Реальные мысли (немного доведённые до нужной формы) реального человека... съевшего лампочку
Их можно разложить на цитаты ...
Читая эти строки, я испытываю странное острое удовольствие... Я ненормальный?

Ну так вот... верлибры эти не прорсто фантазия. Такая грустная, но реальная история:

В начале 1997 года он покончил с собой в одной из психиатрических клиник Новосибирска, куда угодил в 1996 году по решению областного суда. Ему было 36 лет. Талантливый художник-дизайнер.
Не хочется копаться в деталях его семейной трагедии, тем более что в свое время она освещалась в местных газетах. По сути, житейская драма очевидна и даже банальна своей бытовой распространенностью: юная красавица жена, королева всех новомодных новосибирских тусовок, шоу-вечеринок и ночных клубов, которую он страстно любил и которая, как выяснилось позже, с какой-то паталогической целеустремленностью регулярно ему изменяла, что отразилось... и на их здоровье. В конце концов, весной 1995 года, он застает жену в квартире с очередным любовником и совершает непоправимое. В каком-то диком исступлении, которое потом не мог объяснить, он убивает обоих. Трупы затем расчленяет, головы зачем-то заспиртовывает в аквариуме, интимные фрагменты тела жены прячет в холодильник. Остальные части тел отвозит на своей машине на городскую свалку. Милиция смогла раскрыть это преступление лишь спустя полгода после его совершения.
Судебно-психиатрическая экспертиза , изучив во всех подробностях материалы необычного дела, признала его невменяемым. В клинике для душевнобольных он содержался под особо пристальным вниманием. Однако, улучив минуту, выпав на какое-то время из-под контроля медперсонала, он, выкрутил электролампочку, раскусил ее, а осколки проглотил. Спасти ему жизнь не удалось.
Интимный дневник его, который он умудрился вести даже в клинике, хранился у его родственников в Бийске, откуда он был родом.
Родные любезно предоставили дневник для работы одному из моих знакомых. Но с одним условием: он не должен называть реальных лиц данной трагедии.
История любви и жизни его показались этому человеку достаточно интересными, богатыми и насыщенными истинными чувствами и переживаниями, чтобы возродить их в художественном слове.
Это он и попытался сделать, использовав поэтическую форму верлибра.

По-моему, вышло просто великолепно...

Здравствуй,
Мое прекрасное чудовище!
Недавно
Я прочно сел на иглу. Я стал героинщиком.
А, как ты помнишь, за год до этого...
В общем, благодаря событиям последнего времени,
Я оказался в психиатрической клинике.
Тут лежат нормальные люди.
Настоящий сумасшедший дом -
Это тот мир, в котором живете все вы:
Налоги, курсы валюты, террористы, СПИД,
Локальные войны и перманентные революции,
Заказные убийства, бездарное правительство,
Повышение цен, безработица, наркотики,
Инфляция, голод, нищета, проституция, мафия,
Коррупция и пр. и пр. и пр.
Нет уж! Я решил переждать этот апокалипсис
в дурдоме!
Дорогая, доктор говорит, что обо мне уже пишут диссертацию.
Не о моем творчестве, конечно. А об истории
моей болезни.
Хотя, в сущности, что такое творчество?
Та же история болезни.
Возможно, моя душевная смерть еще не повод
Для серьезного разговора, и все же
Я пишу именно тебе,
Моя дорогая и далекая.
Как оказалось, для меня нет ближе существа.
Чтобы понять это, сначало надо было стать
Онанистом, потом наркоманом,
А потом сойти с ума.
Житейская драма заурядного гения
Из провинции.
Когда я по утрам смотрел на тебя
Спящую, я думал о сущности красивой смерти:
Наша квартира выходила окнами на оживленный
Городской перекресток, где почти каждый день
Кто-то погибал под колесами
Машин и трамваев.
Это было настоящим поэтапным приобщением
К смерти... Смерть и красота смотрели друг на друга
Сквозь оконное стекло.
Красота явно влекла к себе смерть.
А смерть неодолимо притягивала красоту...
Я решил убить тебя,
Чтобы в тебе объединились наконец
Смерть и красота.
Любовь, любовь, любовь -
эти три разных понятия плохо уживаются
друг с другом.
Как ты знаешь, ничто на свете не лишено иронии.
Везде, даже в самой страшной драме,
Таится смех. Больше всего смешного -
В смерти.
А что такое, в сущности, смерть?
Смерть - это родина старых газет. И не более.
А человек - могила Бога, вырытая Дьяволом,
Или могила Дьявола, вырытая Богом.
Кто мне сможет объяснить,
Какая здесь разница?
Бог умеет слушать шепотом,
Поэтому Его невозможно подслушать.
Доктор говорит, что любовь - это половой акт - раз,
Помноженный на собственнический интерес - два,
и плюс страх одиночества.
(Когда-нибудь, в удобный момент,
Я трахну его в толстую задницу,
И, черт возми, клянусь, он изменит свой взгляд
на природу любви.)
Слепота любви обостряет зрение -
Я понял, что лучше всего смотреть на мир
Закрытыми глазами.
Что касается небесного божества,
То оно всегда было для людей слишком далеко.
И тогда люди стали обожествлять Женщину.
Но в нашем жестоком столетии и это Божество пало.
И люди опять затосковали по Идеалу.
Моя нежная и грустная девочка,
Грядущую катастрофу я вижу именно
В том глобальном отчуждении и непонимании,
От поколения к покалению. Они, как представители
Рзличных цивилизаций, уже говорят
на разных языках
И имеют различные системы ценностей.
Так все-таки зачем я пишу тебе
Это письмо?
Жизнь прошла мимо.
Но я успел рассмотреть -
У нее было твое лицо.
Женщина - наша последняя незаколоченная дверь
В тот настоящий мир, который мы променяли
На погремушки цивилизации.
В женщине еще много того,
Чего на свете осталось так мало.
Я пишу тебе, потому что знаю:
Счастья нет. Есть иллюзия счастья.
Нет любви. Есть иллюзия любви.
Нет жизни. Есть иллюзия жизни.
Мы все приходим в этот мир
Со смертным приговором
И всю жизнь пытаемся разгадать
Тайну нашего преступления...

