Хортица - остров легенд |
(orei)
P
О легендарном днепровском острове Хортице, возле Запорожья, что в Украине Руси,P слышали наверное многие...P Было известно о нём и византийским императорам. Вот что писал об этом острове византийский император Константин Багрянородный (946-953 н.э.). "Пройдя Карийский перевоз, русы причаливают к острову, который носит имя Святого Георгия (Ярилы). На этом острове они приносят свои жертвоприношения. Там стоит огромный дуб.".
Лежит знаменитый остров Хортица на одном из главных торговых путей, проходящих по Украине. Здесь в древние времена велась торговля славян с греками. Здесь находилось крупное языческое святилище, а тот самый священный дуб, о котором пишет Константин Багрянородный, достоял аж до 1871 года и засох от старости - ему было около двух тысяч лет! И где-то здесь, на Хортице, окруженный на Черной скале печенегами, пал в бою легендарный русский князь Святослав Храбрый...
каменные культовые сооружения древности
Остров расположен в месте, где Днепр делится на зону порогов и зону плавней. Поэтому с глубокой древности он был естественным местом отдыха для торговцев, воинов, путешественников, преодолевших опасную зону днепровских порогов. Нередко он служил пристанищем и княжеским дружинам.P
Например, в летописи говорится, что в 1103 году князья Давид Всеславич, Мстислав Игоревич, Вячеслав Ярополчич и Ярополк Владимирович "поидоша на коних и в лодьях, и приидоша ниже порог и сташа в протолчех и Хортичьем острове". Летописные известия подтверждаются и археологическими находками.P
Современное капище построенное местными славянами принадлежащими к
организации "Схорон Еж Словен"P
КреативЪ под катомЪ
В X-XIV веках на острове существовала небольшая русская крепость, известная из летописей под названием Протолче. Археологи находят на месте поселения остатки просторных "дружинных" жилищ, землянок, множество различных предметов X-XII и XIII-XIV веков.
Длина острова Хортица порядка 13 километров, ширина, в среднем, - 2,5 километра. Высота прибрежных скал кое-где достигает 30 метров. Скалы эти изрезаны пещерами, их здесь большое количество. Самая известная - Змиева пещера. В ней, по древнему преданию, жил "змий" о двенадцати головах. Остров Хортица буквально нашпигован Историей. Ее свидетельства находят и под водой, и под землей. В 1995 году неподалеку от балки Генералки на глубине 9,5 метров был обнаружен остов большого дубового долбленого судна. По мнению археологов, это остатки ладьи времен Киевской Руси. А на северо-восточном побережье острова обнаружено несколько землянок той же эпохи. Найдены амфоры, фрагменты керамики, наконечники стрел и многое другое.
Казачья родина
А вот тот же комплекс Запорожского козачества, хорошо видно бойницу, крышу куреня и недостроенную церковь.P
Всё строено из дерева, срубленного здесь же.
Но самая главная легенда Хортицы - это Запорожская Сечь и клады запорожских казаков. Предполагается, что Сечь здесь зародилась в 1552-1557 годах, когда Дмитрий Вишневецкий основал первый укрепленный городок на Хортице. Уже позднее казачьи городки распространились на правый берег Днепра и на южную половину острова. В 1577-1578 годы здесь устроил свой лагерь предводитель казацкого отряда Яков Шах. Отсюда он совершал набеги на турок и татар.
В 1617 году Петр Конашевич-Сагайдачный построил здесь новые укрепления. Еще в XIX веке в западной части острова можно было видеть следы валов, куреней и церкви. Постепенно Сечь расселилась. Кроме Хортицы были освоены и окрестные небольшие острова на Днепре, часть земель по обе стороны Днепра, включая Великий Луг - примыкающий к Днепру огромный участок степи в бывшем Александровском уезде (до 1921 года г. Запорожье был Александровском).
Легенды и мифы о казачьих кладах
В Запорожской Сечи скапливалось немало сокровищ и ценностей, оружия и денег. Это была, в основном, добыча, отбитая у турок и татар. И тому имеется множество свидетельств. Что-то казаки добывали в бою сами, что-то перепадало от дележа общей добычи. Часть богатств шла на формирование "Войсковой Скарбницы" - казны войска Запорожского. Остальное делилась "товариществом".P
Банков с депозитными сейфами и ячейками поблизости, естественно, не было. А, уходя в очередной поход, все свои ценности с собой не потащишь. Надежнее всего их было спрятать. И прятали.
