусили" - по верованиям древних
греков, цветок лотоса заставлял
забыть о прошлом и даровал блаженство.

* * *

Устала плакать непогода,
Зловещий вихрь умчался прочь,
И с раззолоченного свода
Спустилась царственная ночь…

Дрожа, деревья шепчут сказки,
Поют безумно соловьи,
А ночь волнует жаждой ласки
И жжет дыханием любви.

И вспомнил я: бессмертной властью
Мне в память врезалась точь-в-точь
Такая ж дышащая страстью
И упоительная ночь…

Дымился сумрак синеватый,
Дрожала юная листва,
И я, волнением объятый,
Шептал безумные слова…

Под обаяньем ночи хмельной
Я словно веровал тогда,
Что наше счастье беспредельно,
Что тучи скрылись без следа!

А ты… окутанная тенью
Листвы ветвистого ствола,
Ты отдавалась наслажденью,
И страстью нежила и жгла.

Волос отброшенных потоки
Назад спадали, как фата;
Как в знойный день, горели щеки,
И жгли горячие уста…

Тревожил воздух благовонный
Всесильной чарой волшебства,
И я, восторгом опьяненный,
Шептал безумные слова…

Алексей Жемчужников

«Сосновый бор» на Яндекс.Фотках

* * *
Рыжими иголками
Устлан косогор,
Сладко пахнет елками
Жаркий летний бор.

Сядь на эту скользкую
Золотую сушь
С песенкою польскою
Про лесную глушь.

Темнота ветвистая
Над тобой висит,
Красное, лучистое,
Солнце чуть сквозит.

Дай твои ленивые
Девичьи уста,
Грусть твоя счастливая,
Песенка проста.

Сладко пахнет елками
Потаенный бор,
Скользкими иголками
Устлан косогор.
30 июня 1916

«СИРЕНЕВОЕ НАСТРОЕНИЕ...» на Яндекс.Фотках

* * *
Безмесячная ночь дышала негой кроткой.
Усталый я лежал на скошенной траве.
Мне снилась девушка с ленивою походкой,
С венком из васильков на юной голове.

И пела мне она: «Зачем так безответно
Вчера, безумец мой, ты следовал за мной?
Я не люблю тебя, хоть слушала приветно
Признанья и мольбы души твоей больной.

Но... мне жаль тебя... Сквозь смех твой
в час прощанья
Я слезы слышала... Душа моя тепла,
И верь, что все мечты и все твои страданья
Из слушавшей толпы одна я поняла.

А ты, ты уж мечтал с волнением невежды,
Что я сама томлюсь, страдая и любя...
О, кинь твой детский бред, разбей твои надежды,
Я не хочу любить, я не люблю тебя!»

И ясный взор ее блеснул улыбкой кроткой,
И около меня по скошенной траве,
Смеясь, она прошла ленивою походкой
С венком из васильков на юной голове.
22 июня 1859, Игино

Оно дрожит в руках моих,
Письмо любви, столь дорогое,
Где каждый знак и каждый штрих -
Всё говорит мне про былое,
Про дни, когда жилось теплей,
Светлей в грядущее гляделось,
Любилось искренней, полней
И жить так пламенней хотелось!
Без слёз глядеть я не могу
На этот почерк торопливый…
И это всё теперь я жгу,
Сейчас сожгу рукой пугливой?
Нет, нет! Ведь легче было б мне
Сжечь руку в этом же огне!

П. Якубович. Письмо. (Фрагмент).

***
Ты письмо моё, милый, не комкай.
До конца его, друг, прочти.
Надоело мне быть незнакомкой,
Быть чужой на твоём пути.

Не гляди так, не хмурься гневно,
Я любимая, я твоя.
Не пастушка, не королевна
И уже не монашенка я -

В этом сером будничном платье,
На стоптанных каблуках…
Но, как прежде, жгуче объятье,
Тот же страх в огромных глазах.

Ты письмо моё, милый, не комкай,
Не плачь о заветной лжи.
Ты его в твоей бедной котомке
На самое дно положи.

А. Ахматова

***
Зимой по утренней заре
Я шёл с твоим письмом в кармане.
По грудь в морозном серебре
Еловый лес стоял в тумане.

Всходило солнце. За бугром
Порозовело небо, стало
Глубоким, чистым, а кругом
Всё очарованно молчало.

Я вынимал письмо. С тоской
Смотрел на милый, ломкий почерк
И видел лоб холодный твой
И детских губ упрямый очерк.

Твой голос весело звенел
Из каждой строчки светлым звоном,
А край небес, как жар, горел
За лесом, вьюгой заметённым.

В. Катаев. Письмо. (Фрагмент).