Привет, Моя радость!
Я хочу сообщить тебе удивительную новость:
сегодня из моего сна
выпала
твоя туфелька.
Это было так неожиданно:
мы не виделись с тобой
уже тысячу и одну ночь.
Теперь не важно, кто виноват, что в последний день
мы сели на разные корабли:
ты в - Ноев Ковчег, а я -
на Летучий Голандец.
Море не оставляет следов,
даже если по нему ходил Орфей или Спаситель.
Если честно, я довольно быстро
забыл тебя (думал я),
в прошлом так много не завершонных дел:
отыскать недостающие главы "Сатирикона",
выяснить, был ли инопланетянином Альберт
Энштейн, найти землю, заселенную
людьми с птичьими головами,
попытаться отговорить Пушкина
от дуэли, узнать, где находится
библиотека Ивана Грозного,
кто автор шекспировских пьес
и сонетов, отравил ли Сальери Моцарта,
была ли все-таки Атлантида и далее
по списку, найденному археологами
в золотом яйце Кощея Бессмертного.
(... И все же я мучительно чувствовал,
что где-то здесь кроется роковая ошибка, слабое звено,
и если его не найти сразу,
то в будующем это обернется для меня трагедией.
И наконец понял - сны! Сны неподвластны нашим желаниям,
даже если мы умеем извлекать огонь из пальцев и поцелуями вгонять
гвозди в очередного преговоренного на распятие.)
А сегодня из моего сна
выпала
твоя туфелька.
Когда я проснулся, изумленный
и неотдохнувший, как обычно
в последние две тысячи лет,то увидел эту туфельку возле
своей кровати. Это была та самая,
из красного бархата с высоким
каблучком, -
ты как-то наступила ею на мою
любимую мозоль (помнишь?) на
студенческом выпускном балу,
и я заорал так, что рок-группа
на сцене ошалело замолчала, глядя
на своего горбатого, с разноцветными
глазами вокалиста,
думая, что он черезмерно унюхавшись
кокаином, "дал петуха"...
В то утро, проснувшись сразу после
третьих петухов, с еще не исчезнувшей
чешуей на теле, я с очевидностью понял:
что уверенность в том, что я обо всем забыл,
теперь уже точно погубит меня. В следующем
сне я обязательно увижу тебя такой, какой
ты была в день нашего знакомства -
неопытной глупой девочкой, ты будешь
скользить в этих самых туфельках
по хрустальной крыше огромного
стеклянного небоскреба, под душным
целлофановым небом -
по самому краю -
и, боясь погубить тебя
своим громким испуганным окриком
и боясь,
что ты исчезнешь для меня окончательно,
я неуклюже и некрасиво побегу за тобой
и где-нибудь совсем рядом, на расстоянии
тихого шепота, навсегда
сорвусь в пропасть...