В 1630-1640-х годах в Украине пребывал французский военный инженер Боплан, находившийся на польской службе. Он писал, что "каждый казак имеет на островах свой тайный уголок". Возвратясь с победой над турками, "они делят в Скарбнице добычу и все, что ни получат, скрывают под водой, исключая вещи, повреждаемые оною".
По свидетельству Боплана, казаки "скрывают под водой не только пушки, отбиваемые у турков, но и деньги, которые берут только в случае необходимости". Если казак возвращался из очередного похода, то брал спрятанное назад. А если погибал в бою - клад так и оставался в земле.
В 1775 году Запорожская Сечь была ликвидирована, и казаков насильно переселили на Кубань. Покидая Хортицу, многие казаки считали это временным явлением. У многих казаков "була така думка, шо як помрет "Потемка" (то есть князь Потемкин-Таврический), то воны вернутся назад".P
Уходя, многие запорожцы "ничого не бралы с собою, а ховалы добро: хто в землю, хто в скелю, а инчи в Днипро". Тогда же, по преданию, где-то на Хортице или в ее окрестностях была спрятана "Войсковая Скарбница" запорожцев. Хотя есть версии, что ее вывезли.P
Легенды и мифы о зарытых кладах передаются из уст в уста. Устные завещания и приметы зарытых сокровищ под большим секретом предаются от поколения к поколению. Еще в конце XIX века были живы многочисленные свидетели, которые помнили от своих родителей приметы запорожских кладов. Вот некоторые записи рассказов древних дедов.
"На Хортивском острови, в Высчей Голови, був камень в рост чоловика, весь до низу попысаный. Теперь его або нема, або мхом порос - не пизнаешь. Пид тым камнем есть запорожский клад. Цей камень бачив я лит двадцять назад, як чабанував".
"Нызче головы острова Хортивского, над Старым Днипром, есть урочище Лазни. Там, поверх скели, клад. Прымита така: лежыт камень, а на ему слова: "Есть и како, хто визьме - буде кай". Годив трыдцять тому назад слова булы замитни, а теперь камень зарис мохом".
Хорошо известно кладоискателям урочище Сагайдачное. В нем где-то "пид каминнямы", "допропасты" зарыто казацких "грошей", но "не всякому воны судылысь". И здесь, действительно, находили золотые и серебряные монеты и изделия: и случайно и целенаправленно.
Возле Совутиной скалы в 1900-х годах был случайно найден массивный золотой крест с рельефным изображением распятия. О находках знали, но помалкивали: как признался на склоне лет один 69-летний кладоискатель, "на свому вку я найшов п'ять золотих, та нкому не сказав". Деньги и находки потихоньку сбывали шинкарям.
Говорят, что особенно изобиловал запорожскими кладами Великий Луг. В многочисленных балках и "могылах" Великого Луга, практически, ежегодно находили выносимые вешними водами "старынни мидни и срибни гроши". Одна из речек Великого Луга, впадающая в Днепр, даже носила название Скарбной (то есть "Кладовой" - от украинского "скарб" - "клад, сокровище").P
Легенда говорит, что возле ее устья, "биля Скарбной, де стара Сичь, есть стрилыця, а в тий стрилыци схована вся запорозька казна".То, что река Скарбная была освоена запорожцами, подтверждается реальными находками - еще в прошлом веке в устье реки были найдены две затопленные запорожские "чайки".
Ходят легенды и о близлежащих островах и островках. Так, есть популярная "балачка", что на Стрелецком острове, незадолго до ликвидации Сечи, были "закопаны гроши" - золото, серебро и оружие. Через несколько десятилетий сюда, на остров, явился какой-то "дид", который знал приметы клада: "На тим боци супротив остривка стояв дуб; на дубови була товста гилка, котра показувала на остривок, де сховано клад".
