В колонках играет - Flawless Victory - Не Мешай Мне Дышать


Настроение сейчас - все шикарно)

Раным-рано, собравшись за стайками и посовещавшись, ребята двинулись в разрез. У Кудлыча за поясом поджиг, в руке «бондарик», за пазухой самодельные бомбы из аммонала. Рыжий тоже вооружился «бондариком», «пикой» и нес веревку на всякий случай. Другие тоже вооружились «пиками» и палками.

Любопытная Ирка, спрятавшись за угол, с интересом подслушивала возбужденный разговор пацанов, но ничего толком не поняла. Тем не менее она проследила, куда те пошли. Вернулась назад, вывела из стайки козу Маньку и побежала с ней в разрез. Она примчалась в разрез запыхавшись, привязала козу и во всю прыть ускакала за пацанами.

Не доходя до штольни, Кудлыч приказал пацанам остановиться. Солдата не было. Бревна на месте. Тачку возил симпатичный курносенький немец — Курт.

Рыжий намотал на кулак проволоку, подведенную к колышку, Кудлыч взвел курок своего поджига, приготовил банки с аммоналом, начиненные гайками. Долго ждали.

Немцы наконец выбрались из штольни и, громко переговариваясь, столпились у входа.

— Дергай! — шепнул Рыжему Кудлыч, изменившись в лице и поджигая огрызок бикфордова шнура, привязанного к банке.

Рыжий что есть силы потянул проволоку. Колышек не поддавался. Лешка вцепился в проволоку, помогая ему. Колышек качнулся, и бревна с грохотом покатились вниз. Кудлыч бросил, как гранату, банку с аммоналом, другую. Взрыв! Кудлыч выскочил из засады с поджигом в руке, за ним — Рыжий и Морозов.

Немцы не могли ничего понять: сверху падают бревна, гремят взрывы. Один из них рухнул, пришибленный бревном. Это был Курт. Длинноносый с испугом наблюдал, как горит, потрескивая, возле ног огрызок бикфордова шнура. Огонек быстро подбирался к консервной банке. Он успел заскочить в штольню. Кудлыч бросился за ним следом.

— Руки вверх! — заорал он, наводя поджиг на немцев. — Хенде хох!

Немцы беспрекословно повиновались, подняв руки.

— Рыжий, вяжи им руки! — приказал Кудлыч.

Рыжий быстро связал немцам руки, глянул в лицо белобрысому.

— У-у, фашист!

— Найн! Нихт фашист!

У немцев был испуганный и недоуменный вид. Только длинноносый, с залысинами, кидал на мальчишек злые взгляды. Рыжий огрел его «бондариком», тот дернулся и заругался по-немецки, но быстро примолк, увидев, что мальчишка замахивается вновь.

Прибежали остальные пацаны, а с ними и Ирка Иванова. Ее пытались прогнать, но она не уходила.

— Выводи по одному! — приказал Кудлыч. Симпатичный Курт пытался подняться, но это ему не удавалось. Рыжий подскочил к нему, врезал «бондариком».

— Встать, фриц!

Немец с трудом поднялся. У него была ушиблена бревном нога. Он держался за колено, пытался улыбнуться.

— Чего лыбишься?! — заорал Рыжий. — Как врежу!

Немцев поставили в ряд.

— Репьят, што ви хотейль? Што ви делайт? — обратился вдруг к пацанам на ломаном русском белобрысый с приплюснутым носом.

— Ямпольский, переведи гаду, переведи фашисту поганому: мы хотим их рас-с-стрелять! — закричал в ярости Кудлыч. — Уничтожить! Понял?!

Немец пошмыгал кривым носом, виновато опустил голову. Кудлыч поднял поджиг, упер ствол в потный лоб немца.

— Не понял, фриц поганый?!

— Поньял, поньял, — забормотал испуганно военнопленный. До него стала доходить вся серьезность происходящего.

— Этих в штольню! А ты… пошли! — ткнул Кудлыч поджигом в Курта.

Пацаны затолкали двоих обратно в штольню.

