Жираф.
Николай Гумилёв.

Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд,
И руки особенно тонки, колени обняв.
Послушай: далеко, далеко на озере Чад
Изысканный бродит жираф.

Ему грациозная стройность и нега дана,
И шкуру его украшает волшебный узор,
С которым равняться осмелиться только Луна,
Дробясь и качаясь на влаге широких озер.

Вдали он подобен цветным парусам корабля,
И бег его плавен, как радостный птичий полет.
Я знаю, что много чудесного видит земля,
Когда на закате он прячется в мраморный грот.

Я знаю веселые сказки таинственных стран
Про черную деву, про страсть молодого вождя,
Но ты слишком долго вдыхала тяжелый туман,
Ты верить не хочешь во что-нибудь, кроме дождя.

И как я тебе расскажу про тропический сад,
Про стройный пальмы, про запах немыслимых трав...
Ты плачешь? Послушай... далеко, на озере Чад
Изысканный бродит жираф.

Под катом много всего :)
Обстановочка.
Саша Чёрный.

Ревет сынок - побит за двойку с плюсом,
Жена на локоны взяла последний рубль,
Супруг,убитый лавочкой и флюсом,
Подсчитывает месячную убыль.
Кряхтят на счетах жалкие копейки -
Покупка зонтика и дров пробила брешь,
А розовый капот из бумазейки
Бросает в пот склонившуюся плешь.
Над самой головой посвистывает чижик,
Хоть птичка божия не кушала с утра,
На блюдце киснет одинокий рыжик,
А водка выпита до капельки вчера.
Дочурка под кроватью ставит кошке клизму,
В наплыве счастия полуоткрывши рот,
А кошка,мрачному поддавшись пессимизму,
Трагичным голосом взволнованно орет.
Безбровая сестра в облезлой кацавейке
Насилует простуженный рояль,
А за стеной жиличка белошвейка
Поет романс "Пойми мою печаль".
Как не понять...
В столовой тараканы,оставя черствый хлеб,
Задумались слегка,
В буфете дребезжат сочувственно стаканы
И сырость капает слезами с потолка.

БАРМАГЛОТ.

Варкалось.
Хливкие шорьки пырялись по наве
И хрюкотали зелюки,
Как мюмзики в мове.
"О бойся Бармаглота,сын,
Он так свирлеп и дик!
А в глуше рымит исполин-
Злопасный Брандашмыг!"
Но взял он щит,и взял он меч,
Высоких полон дум,
И в полночь путь его лежит
Под дерево Тум-Тум.
Он встал под дерево
И ждёт,и вдруг граахнул гром,
Летит коварный Брандашмыг
И пылкает огнём!
Раз-два,Раз-два,горит трава,
Взы-взы, стрижает меч,
Ува-ува и голова
Барабардает с плеч!
О,светозарный мальчик мой,
Ты победил в бою,
О храброславленный герой,
Хвалу тебе пою!
...Варкалось.
Хливкие шорьки пырялись по наве
И хрюкотали зелюки,
Как мюмзики в мове.
------------------------
Из вагантов

Я скромной девушкой была,
вирго дум флоребам,
нежна,приветлива,мила,
омнибус плацебам.

Пошла я как-то на лужок,
флорес адунаре,
да захотел меня дружок
иби дефлораре.

Он взял меня под локоток,
сед нон идецентер,
и прямо в рощу уволок
вальде фраудулентер.

Он платье стал с меня срывать
вальде индецентер,
мне ручки белые ломать
мультум виолентер.

Потом он молвил:"Посмотри!
Немус эст реторум!
Всё у меня горит внутри!"
Планкси эт хок тотум.

"Пойдём под липу поскорей
нон прокул а виа.
Моя свирель висит на ней,
тимпанум кнм лира!"

Пришли мы к дереву тому,
диксит:седеамус!
Гляжу:не терпится ему.
Лудум фациамус!

Тут он склонился надо мной
нон абскве тиморе.
"Тебя я сделаю женой..."
Дульцис ет кум оре!
Он мне сорочку снять помог,
корпоре детекта,
и стал мне взламывать замок,
куспиде еректа.

Вонзилось в жертву копьецо,
бене венебатур!
И надо мной - его лицо:
лудус комплеатур!
------------------
Осип Мандельштам, обожаемый до дрожи.