До сих пор ведутся археологические исследования Хортицы. Изучается также и дно Днепра в окрестностях острова. В 1995 году во время подводных археологических работ у острова Канцеровского была найдена сабля XVI - начала XVII века, изготовленная на Кавказе или в Передней Азии (возможно, в Иране). Однако большая часть Хортицы до сих пор остается неисследованной. Работы здесь хватит еще многим поколениям.
P
P
|
|
Мой мир - это люди, которые со мной! |
|
|
В общий обзор медсайтов |
|
|
Я не имею права болеть, оказывается! |
Издавна принято считать, что работа в кабинете или, иначе говоря, сидячая работа вредна для организма. Но, оказывается, не все так печально. Во всяком случае, подобная работа оказывается куда более здоровой, нежели подвижные виды трудовой деятельности на свежем воздухе или в помещении. К такому неожиданному выводу пришли немецкие врачи, изучив больничные листы, выданные соотечественникам в течение последних двух лет.
Оказалось, что дворники и офисные уборщики болеют примерно месяц в году, а "кабинетные" служащие - дня по четыре. Для чистоты эксперимента медики испытывали добровольцев разных профессий одинаковыми вирусами, выставляли на снег и мороз, но разница оставалась неизменной: "сидячие" пациенты выздоравливали почти в три раза быстрее. Может быть потому, что работа у них интереснее?
PИсточник
P
|
|
- заброшенная работа, |
|
|
Без заголовка |
|
|
Работа)) |
Bondik85 сменила настроениеPна:
Всё! Праздники закончились... Работа)))
|
|
письмо от матери блондинки-дочери блондинке.. |
|
|
Была я у врача. |
|
|
Найти в себе силы |
|
|
Останься. Глава 5, часть 1. |
Глава 5
В раздевалке было темно и прохладно. Клауд откинулся тяжелым затылком на металлическую дверцу шкафчика, закрыл глаза. Под веками тут же затанцевали яркие пятна. Парень сжал зубы и попытался снять насквозь пропитанный кровью жилет. В сквозную рану в левом плече словно просунули раскалённый прут и теперь гоняли его туда-сюда. Голова бессильно мотнулась в сторону, на растрескавшихся губах выступила кровь.
- Клауд! - руки Рено поддержали его, кто-то вколол в вену обезболивающее. Стало легче. - Когда они ушли в канализацию, мы уже не могли прикрывать тебя.
- Я понял, - Клауд слизнул кровь с губ, открывая глаза. Светло-голубые глаза Рено смотрели чуть виновато, Руд рядом был, как всегда, спокоен. - Я их уничтожил. Место сходки вроде постоянное, я отметил на карте.
- Где? - взгляд Синклера сразу стал профессионально-хищным. Как у охотника, напавшего на след долго преследуемой дичи. Парень молча передал навигатор, на котором красной точкой горело местоположение найденного убежища.
- Иди в медпункт, тебя подлечат, - заговорил до сих пор молчавший Руд.
- Да. Дальше уже наша работа. Мы позвоним, если что-нибудь найдём, - привычная жизнерадостность вернулась к Рено. - Спасибо за сотрудничество.
В устах рыжеволосого Турка это прозвучало на редкость по-мальчишески. Клауд фыркнул, чуть улыбнувшись. Некоторые вещи и вправду не меняются.
Он заглушил мотор, оставив мотоцикл в гараже. Привычно тихо отпёр дверь, прошёл на кухню. Там горел свет, хотя на улице уже занималась заря. Сефирот спал, сидя на табурете, склонив голову на подоконник. Распущенные волосы скрыли лицо.
Сердце стукнуло невпопад. "Силы земные и небесные, я не верю, что ты был когда-то машиной для убийства! Ты вернёшься, я знаю, когда-нибудь ты вернёшься, но я не хочу. не хочу тебя терять".
- Сефирот. - пальцы легко пробежались по сереброволосой макушке. - Сефирот.
Тихий полувздох. и Клауд скорее почувствовал, чем увидел, как мгновенно напряглось тренированное тело, дрогнули ресницы. Сердце испуганно стукнуло, он сделал шаг назад, и через мгновение оказался прижатым к стене. Стальная хватка сдавливала горло.
- Се. - парень скривился, ощутив, как заныло недавно залеченное плечо. Зелёные глаза поражённо распахнулись, страшная пустота в них сменилась сначала растерянностью, потом испугом.