Доброе утро, моя незабвенная!
Знаешь, этой ночью
У меня была долгая работа.
Я вновь и вновь лепил
из двух кусков белого пластелина
что-то одно.
Но, как всегда,
только зря провел время:
единое снова распадалось
на два потных и скользских тела.
Да, этой ночью у меня
была очень долгая "любовь":
она плакала, кричала, царапалась,
стонала, извивалась, пыталась вырваться.
Сначала делала все это наредкость
фальшиво. Наверне, подражая тому,
что видела в дешовом кино.
Но постепенно в ее вскрикиваниях и стона
становилось все больше души и искренности.
Я же почему-то злился от этого
еще сильне.
Признаюсь, я заездил ее. Я заставил ее
вымаливать пощаду.
Перерыв. Перекур. Маленькую музыкальную паузу:
"Я прошу тебя, пожалуйста...
Я не хочу больше.... Мне больно...
Я устала... Я про-шу тебя,
по-жа-луй-ста... Я не хо-чу больше.
Мне боль-но... Я ус-та-ла...
Я про-шу те-бя-я... по-жа-луй-ста-а..."
А это сбивало меня с ритма.
И я заводился все сильнее и сильнее.
Хотя, конечно же, она
ни в чем не виновата.
Вся ее вина заключалась в том,
что она была не ты:
у нее было не твое -
лицо, у нее были не твои -
волосы, у нее были не твои -
груди, не твой живот, руки, ноги,
запах, голос... Не твоя маленькая задница, черт тебя дери!
А этого было достаточно, чтобы
чтобы замучить ее до смерти. Но я думаю,
Ужаснее всего для нее
было то, что я постаянно
называл ее твоим именем...
..Утром я обязательно приласкаю
эту глупую, порочную, наивную,
смазливую, вульгарную, пугливую,
испорченную, дрянную, сопливую девчонку.
Я куплю ей красивые трусики и лифчик,
колготки, косметику, духи, гигенические
тампоны, билет к чертовой бабушке
на именины ("Смотри, не опаздай!
И пожалуйста, не ковыряй вилкой
ни у кого в носу!")
Она по-детски обрадуется
этим подаркам, но все равно
теперь станет побаиваться меня,
а значит, у нас больше ничего
не получится.
Но будут следующие.
Будут иные ночи.
И я клянусь! Рано или поздно,
пройдя через весь этот
блядский постельный ад,
я забуду тебя,
чтобы наконец-то
с новой лаской и нежностью
счастливо шептать другое,
теперь уже навсегда
дорогое для меня,
имя.

О, мой глубоко уважаемый Доктор!
Однажды я открыл для себя магический мир
онанизма.
И заметьте, не от недостатка женщин
(или их избытка).
Хм, просто я начал с того,
на чем останавливались лучшие.
Доктор,
я люблю заниматься онанизмом по утрам.
Для творческого человека
это единственный способ посвятить себя
служению искусству и не отвлекаться больше
ни на какие глупости. Онанизм. Или, еще лучше,
полная кастрация.
(Не слишком ли
я умно говорю для сумасшедшего,
Доктор?)
Но речь, в общем-то, не об этом.
Я хотел бы, Доктор, поговорить с вами
о сущности поэзии.
Вы, наверное, уже заметили,
что гениями не рождаются...
Гениями воскресают.
Когда кто-то действительно талантливый
обречен на медленную смерть в голоде и нищете,
сытые и благополучные люди
любят сочувственно рассуждают
о посмертной славе.
Так вот, Доктор, не верьте им.
Посмертной славы не бывает.
Посмертная слава - уже не наша слава.
Настоящая слава может быть
только прижизненной. Лишь это справедливо.
Искусство сродни преступлению, Доктор.
В нем есть тяга все переступить.
А весь ужас в том, что на Земле
нет ни одной вечной категории.
искусство, в некоторой степени -
это дикое желание бессмерия.
А бессмертие - это поезд,
который всегда опаздывает,
хотя идет точно по расписанию.
(Ничего, если я и дальше буду говорить
красиво Доктор?)
Здесь в психиатрической клинике,
став сумасшедшим, я о многом передумал.
Я хочу сказать, Доктор,
что от эпох, народов и цивилизаций
осталось в истории человечества
только несколько стоящих произведений
искусства.
Люди оставляют себе только то, что им нужно.
Но вот что здесь самое главное: я открываю...
...О, Господи!
Одну секунду, Доктор,
процедуры чуть позже!
Моя мысль путается. (Наверное,
чтобы сбить со следа.)
Вы говорите, что все мои неприятности
и несчастья кроются в отсутствии у меня
религиозного сознания.
Что ж, один скептически настроенный юморист
как-то сказал: "Благодаря Господу Богу,
я атеист, сэр..."
Нет, Доктор,
вы напрасно ищете корни моей болезни в неверии.
Если бы Бога не существовало,
я бы первый побежал его рожать.
Бог есть.
Другое дело, что он са об этом не знает.
Возьмите любой школьный учебник истории -
он полон не актов, а инфарктов истории!
Теперь я знаю точно, что в человечестве
заложен некий механизм самоуичтожения.
Можно еще долго разыгрывать этот спектакль,
можно стать режиссером или автором,
можно играть какую-то роль на сцене,
можно тихо дремать в зрительском кресле,
а можно незаметно выйти из зрительского зала и ...
(Да шутник, Доктор. Но вы правы:
выйдя из театра, можно запросто попасть
в психушку, как это случилось со мной.
Но это только потому,
что два вышеназванных заведения похожи
друг на друга, как две капли крови.)

