Девочка сидела в каменной нише, подтянув коленки к самому носу. В кулаке был зажат коробок со спичками. Мимо нее по заснеженной мостовой бежали последние прохожие. Они спешили домой, к своим накрытым столам, рождественскому гусю с яблоком в клюве, звону бокалов, теплу каминов. Девочке было холодно. До самых костей, тоненьких и хрупких, как спички в ее коробке. Она вытащила одну и чиркнула. Крохотный огонек вспыхнул у нее в ладони.

— Как тебя зовут?

Девочка подняла глаза, голубые, почти прозрачные, словно две льдинки. Перед ней стоял мальчик. Высокий и нескладный. В стоптанных башмаках, старых вылинявших штанах и курточке, которая была ему безнадежно мала. Покрасневшие от мороза руки торчали из слишком коротких рукавов, и он постоянно дул на них, пытаясь согреть. Глаза у него были, как промерзшая до дна река, а волосы, как занесенная снегом мостовая. Подмышкой у него была зажата стопка газет.

Девочка пожала узкими плечиками, обвязанными рваным платком:

— Это не имеет значения. Сегодня я умру. Когда догорит последняя спичка.

Мальчик переступил с ноги на ногу:

— Можно я останусь с тобой? У меня есть газеты. Мы можем подстелить их. Будет немного теплее. Все-таки не на камне.

Девочка чуть подвинулась:

— Садись. Умирать вдвоем не так страшно.

Он постелил газеты, и они уселись, тесно прижавшись. Но согреться не получалось. Разве могут согреть друг друга две сосульки? Девочка зажгла вторую спичку.

— Тебе тоже некуда идти?

— Да, — ответил мальчик, — я живу у Рваного Якова, главаря всех попрошаек в городе. Он называет себя главой Гильдии нищих. Если я не принесу сегодня хотя бы пары монет, он побьет меня и вышвырнет вон. А я не продал сегодня ни одной газеты. Людям нынче не до плохих новостей. А завтра эти дурацкие листы сгодятся только на обертку.

— Да, сегодня праздник. Никто не купил у меня ни одной спички. Все слишком спешат.

Она чиркнула третьей спичкой о пахнущий серой бок коробка. Уже совсем стемнело. На улице никого не осталось. Только филином ухал ветер. Гонял взад-вперед по улице снежные смерчики. В маленькой ладошке горел огонек, и она, ладошка, чуть розовела.

— Знаешь, — сказала девочка, — я очень люблю смотреть на огонь. Я бы хотела, чтоб он был большим. Очень большим.

— Как в очаге?

— Нет. Больше. Намного больше. До неба. Только тогда он смог бы согреть меня.

Дети посмотрели друг на друга. В их глазах вспыхивали крохотные рыжие искорки.

— Сколько спичек у тебя осталось?

— Тринадцать.

— И у меня есть газеты... Пошли!

Ратуша была совсем рядом, буквально за углом. Они разбили окно и влезли внутрь. Занавески вспыхнули разом, задымил старый ковер на полу, потрескивая, как сухие, дрова, занялись стулья с высокими резными спинками. Она вылезли и побежали прочь по пустым улицам. Мастерская бондаря... Керосиновая лавка... Дровяной склад... Маленькая книжная лавочка на самой окраине. У них оставалась всего одна спичка, а газеты кончились. Но ведь в книжной лавке и так полно бумаги.

Дети стояли на дороге и  смотрели, как горит их город. Пламя поднималось до самого неба. «У-у-ух-ху!» — весело пел ветер, крутил огонь и выбрасывал вверх снопы искр. Крошились и рассыпались черные силуэты домов, церквей, колоколен.

Дети стояли, взявшись за руки. В их глазах плясали багровые сполохи. Им было тепло.