- Клауд! - Сефирот отшатнулся к дверям. - Прости, я не хотел.
- Всё в порядке. - опять закружилась голова, и Клауд сам не понял, когда успел опуститься на светлый паркетный пол.
- Клауд. - Сефирот во мгновение ока оказался рядом. Тревожно мерцающие глаза, твёрдые прохладные на подбородке, глухой голос. - Клауд, что такое?.. Тебе плохо?
- Нет. Сейчас пройдёт, - парень усилием воли подавил приближающийся приступ, заставляя себя улыбнуться.
- Тебя ранили? Опять??? - это был гнев, самый настоящий гнев великого Сефирота. И Клауд в который раз корил себя за вспыхивающее чувство удовлетворения оттого, что причиной был именно он.
- Всё в порядке, - ещё раз проговорил юноша, не отрываясь, глядя в изумрудно-зелёные глаза. Он чувствовал себя кроликом перед удавом, отлично понимая, что не желает, чтобы это заканчивалось. - Я сам подставился, сглупил.
- Ты был один? - в голосе Сефирота послышались нотки, которые Клауд слышал - дай бог памяти - ещё будучи зелёным солджером, лет восемь назад. Нотки учителя. Командира.
- Да, - бледное строгое лицо с высокими скулами было словно окружено серебряным сияющим ореолом.
- А их сколько?
- Сорок семь. и шестеро в засаде.
Нахмуренные брови. Страйф неосознанно начал оправдываться:
- Сефирот, я увлёкся, не взял с собой огнестрельного оружия. Я знаю, глупо попался, но.
Твёрдые губы накрыли его, вынуждая замолчать. Клауд подавился вдохом, когда сильные руки подняли его, а потом обвил шею мужчины, прижимаясь к широкой груди. Он забыл, как надо дышать, а глаза закрылись сами собой. "Се-фи-рот", - быстро-быстро, в такт биению сердца, стучало в мозгу.
- Я пойду с тобой, - невозмутимо прозвучало над ухом, когда они смогли, наконец, оторваться друг от друга.
- А?.. - ещё плохо соображающий Клауд захлопал глазами.
- В следующий раз я пойду с тобой, - всё также спокойно повторил мужчина.
- Сефирот! Не надо, я сам могу спра.
- Это не предложение. Это констатация факта, - экс-генерал отпустил его, разворачиваясь к плите. - Завтракать будешь?
- Да, сэр. - сквозь зубы выдохнул парень, поднимая жалюзи. Позади раздалось очень довольное хмыканье.P
|
|
Концертный марафон : |
|
|
Маленькой елочке... |
Елка около п. Сосновый Бор (Халаила) СПб
|
|
Маленькие герои)) |
|
|
Устраивается Хаку на работу. |
|
|
пару дней назад меня осенило, что с появлением моей распрекрасной работы мои ... |
|
|
Без заголовка |
P3. Культурно-исторические условия возникновения христианской апологетики. Появление жанра апологетической литературы в истории церковной письменности связано в первую очередь с тем, что христианская Церковь во II в. сделала значительные успехи в своей миссионерской деятельности и свет Благовествования проник во многие, даже отдаленные, уголки огромной Римской империи, выйдя и за ее пределы. Процесс обращения в христианство охватил практически все слои пестрого римского общества, в том числе и высшие его "страты". Подобный успех христианского Благовествования вызвал естественную реакцию язычества, которая шла, так сказать, по трем "каналам": государственного неприятия религии Христовой, оппозиции ей со стороны языческой интеллигенции и непонимания ее в массе языческого "плебса". К этому добавлялась уже ставшая традиционной враждебность иудаизма к Церкви Христовой. Взаимодействие данных четырех "реакционных факторов" и определило во многом задачи ранней христианской апологетики. Поэтому, по словам Д. Гусева, христианские апологеты II в. в силу первого фактора должны были доказать, во-первых, "не только с точки зрения нравственно-религиозной, но и с точки зрения юридической право христианства на свободное отправление своего религиозного культа и выставить на вид всю несправедливость той процедуры, которой подвергались христиане во время суда над ними. Во-вторых, ввиду гордого и высокомерного презрения к христианству языческих ученых и философов, им нужно было показать и представить всю высоту, все божественное величие и неизмеримое превосходство христианского учения над всеми древними религиозно-философскими воззрениями и