* * *

Но вернемся к нашему Богу.
Чем ближе мы к совершенству,
тем дальше мы от себя, разве не так?
Самое трагичное,
что, даже обнаружив дорогу к Истине,
никто не в состоянии пройти этот путь
хотя бы до середины.
Истинно верят те, кто не замечает этого.
Как дышат. А все остальные - фарисействуют.
Человек, обладающий развитым интеллектом,
уже не в состоянии истинно верить.
Умение во что-то искренне верить
утрачивается с развитием цивилизации.
Происходит эволюционная замена одной
способности другой. Вот и все.
Один мудрый старик говорил:
то что далеко от нас, может быть,
и не существует вовсе. Ось мира -
наше собственное сердце. Понимаете?
Но довольно о грустном.
Поговорим о чем-нибудь более приятном.
Например, о моем безумии.
Вы знаете, Доктор,
что гениальность и безумие
всегда разделяла незапертая дверь?
Как красиво писали поэты-романтики,
я хотел бы неожиданно заблудиться
в ночи безумия. Я тоже хотел бы
потерять свой рациональный, прагматичный
разум цивилизованного человека
двадцатого века, но так, чтобы его больше
никто никогда не нашел.
Лучшие произведения искусства создаются
ничтожными и грязными ремесленниками
в настоящем аду, в пекле, в геенне.
Там же находятся великие библиотеки
и галереи не созданных на Земле шедевров.
Умирая, не отчаивайтесь, может быть...
Так вот, о моем неверии, Доктор.
Я точно знаю: чтобы быть найденным,
над сначала основательно потеряться.
Сейчас я должен как можно дальше
уйти от Бога, чтобы попытаться
найти к нему ту, уже утраченную людьми,
дорогу. Я проклял Его,
чтобы в свой черед заслужить Его проклятье,
а значит, делать в будущем в десять раз
больше добра, замаливая свой грех.
Потому что Добро и Зло -
это сиамские близнецы, сросшиеся головами.
Разделите их - и они истекут кровью.
Нашей с вами, людской кровью, Доктор.
Зло побеждается познанием Зла,
нужно сначала предаться Злу, чтобы изжить его
и обновиться им внутренне, самостоятельно,
по своему желанию преодолев его
в своей душе.
(Кстати, почему же вы хотите
дать мне двойную дозу морфия?
Ведь вы сами говорили, Доктор,
что жизнь есть болезнь,
и мы не умираем,
а просто вылечиваемся.)
А впрочем, я устал от споров, Доктор.
В споре рождается не истина,
а головная боль.
Пусть все идут разными путями.
Это же очень важно, чтобы мы все шли
в разные стороны: только так мир обретает
объем и перспективу.
Сильные люди утешаются философией
пессимистического оптимизма:
цель недосягаема. Но движение к ней -
прекрасно. Что же касается нашего будущего,
то я смотрю в него с верой и надеждой:
человеческая цивилизация - это шальная пуля,
застрявшая в живом мясе природы.
Но рано или поздно опытный хирург
извлечет этот инородный предмет из ее тела.
Эй, вы загрустили, Доктор?
О!... Вы говорите... о самоубийстве?
Что ж, тогда прощайте.
Я выхожу не на этой остановке.
И пожалуйста, когда уходите из жизни,
закрывайте за собой плотнее дверь.
А то сквозняк выдувает последнее тепло.

Автор верлибров © Раксалан