Я вздрагиваю от холода -
Мне хочется онеметь!
А в небе танцует золото -
Приказывает мне петь.

Томись,музыкант встревоженный.
Люби,вспоминай и плачь
И,с тусклой планеты брошенный,
Подхватывай лёгкий мяч!

Так вот она - настоящая
С таинственным миром связь!
какая тоска щемящая,
какая беда стряслась!

Что,если вздрогнув неправильно,
мерцающая всегда,
Своей булавкой заржавленной
Достанет меня звезда?

Ламарк
Был старик,застенчивый,как мальчик,
Неуклюжий,робкий патриарх...
Кто за честь природы фехтовальщик?
Ну конечно,пламенный Ламарк.

Если всё живое лишь помарка,
За короткий выморочный день
На подвижной лестнице Ламарка
Я займу последнюю ступень.

К кольчецам спущусь и к усоногим,
Прошуршав средь ящериц и змей,
По упругим сходням,по излогам
Сокращусь,исчезну,как Протей.

Роговую мантию надену,
От горячей крови откажусь,
Обрасту присосками и в пену
Океана завитком вопьюсь.

Мы прошли разряды насекомых
С наливными рюмочками глаз.
Он сказал:природа вся в разломах,
Зренья нет - ты зришь в последний раз.

Он сказал:довольно полнозвучья, -
Ты напрасно Моцарта любил:
Наступает глухота паучья,
Здесь провал сильнее наших сил.

И от нас природа отступила -
Так,как будто мы ей не нужны,
И продольный мозг она вложила,
Словно шпагу,в тёмные ножны.

И подъёмный мост она забыла,
Опоздала опустить для тех,
У кого зелёная могила,
Красное дыханье,гибкий смех...
------------------------------------
Даниил Хармс.

Ходит путник в час полночный,
прячет в сумку хлеб и сыр,
а над ним цветок порочный
вырастает в воздух пр.
Сколько влаги,сколько неги
в том цветке,растущем из
длинной птицы,в быстром беге
из окна летящей вниз.
вынул путник тут же сразу
пулю - дочь высоких скал.
Поднял путник пулю к глазу,
бросил пулю и скакал.
Пуля птице впилась в тело,
образуя много дыр.
Больше птица не летела
и цветок не плавал пр.
Только путник в быстром беге
повторял и вверх и вниз:
"Ах,откуда столько неги
в том цветке,растущем из".

Сон двух черномазых дам.

Две дамы спят,а впрочем нет,
не спят они,а впрочем нет,
конечно спят и видят сон,
как будто в дверь вошёл Иван,
а за Иваном управдом,
держа в руках Толстого том
"Война и мир",вторая часть...
А впрочем нет,совсем не то,
вошёл Толстой и снял пальто,
калоши снял и сапоги
и крикнул:Ванька,помоги!
Тогда Иван схватил топор
и трах Толстого по башке.
Толстой упал.Какой позор!
И вся литература русская в ночном горшке.


Придя к Липавскому случайно,
Отметил я в уме своём:
Приятно вдруг необычайно
Остаться с девушкой вдвоём.

Когда она пройдёт воздушной
Походкой - ты не говоришь;
Когда она рукой послушной
Тебя коснётся - ты горишь.

Когда она слегка танцуя
И ножкой по полу скользя
Младую грудь для поцелуя
Тебе подставит, - то нельзя

Не вскрикнуть громко и любезно,
С младой груди пылинку сдуть,
И знать,что молодую грудь
Устами трогать бесполезно.
-------------------------------
Посвящение Глебу Горбовскому.
Иосиф Бродский.

Уходить из любви в яркий солнечный день, безвозвратно;
Слышать шорох травы вдоль газонов, ведущих обратно,
В темном облаке дня, в темном вечере зло, полусонно
Лай вечерних собак — сквозь квадратные гнезда газона.


Это трудное время. Мы должны пережить, перегнать эти годы,
С каждым новым страданьем забывая былые невзгоды,
И встречая, как новость, эти раны и боль поминутно,
Беспокойно вступая в туманное новое утро.