системами. Наконец, в-третьих, ввиду религиозного фанатизма низших и необразованных масс римско-языческого общества, обвинявших христиан в разных небывалых преступлениях - в безбожии, безнравственности и в общественной и политической неблагонадежности, - христианские апологеты должны были представить во всем блеске чистоту христианских догматов, святость христианской морали и высокий нравственный характер жизни и поведения христиан - духовность и возвышенность всех их стремлений и полнейшую отрешенность их от разных политических интересов и целей"148. К этому необходимо добавить и четвертую задачу: доказательство того, что христианство есть "истинный Израиль" в противоположность "Израилю ветхому", уже сыгравшему свою историческую роль и сошедшему со всемирной сцены Богооткровения. Следует отметить, что если четвертая задача стала уже достаточно традиционной в христианской письменности (в Новом Завете и у мужей апостольских), то первые три являлись по преимуществу новыми, и христианским апологетам II в. здесь пришлось во многом "торить путь" для будущих богословов149. Правда, многие предпосылки для христианской апологетики были заложены в некоторых сочинениях авторов, принадлежавших к так называемому "эллинистическому иудаизму" (Филона Александрийского, Иосифа Флавия и др.)150, но то были лишь предпосылки, ибо задачи христианских апологетов были не только несравнимо шире задач иудейских апологетов, но и носили качественно иной характер.
Указанные задачи определили и характер ранней христианской апологетики: по сравнению с творениями мужей апостольских, которые писались преимущественно для христианской аудитории, сочинения апологетов предназначались и для "внешних", хотя, безусловно, предполагалось и чтение их членами Церкви. Это, в свою очередь, определило другую важную черту ранней апологетики: церковные писатели, представляющие ее, активно использовали терминологию античной философии, являющуюся своего рода "койне" образованного греко-римского общества. Используя этот язык античной философии и некоторые ее идеи, христианские апологеты коренным образом трансформировали и преобразили содержание их, исходя из того убеждения, что христианство намного выше и достойнее данной философии, поскольку есть единственное истинное Любомудрие в подлинном смысле этого слова. Такой подход к античной философии (и вообще к античной культуре) не только исключал "эллинизацию христианства" (знаменитый тезис А. Гарнака), а наоборот, имел следствием "христианизацию эллинизма"151, хотя процесс данной "христианизации" происходил с большими трудностями и весьма продолжительно.
Осуществляя намеченные выше задачи, раннехристианские апологеты применяли два основных метода. "Первый из них самый естественный и наиболее необходимый, прямо вытекающий из требований задачи, можно назвать положительным, апологетическим. Сущность его сводилась к тому, что апологеты оправдывали христиан от возводимых на них обвинений через раскрытие христианского вероучения и жизни, безупречность которых должна была освобождать христиан от преследований. После того как было доказано высокое достоинство христианского вероучения и чистота христианской жизни, право христиан на свободное от стеснений существование можно было доказать и косвенным путем, посредством критики враждебных христианству религий. Раскрытие того, что иудейская религия, хотя истинная и божественная, потеряла свое значение с появлением христианства, а язычество, как сплошное уклонение от божественной истины, не может дать удовлетворения ни религиозным, ни нравственным потребностям человека, наглядно доказывало несправедливость тех, которые преследовали религию лучшую, сами держась религий или потерявших свое значение, или совсем не имеющих его. Этот второй метод можно назвать отрицательным, полемическим. Он служил как бы дополнением к первому, еще рельефнее оттеняя превосходство христианства, а потому апологеты пользовались тем и другим совместно, но в разное время и при различных условиях не в одинаковой мере" 152.
