Шостакович - Симфония №4 до минор, Op. 43 (1934—1936)
«В настоящее время я вплотную подошел к написанию Четвертой симфонии, которая будет своего рода credo моей творческой работы. Какие основные задачи я ставлю себе в настоящее время?
<...>
Сейчас передо мной стоит основная задача; найти собственный, простой и выразительный музыкальный язык. Иногда борьба за простой язык понимается несколько поверхностно. Часто "простота" переходит в эпигонство. Но говорить просто — это незначит говорить так, как говорили 50—100 лет тому назад. Это ошибка, в которую впадают многие композиторы, боясь упреков в формализме. И формализм и эпигонство — злейшие враги советской музыкальной культуры. Минуя эти Сциллу и Харибду, советский композитор сможет стать подлинным певцом нашей великой эпохи».
Д. Шостакович. Мой творческий путь. — Известия, 1935, 3 апреля
1. Allegretto poco moderato
2. Moderato con moto
3. Largo. Allegretto
Первое исполнение симфонии оркестром Ленинградской государственной филармонии намечалось 11 декабря 1936 года, однако композитор снял ее с исполнения.
Во время блокады Ленинграда партитура симфонии была утеряна. В 1946 г. Шостакович по сохранившимся у него наброскам переписал материал для двух фортепиано. Затем в ленинградских библиотеках были обнаружены сохранившиеся партии всех инструментов.
Впервые симфония была исполнена 30 декабря 1961 года в Москве, в Большом зале консерватории симфоническим оркестром Московской государственной филармонии под управлением К. Кондрашина.
К. Кондрашин:
«Авторская партитура этой симфонии не сохранилась. Восстановленная по оркестровым партиям единственная копия партитуры находилась в Ленинграде. Встретил он меня очень дружески и сказал: «Прошло столько лет, я многое забыл, партитура утеряна. Оставьте мне переложение, я просмотрю его, послезавтра приходите, мы решим, стоит ли играть или надо переделывать».
Через два дня я явился в назначенный час и Дмитрий Дмитриевич, возвращая мне клавир, сказал: «Можно играть. Я позвоню в Ленинград и Вам вышлют партитуру. Переделывать ничего не надо, в этой симфонии есть что-то мне дорогое и теперь».
Начав изучать партитуру, я несколько раз обращался к Дмитрию Дмитриевичу с вопросами относительно встречающихся описок, перемен темпов (часто обозначенных только метрономом). Однажды, набравшись храбрости, я даже спросил его, не считает ли он чрезмерно длинным фугато в 3-й части? Не будет ли трудно публике слушать столь долгое однообразное по фактуре место? На что Дмитрий Дмитриевич, несколько покоробившись, сказал: «Пусть кушают, пусть кушают...».
Теперь мне ясно, сколь ошибочным было мое предложение.
Дмитрий Дмитриевич присутствовал на всех репетициях Четвертой симфонии. Обычно он никогда не прерывает работы дирижера, а записывает все замечания на папиросной коробке, чтобы высказать их потом, после окончания части. Очень редко они касаются темповой или психологической стороны. В отличие от других авторов, Дмитрий Дмитриевич, видимо, считает, что его музыка может иметь много прочтений и не настаивает на единственной интерпретации. Возможно, и здесь сказывается его деликатность, его нежелание навязывать исполнителям иное решение уже продуманной и выученной вещи.
Я помню только единственный случай резкого отзыва Дмитрия Дмитриевича об исполнении своего сочинения неким иностранным дирижером.
На Эдинбургском фестивале он ставил Восьмую симфонию и сделал там в Токкате (3-я часть) непредусмотренное партитурой замедление в трубном эпизоде. На генеральной репетиции в присутствии автора этот маэстро, не останавливая оркестра, поворачивался к нему и спрашивал: «Gut?», на что Дмитрий Дмитриевич кричал ему в ответ: «Nicht gut!». Дирижер говорил: «Danke» и продолжал дирижировать. Этот эпизод Дмитрий Дмитриевич неоднократно с улыбкой рассказывал в кругу друзей, беспомощно разводя руками (характерный для него жест). Так они и играли вечером. А что я мог сделать, если он говорит «Danke» на мое «Nicht gut!». Я ему «Nicht gut!», а он мне «Danke».
На репетиции Дмитрий Дмитриевич всегда очень внимателен к балансу звучания. При этом, желая выделить ту или иную группу, деликатно беря вину на себя, он обязательно скажет: «Я тут, очевидно, неверно поставил нюанс – вторым скрипкам надо было написать не «пиано», а «меццо-пиано». Кирилл Петрович, попросите их, пожалуйста, исправить».
Не могу не похвастаться еще раз. Как-то он мне сказал улыбаясь: "Кирилл Петрович, с вами очень трудно работать – не успею я что-то записать, как вы уже делаете это замечание оркестру, мне приходится вычеркивать"».
Ещё одна запись Симфонии №4 Кондрашиным, но уже с оркестром Московской филармонии
Дмитрий Шостакович на премьере 4-й симфонии - 1962 год. Фото В. Тарасевича