Как стремительна осень в этот год, в этот год путешествий.
Вдоль белесого неба, черно-красных умолкших процессий,
Мимо голых деревьев ежечасно проносятся листья,
Ударяясь в стекло, ударяясь о камень — мечты урбаниста.


Я хочу переждать, перегнать, пережить это время,
Новый взгляд за окно, опуская ладонь на колени,
И белесое небо, и листья, и полоска заката сквозная,
Словно дочь и отец, кто-то раньше уходит, я знаю.


Пролетают, летят, ударяются о землю, падают боком,
Пролетают, проносятся листья вдоль запертых окон,
Все, что видно сейчас при угасшем, померкнувшем свете,
Эта жизнь, словно дочь и отец, словно дочь и отец,
но не хочется смерти.


Оживи на земле, нет, не можешь, лежи, так и надо,
О, живи на земле, как угодно живи, даже падай,
Но придет еще время — расстанешься с горем и болью,
И наступят года без меня с ежедневной любовью.


И, кончая в мажоре, в пожаре, в мажоре полета,
соскользнув по стеклу, словно платье с плеча, как значок поворота,
Оставаясь, как прежде, надолго ль, как прежде, на месте,
Не осенней тоской — ожиданьем зимы, несмолкающей песней.
-------------------------------------------------------

Игорь Иртеньев

Трудно тем на свете очень,
У кого сосед маньяк,
Всю дорогу озабочен -
Где, когда, кого и как.

Тем живется много проще,
У кого сосед енот,
И мозги он прополощет,
И рубашку простирнет.

У кого сосед японец,
Тем легко на свете жить,
Можно запросто червонец
У японца одолжить.

У кого сосед Каспаров,
Тем не жизнь, а благодать,
Ведь с Каспаровым на пару
Можно партию сгонять.

Лучше всех тому живется,
У кого майор сосед,
Если вдруг война начнется,
Всех убьет, майора - нет.


Просыпаюсь с бодуна,
Денег нету ни хрена.
Отвалилась печень,
Пересохло в горле,
Похмелиться нечем,
Документы сперли,
Глаз заплыл,
Пиджак в пыли,
Под кроватью брюки.
До чего ж нас довели
Коммунисты-суки!
-------------------------
Автора не знаю :(

Колыхались по дорогам колымаги,
Дилижансы и почтовые кареты.
Сколько клерками исписано бумаги,
Сколько блюд в харчевнях жарких разогрето!

Леди крякнула, как кукла, от испуга,
Двери настежь и смешались в доме свечи.
Унесла метель по тракту злого друга,
Спит в лачуге бедный птенчик человечий.

А ещё бывает - молодость проходит
И камин угас, а всё не спит бездельник,
Только глаз от старой книги не отводит,
Только знает, что когда-то был сочельник.
------------------------------------------------
ГЕНЕРАЛАМ ДВЕНАДЦАТОГО ГОДА
Марина Цветаева

Вы, чьи широкие шинели
Напоминали паруса,
Чьи шпоры весело звенели
И голоса.

И чьи глаза, как бриллианты,
На сердце вырезали след -
Очаровательные франты
Минувших лет.

Одним ожесточеньем воли
Вы брали сердце и скалу,-
Цари на каждом бранном поле
И на балу.

Вас охраняла длань Господня
И сердце матери. Вчера -
Малютки-мальчики, сегодня -
Офицера.

Вам все вершины были малы
И мягок - самый черствый хлеб,
О молодые генералы
Своих судеб!

Ах, на гравюре полустертой,
В один великолепный миг,
Я встретила, Тучков-четвертый,
Ваш нежный лик,

И вашу хрупкую фигуру,
И золотые ордена...
И я, поцеловав гравюру,
Не знала сна.

О, как - мне кажется - могли вы
Рукою, полною перстней,
И кудри дев ласкать - и гривы
Своих коней.

В одной невероятной скачке
Вы прожили свой краткий век...
И ваши кудри, ваши бачки
Засыпал снег.

Три сотни побеждало - трое!
Лишь мертвый не вставал с земли.
Вы были дети и герои,
Вы все могли.

Что так же трогательно-юно,
Как ваша бешеная рать? ..
Вас златокудрая Фортуна
Вела, как мать.

Вы побеждали и любили
Любовь и сабли острие -
И весело переходили
В небытие.