Данные методы вырабатывались и в полемике с языческими писателями, прямо или косвенно затрагивающими в своих произведениях христианскую религию. Само появление в древнецерковной письменности жанра "Апологий" обусловливалось в определенной мере литературной реакцией язычества на феномен христианства. Именно на II в. приходится появление произведений языческих писателей, высказывающих свою позицию по отношению к религии Христовой153. Причем такая литературная реакция язычества отнюдь не была однородной. С одной стороны, мы видим влиятельного сановника и ритора Фронтона, убежденного сторонника и защитника исконно римских традиций, рассматривающего христианство однозначно, как "святотатство"; его точка зрения, скорее всего, оказала сильное влияние на "императора-философа" Марка Аврелия (Фронтон был его воспитателем и учителем), видевшего в христианской религии "опасную химеру, угрожающую античному миросозерцанию" 154. С другой стороны, такой великий насмешник, как Лукиан, относящийся к языческим богам, словно "политический фрондер, недовольный... правительством" 155 и пользующийся всяким поводом, чтобы подвергнуть их желчному осмеянию, к христианам не был столь язвителен: смотря на них свысока, он все же с определенной долей симпатии отмечает положительные стороны религии Христовой (высокую нравственность христиан, братскую взаимопомощь их и т. д.). Нельзя назвать однозначным и отношение к христианству представителей языческой философии и науки. Например, с точки зрения убежденного адепта язычества Кельса оно "есть религия, опирающаяся на грубый и невежественный класс, религия духовного мрака в умственном отношении"156. Из всех своих современников именно Кельс наиболее остро почувствовал внутреннюю несовместимость христианства и античного миросозерцания. Прежде всего, Кельса отталкивала и раздражала глубокая вера христиан в то, что им даровано Откровение высшей Истины, хотя в массе своей они, по убеждению Кельса, были людьми малообразованными. Второй принципиальный момент, вызывающий его реакцию неприятия религии Христовой, состоял в признании здесь исключительного и особого положения человека в общем универсуме бытия. Как истинный грек, он рассматривал мир в качестве "космоса", т. е. упорядоченного и гармоничного целого, в котором человек отличается от прочих частей этого целого (растительного мира, животных и пр.) лишь в плане чисто "функциональном", но отнюдь не качественном. Поэтому признание человека венцом творения Кельс считал не просто абсурдом, но своего рода "богохульством" 157. Кельс ясно ощущал, что христианство ломает и разрушает всю структуру античного миросозерцания, а поэтому бросал христианам упрек в "желании новшеств" (jaimotol^sai ti epihul^sate) 158; упрек, кстати сказать, вполне созвучный с мнением многих образованных язычников и, в частности, с мнением римского историка Светония, рассматривавшего христианство как "новое суеверие" (superstitio nova) 159. Примечателен тот факт, что Кельс принадлежал в общем к традиции платонизма (хотя и платонизма, носящего черты эклектизма). А как отмечает О. Гигон, в первую очередь из этой традиции исходило единственное и "подлинно опасное контрнаступление" (die einzi-gen wirklich gefahrlicnen Gegenangriffe), которое античная культура повела против христианской религии (за Кельсом последовали Порфирий и Юлиан Отступник) 160.
В то же время такой видный представитель этой традиции, как Нумений, читает Священное Писание, по словам Оригена, "не боясь в своем произведении использовать речения пророков и аллегорически толковать их (tqopokocgsai auto}r)". Евсевий даже передает знаменитую фразу Нумения: "Кто такой Платон, как не Моисей, говорящий на аттическом диалекте?" Более того, этот философ, как говорит Ориген, "приводит некое повествование (istoq_am tim\) об Иисусе, не называя Его имени, и аллегорически толкует это повествование" 161. Весьма показательно и отношение к христианству знаменитого медика и философа Галена, также тяготеющего к традиции платонизма, хотя и очень самостоятельного мыслителя 162. Религию Христову он рассматривает как своего рода философское направление, называя ее "школой Моисея и Христа" (Lysou jai Wq_stou diatqibgm). Правда, по его мнению, данная "школа" уступает традиционным античным философским школам, ибо здесь принято все принимать на веру, а поэтому "последователям Моисея и Христа" можно внушить всякие "новшества". Тем не менее, согласно Галену, христианство вполне может соперничать с другими философскими направлениями в своем этическом учении. Нравственность христиан он оценивает достаточно высоко, считая, что они часто поступают как подлинные "любомудры"; презрение к смерти и воздержание христиан заслуживают, по его мнению, всяческой похвалы. Позднее подобное, если не доброжелательное, то, по крайней мере, вполне нейтральное отношение к христианству наблюдается в так называемой "александрийской школе неоплатонизма" 163. Яркий пример тому - Александр Аикополь-ский (рубеж III-IV вв.), написавший трактат против манихеев, в ряде существенных моментов вполне созвучный с антимани-хейской полемикой отцов Церкви IV в. (этот трактат и сохранился потому, что вошел в сборник христианских антиманихей-ских сочинений) 164. Синесий, который путем долгой духовной эволюции из платоника превратился в христианского епископа, также принадлежит к данному философскому течению 165. Третий представитель александрийской неоплатонической школы - Иерокл, хотя и являлся убежденным адептом исконных традиций "эллинской мудрости", также не проявлял никакой враждебности к религии Христовой; правда, в отличие, например от Синесия, вряд ли приходится говорить о каком-либо влиянии христианского богословия на его мировоззрение166. Лишь осознавая все эти неоднородные (а порой и взаимопротиворечивые) тенденции в позднеантичной культуре, следует подходить к проблеме взаимоотношения христианства и греческой философии, избегая примитивного и однопланового видения данной проблемы 167.
