селенка обратиться по имени
Вторник, 23 Мая 2006 г. 10:57 (ссылка)
И пара кусочков.
[...] Ты в дверном проеме – античное изваяние – красивый как бог, холодный как мрамор. Я виновата?.. Твоя небрежно протянутая рука, пальцы скользят по щеке, ласкают скулу, настойчиво гладят шею, шелковый ворот перестает быть приютом прохлады, мне жарко, и я податливо уступаю, забывая про витиеватые чугунные решетки, перешагивая через себя и через платье, скользящее по моей воспаленной коже вниз, тянущее за собой, и пальцы мои срываются с твоих плеч и с этой ступени. Я делаю еще шаг, чтобы теснее прижаться к тебе, с последним усилием плавящейся от твоей близости воли замечая, как земля ускользает из-под ног, унося с собой что-то важное, без чего мне уже никогда не суметь вернуться назад.
Гордость, шелковой тряпкой, небрежно брошенной нам под ноги, ежится на пушистом ворсе ковра, пропуская сквозь себя его мягкие шерстяные иглы, ненавязчиво входящие в ее вены с вирусным налетом пыли. Заражение неизбежно, прямое и честное чувство, едва прикрытое белой туникой, становится маской презрения, к которой крепится стальной негнущийся стержень, ряженый в золотой камень парчи, надменно шелестящей при каждом движении, словно суть ее – стоять насмерть, не ведая сомнений, не слушая советов.
Чопорная и высокомерная дама в тугом корсете, шнурки которого – мои подозрения, и в накрахмаленном моими обидами кринолине церемонно предложит мне руку, и я в застывшем воздухе увижу, как осыплется пыль с ее подола, обдав затхлым запахом нафталина. Я страшусь поднять на нее глаза: ее взгляд ответит мне моим отражением, и кто-то скрипучим голосом довершит церемониал, представив эту уродливую маску "Гордыня" и трижды стукнув жезлом по полу, отчего пылинки вспорхнут стайкой белых мотыльков, чей век безупречно недолог…
От прикосновения ее пальцев мне холодно, азот струится по жилам, подбирается к сердцу, заключая его в хрустальную оправу льда, прозрачную и прочную: отныне сердце – моя тайна, похороненная в ледяной гробнице. В моей груди – вечная прохлада, в моем одиночестве – вечная мерзлота…
Ты помнишь, милый, то время, когда еще слезы мои были соленой влагой, не годной для жизни, бесполезной забавой для нас двоих, вроде шарады, в которой я загадываю одно, ты угадываешь другое, и мы оба делаем вид, что блефуем, потому что ставка – поцелуй – всего лишь разменная монета в наших карманах, полных густеющими сумерками и волнующим ароматом жасмина? Ты помнишь, когда твои губы, целуя мои влажные щеки, покрылись вдруг каплями росы, удивительно пресной?.. Хрусталики алмазных слез на алом полотне губ – то мое ледяное сердце прощалось с тобой и со мной, оно прощалось с нами, в пресной воде выплакивая последние капли той реки, что навсегда пересохла.
Доверие, чьи воды омывали наши берега, щедро даря плодородием чувств, орошало прозрачным потоком хрупкие ростки нашей юной любви, что, упиваясь благодатной влагой, тянулась к солнцу с противоположного берега, лианой оплетая лучи, преодолевая с ними реку и, достигнув новой земли, глубоко прорастая в почву.
Теплая влажная земля как спокойный поцелуй твоих губ утром на прощание, когда безумство и страсть уже спрятаны под вуалью уходящей ночи, и только где-то на дне твоих глаз мне улыбаются пляшущие звездочки, что укрылись там до наступления темноты, которая обнимет меня твоими руками, накроет твоей близостью. А потом снова будет утро, за ним бледной тенью моих желаний промелькнет день, уступающий свою вотчину пядь за пядью ночи и нам, распластанным на звездном покрове полуночного неба. Секунды ровной дорожкой складываются в Млечный путь, убегая в бесконечность, и я, теряя из виду их следы, верю, что спокойный поцелуй твоих губ утром на прощание – это вечность, дарованная нам; вечность, корнями насквозь проросшая Вселенную, центр которой – ты.
Я не запомнила первое утро своего одиночества. В моих снах колосились золотые нивы, ронявшие наземь перезрелые зерна, а солнце равнодушно выжигало землю, вытравливая из ее недр последнюю влагу, жалким ручейком сочившуюся в реку, чьи воды омывали наши берега…
Зеркальная поверхность реки отражала неверное в своем тепле и свете солнце, не замечая, как в приступе самолюбования лучи его всё глубже проникали в ее плоть, дотягивались до самого дна, застревали в иле, будоража его, смешивая с чистыми потоками, уже закипающими в горячечном бреду, распаленными солнечными прикосновениями, испаряющимися капля за каплей...
Река доверия, еще недавно полноводная, мелела, под мутной водой тая коварное рыхлое дно, что проваливалось подо мной всякий раз, когда я пыталась вброд добраться до твоего берега, коснуться твоей земли, в сомкнутых ладонях принести живительной влаги, дабы этой жертвой вымолить у твоего солнца лечащее объятие, от которого согревалось мое простуженное сердце, отбивающее размеренным ритмом неровные шаги нашего счастья.
Мое сердце остановилось, когда гибкие лианы любви, лишившись последней влаги, иссохли, обреченно поникнув стеблями в пропасть, бывшую когда-то руслом реки, соединявшей нас, и ставшую изрытым моими подозрениями, иссушенным твоей ложью рвом, отныне защищающим друг от друга две крепости на разных берегах, на дне своем погребающим парламентеров надежды, укрывая их саваном белого флага.
Два берега, две крепости, две жизни, соединенные и разлученные рвом.
Мы были так близко, что, казалось, протяни мы руки, и пальцы наши сомкнутся, образовав призрачный мост между берегами, по которому мы неслышными шагами теней снова найдем дорогу друг к другу.
Мы были так далеко, что солнце с твоей стороны не могло дотянуться лучами до моего заиндевевшего берега, скрывающего под ледяным настилом бесплодные трещины, по прихоти судьбы повторяющие скорбный рисунок мелких морщинок, затаившихся в уголках моих губ, что слишком часто сжимались, запирая в своей темнице рвущийся на волю крик боли, мольбу о спасении.
Мольбу к тому, кто уже не вернется; к тому, чей след растаял, обернувшись напрасной нежностью заломленных рук, холодом одиночества, веющим от крепостных стен; к тому, кто растворился в далеком горизонте, пыльном от быстрых шагов удаляющейся надежды. Одиночество – горькая половина целого: думала ли я, что быть для тебя единственной значит остаться одной?