— Свяжите фашистам ноги. А то сбегут, чего доброго! — наказал Кудлыч.

Немцев связали веревками, поставили охрану.

— Шнель! Шнель! — заорал Рыжий и угрожающе покачал «бондариком».

Немец окинул мальчишек взглядом голубых глаз, вздохнул, сделал шаг вперед. Шел он медленно, каждый шаг давался ему с трудом.

Немца увели в укромное место, в один из рукавов разреза. Он снисходительно поглядывал на суетню пацанов, улыбался.

— Чего лыбишься?! Чего лыбишься?! — опять завизжал на него Рыжий.

Один из мальцов подскочил и пнул немца в ногу. Тот поморщился от боли. Умереть, как видно, он не боялся.

Кудлыч встал напротив немца. По своей привычке посмотрел в упор. Немец взгляда не отвел.

— Киндер… киндер… — сказал он. — Репьят…

— Как зовут? Имя? — спросил Кудлыч. Рыжий хохотнул:

— Фриц!

Валерка Кудлыч сорвался на крик:

— Я спрашиваю: имя, фамилия?! Твою мать!..

Борька Ямпольский робко приблизился к немцу, спросил негромко по-немецки. Немец понимающе закивал головой.

— Я… Я… Курт Вайнер. — Он начал что-то говорить, вставляя в немецкую речь русские слова.

Ямпольский с трудом переводил.

— Он сказал, что сам он рабочий, пролетарий. Он любит рабочих. Вы, дети рабочих, не должны этого делать. Он сказал, что мы поступаем неправильно. Он думает, что за этот поступок нас накажут. А он, Курт Вайнер, не хочет, чтобы нас ругали или наказывали…

Борька перевел дух, пошмыгал носом и, поймав ободряющий взгляд своего брата Ильки, продолжил:

— Ребята, пацаны… Он сказал, что любит нас, любит Россию и он не хочет, чтобы нам было плохо…

— Ух, как запел! Соловьем прямо! — ехидно процедил Рыжий.

— Скажи этому фашисту, что они сожгли у меня мать, отца и всех родных… Скажи ему, что у Лешки Морозова немцы убили отца на фронте и они с матерью получили похоронку! — разъярился Кудлыч. — Мразь фашистская!

От Валеркиных слов о похоронке у Лешки заныло под сердцем. Ему опять захотелось плакать.

Немец слушал Борькин перевод и с грустью смотрел на пацанов. Лицо его было серым.

Он снова взволнованно заговорил, а Борька Ямпольский, заикаясь и путаясь, переводил.

— Он сказал, что он не фашист. Эту войну начал Гитлер, а он простой немец, работал на заводе до войны. Гитлер призвал всех в армию. Он сказал, что он никого не убивал… Он работал механиком в армии.

— Не убивал? А как же он в плен попал? Переведи ему, Ямпольский, чтоб не дергался и стоял прямо.

Немец, выслушав Ямпольского, горько улыбнулся. Его голубые глаза затуманились. О чем он думал? Что промелькнуло в его фашистской башке? Он постарался выпрямиться и смотреть доброжелательно. Ему захотелось погладить этого худенького еврейского мальчика Ямпольского, обнять и приласкать этих голодных и обозленных русских мальчишек, этих оборванных маленьких горемык и бедолаг.

— Так-так… — сказал Кудлыч, не спуская глаз с немца. — Как, послушаем этого фашистика, братва? Как, пацаны, дадим ему слово перед смертью?

— Дадим… — нестройными голосами ответили мальчишки.

— Он сказал, что верит в Сталина, что войну выиграют русские… Коммунизм победит во всем мире, а фашизм — это очень плохо. Сам он хочет вступить в международный Интернационал… А когда он отбудет наказание, то обязательно вступит в коммунистическую партию. Он хочет быть коммунистом… Еще он говорит, что дома, в Германии, у него осталось двое детей. Оба мальчики… Что они симпатичные и похожи на нас… Живы ли они, он не знает…

— Заткнись! — заорал в бешенстве Кудлыч немцу. — Скажи этому поганцу, что они изверги! Что они — мразь! Что они — дерьмо собачье! Борька Ямпольский смешался. Он не находил слов в немецком, как бы это точнее перевести.

