Рассказ из книги Михаила Шошина Большая семья (1936)

БОЛЬШАЯ СЕМЬЯ

 Абрам Кочетов занемог. В тот же день его доставили в больницу на колхозной подводе.

— Ничего страшного, — сказал доктор, — но стар ты, Абрам Иваныч, сердце изношенное. Останешься у нас на недельку...

  Старик посмотрел на врача с почтительной покорностью и согласился.

  В больнице его охватила тяжесть безделья. Ночью он спал мало, но лежал на койке тихо, стараясь соблюдать „распорядок", днем сидел, опустив голову, или смотрел в окно, завидуя дворнику, разгребавшему снег.

  Абрам не знал, куда девать руки, не знал, чем успокоить сердце. Оно привычно подсказывало, что надо о чем-то заботиться, куда-то спешить. А здесь, заботиться было не о чем, спешить некуда. От скуки появилась злоба.

— Никому я, старый хрыч не дорог,— думал Абрам Кочетов,— ко всем здесь сродники ходят, справляются о здоровье, а ко мне и зайти некому.

  Душа наполнилась чувством одиночества и оторванности.

  Старик представил себе, как он умрет просто и мужественно, затаив большую обиду на свою одинокую жизнь. Он умрет без стона и жалоб... Один.

  От волнения он поднялся и прошелся по палате, вдруг почему-то припадая на левую ногу.

— Ты чего, старик, заскучал? — спросил его сосед по койке, льнозаводский слесарь. — Ты сядь, расскажи что-нибудь. Родные-то у тебя есть ли?

— Были да сплыли, — угрюмо пробурчал Кочетов, — двух сынов на войне убили… Восемь годов будет тому назад, как овдовел.

— И больше никого не осталось?

— Третий сын в Красную армию ушел, да .так в городе и остался. На заводе работает. Пробовал я жить у него, да затосковал по земле. Ушел опять в деревню... В колхоз вписался... Жизнь пришла хорошая, да поздно пришла. Стар. Хочешь я тебе чесанки откажу? Всю жизнь в „шептунах" ходил, а на старости лет чесанки с калошами завел.

— Сторожем в колхозе-то? — спросил слесарь.

— Не все, дружок, старики в колхозе сторожами... Бывает еще так работают, что и молодым не догнать, — осадил его Абрам.— Ты сам-то кто?

— Слесарь. А ты?

— Свинарь.

— Ого! — с притворным восхищением воскликнул слесарь.

— Вот тебе и „ого"! Мой свинарник помудренее будет твоей слесарни. Да!

— Ты что тут расхвастался? — услышал Абрам за спиной знакомый голос, глянул через плечо и вскочил с койки. Перед ним стоял председатель колхоза. Молодое бритое лицо его, разрумяненное морозом, приветливо улыбалось.

Абрам на радостях поздоровался с ним „в охапочку".

— Садись,— засуетился старик, придвигая табуретку, — аль тоже захворал?

— Ничего у меня не болит. Я просто пришел тебя проведать, Поправляешься ли?..

— Нет... Все хуже и хуже... Помирать собираюсь, —  припугнул он председателя.

— Я тебе, дам — помирать! — погрозил ему пальцем председатель. — Ты не шути этим... Смертью-то! У. нас еще такие дела, такая жизнь будет! А помрешь — ничего этого не увидишь, ничего не узнаешь. Ты вот — поправляйся... Скоро горячая работа начнется, а тебя нет.

— Как здоровье на поправку пойдет, так и приду, — смиренно ответил Абрам.

— Что значит „пойдет". Не захочешь, так плохо пойдет,— наставительно говорил председатель.— Ты духом стремись выздороветь — и выздоровеешь. Во-от!..

  Председатель положил на тумбочку узелок, который держал до этого на коленях.

— Мы тебе гостинчик соорудили: мед, яблочки, хлеб тут...

— Хлеба мне здесь хватает.

— Наш хлеб целебный,— приподнято сказал председатель, развязывая узелок, — из своей пшеницы, своим колхозом пахнет.

Абрам понюхал и подтвердил, что верно — хлеб пахнет родными пажитями, родным колхозом.

— Ну, вот и ешь на здоровье.

  Когда председатель вышел, слесарь спросил у Кочетова:

— Сродник?

— Никакой... Это наш председатель. Видишь — чужой, а осчастливил лучше родного. Душа-человек!

  Старику стало легко, весело, и он заговорил горячо, от самого сердца. Ему казалось, что их колхоз знают все, и он рассказывал, не поясняя.

  Слесарю многое было непонятно в рассказе свинаря, но он слушал его внимательно и временами восхищался. Он узнал, что Кочетов великий мастер своего дела. Старик умеет поросенка, родившегося мертвым, сделать живым. Он берет „ложку жизни" и устраивает ему „искусственное дыхание" — бьет ложкой по поросячьим ляжкам.

  Он еще долго и увлекательно рассказывал о свиноферме. Подконец слесарю показалось,

что старик перескочил на другое и „несет не дело". Кочетов рассказывал о каком-то Василии Ивановиче и о его сыне Егоре Васильевиче, который весь в отца, а в своем деле „почище его"...

— Ты приляг, отдохни,— осторожно посоветовал ему слесарь.

— Ночью належусь, — обиженно сказал Кочетов,— а коль нет интересу слушать, так и скажи.

— Да вот мне непонятно, к чему ты отца-то с сыном приплел?

— Василий Иванович, сказываю тебе,— расстановисто проговорил Кочетов,— старый хряк, а Егор, стало быть, его сын — молодой хряк.

Понял ли?.0ба чистых кровей, белой английской породы...

  Свинарь и слесарь подружились и в три дня съели мед и яблоки. Но прошло еще два дня, и старик снова загрустил, стал собираться домой.

— Отдыхай; куда торопишься? — попытался остановить его слесарь.

— Пора, — отрезал старик, — скоро опоросы начнутся. А здоровье, сказываю, окрепло...

  В день выхода из больницы Кочетов был приятно удивлен. В палату вошел колхозник Тимин.

— Ну, поедем, Абрам Иваныч. Собирайся.

— Видал, как у нас в колхозе хороших работников почитаются — бросил Кочетов слесарю и, обернувшись к Тимину, спросил:

— Как это вы дознались, что я сегодня выхожу?

— Председатель по телефону спрашивал.

— Ну, спасибо. Прямо сказать, почтили вы меня.

— Много доволен, — благодарно бормотал старик, прощаясь у своей избы с Тиминым,— за такое внимание я соответствую...

  Он пошел к соседу, у которого оставил ключ, и, проходя мимо своего крыльца, увидел, что дверь полуоткрыта.

  Он вошел в избу и увидел уборщицу дома правления Арину Ивановну, которая, истопив печку, подметала пол.

— Что ты у меня тут хозяйничаешь? — ласково обронил Абрам.

— К твоему приезду подогреть избу велели. Заботятся о тебе.

— Вот до какого почтения дожил, — говорил старик, усаживаясь у печки...

  В эту минуту он ощутил, что живет в большой и чуткой семье.

Рассказ из книги Михаила Шошина Большая семья (1936)