Во всяком случае, ранние христианские апологеты, обращавшие свои сочинения преимущественно к образованной части языческого общества, безусловно, учитывали весь этот спектр мнений и оценок, ибо, среди прочего, перед ними стояла и задача привлечь к служению религии Христовой лучшие силы языческой интеллигенции 168. В то же время они хорошо осознавали, что большая часть образованной элиты Римской империи (которая составляла около десятой части населения ее) относилась к христианской религии враждебно. Слишком много нового и несовместимого с традиционно языческими представлениями несло с собой радостное Благовестие Господа. Отталкивало образованных язычников от христианства многое, особенно учение о телесном воскресении мертвых, представлявшееся им полным абсурдом и нелепицей 169 .Сам идеал античной "просвещенности" (paide_a; лат. humanitas), зиждущийся во многом на своеобразном "человекобожии" (ср. известную фразу Протагора, что человек есть "мера всех вещей"), причудливо сочетавшемся с "безличностным космологизмом", был в корне противоположен религии Богочеловека. И христианским апологетам пришлось много потрудиться для того, чтобы перекинуть мостик между столь несовместимыми представлениями и сделать понятным для язычников идеал "христианской пайдейи" 170. Мостик этот часто разрушался, причем и язычниками, и самими христианами, но вновь и вновь строился. Результатом такой длительной работы было обращение Римской империи и превращение ее в христианскую державу. Греческие апологеты II в., хотя отнюдь и не все, были одними из первых работников на этой ниве, приняв эстафету от Апостола языков и других первохристианских миссионеров.
Кодрат. Его обычно признают первым из греческих апологетов, хотя сведений о нем сохранилось очень немного. Евсевий сообщает следующее (Церк. ист. IV, 3): Кодрат обратился к императору Адриану "с апологией, составленной в защиту нашей веры, так как некоторые злые люди старались не давать нам покоя. Это сочинение и сейчас имеется у большинства братьев; есть и у нас. Оно блестяще свидетельствует об уме и апостольском правоверии Кодрата". В другом месте "Церковной истории" (III, 37) Евсевий замечает, что Кодрат отличался "даром пророчества". Первый церковный историк также цитирует единственный фрагмент "Апологии" Кодрата, дошедший до нас: "Дела нашего Спасителя всегда были очевидны, ибо были истинными: людей, которых Он исцелил, которых воскресил из мертвых, видели не только в минуту их исцеления или воскрешения - они все время были на глазах не только когда Спаситель пребывал на земле, но и жили достаточно долго и после Его Воскресения, а некоторые дожили и до наших дней". Этот фрагмент предполагает, что Кодрат застал в живых еще некоторых представителей первого поколения христиан. Родился он, вероятно, во второй половине I в. и был современником многих апостольских мужей. Судя по свидетельству Евсевия, Кодрат был истинным носителем апостольского Предания и, скорее всего, твердым защитником Православия. Свою "Апологию" он подал императору Адриану предположительно когда тот находился в Малой Азии в 123-124 или в 129 гг. Даже приблизительную дату кончины Кодрата установить невозможно. Поэтому самое начало греческой апологетики не поддается точной датировке.
P
|
|
все думаю о вечном |
|
|