А Курт с грустью смотрел на этих несчастных, ушибленных войной, на эту изрытую вздыбленную землю, на темневший за гребнем разреза террикон. Он печально улыбался. Да, он готов понести кару за содеянное своими собратьями. Он понимает все. Он все понимает.

Крепенький Коренев толкнул Курта в плечо, подвел к отвесной стенке разреза. В этом месте порода была красноватого оттенка, и бледное лицо немца казалось еще бледнее. Над его головой курился дымок — это выходил из земли шахтовый газ.

Кудлыч развернул листок бумаги, текст которой заранее сочинял несколько дней, передал Рыжему.

— Читай!

Рыжий стал читать бумагу:

— Приговор! Именем советского народа… — Он сделал паузу, прокашлялся. — Именем советского народа, именем шахтеров краснознаменного города… Именем матерей, вдов, сирот… Приговаривается к смерти немецкий захватчик Курт Вайнер!

Рыжий с выражением дочитал текст и обвел всех взглядом. Пацаны сбились в плотную кучку вокруг Кудлыча, у многих были злые и напуганные лица. Ирка вскрикнула.

— Убрать бабу! — заорал Валерка.

Он нервно заходил перед немцем, размахивая поджигом. Поджиг у Кудлыча мощный, стрелял он патронами, украденными на военном складе.

А Лешке почему-то расхотелось убивать немца. У него такое доброе, симпатичное лицо, ни за что не скажешь, что фашист, — светлоголовый русский парень с голубыми глазами. Бледный.

Кудлыч уже целился в немца. Выстрел прозвучал оглушительно. Кудлыч попал в плечо, на грязном френче образовалась дырка. Она стала набухать кровью.

Кудлыч заматерился:

— Промазал!

Он судорожно стал перезаряжать поджиг. Поджиг заряжен. Кудлыч наводит ствол прямо в лоб немцу. Тот морщится, но стоит спокойно, даже не зажав рану. Лешка, стоящий сзади, видит, как подрагивает блестящий ствол на лбу у немца… Сейчас Валерка нажмет на спусковой крючок, и голова фашиста развалится на части…

Заорала истошным криком Ирка, кто-то завопил испуганно:

— Атас! Рвем когти!

Дальше Лешка не помнил. Очнулся он, когда рядом оказались проходившие мимо шахтеры. Старый шахтер что-то сердито выговаривал Валерке Кудлычу. Он отобрал поджиг, осмотрел. Одобрительно крякнул. Немец Курт был живой. С него сняли френч, и шахтер помоложе, оторвав кусок от своей рубахи, перевязывал ему плечо и руку. Пуля прошла навылет, не повредив кость.

— Легко, парень, отделался. В счастливой рубахе родился, — пошутил шахтер, хлопая Курта по спине: — А такой дурой можно слона убить!

— Я… Я… — грустно улыбался Курт.

Двинулись обратно. Пацаны после выстрела разбежались, остались Рыжий да Ямпольский. Кудлыч играл желваками, он очень жалел, что невесть откуда взявшиеся шахтеры помешали ему совершить возмездие, да еще эта дура Ирка, заоравшая под руку.

В штольне шахтеры заставили мальчишек развязать немцев. Рыжий ругался, но немцев все же развязали. Были они смирные и понурые. С вдавленным носом тяжело молчал. Молчал и противный, что с залысинами, сердито сверкая глазами в темноте штольни.

Кончилось все тихо-мирно, военнопленных оставили работать дальше. Шахтеры поджиг Валерке не вернули, как он ни просил, а тот, что постарше, усмехнулся: «Еще сделаешь!» Они пообещали никому, ни в какие органы ничего не сообщать о случившемся, мало ли, как дело могло повернуться. Немцы тоже держали язык за зубами…