Она подошла неслышно, сзади, закрыла глаза ладонями. Он вздохнул, встал с кресла, взял её руки и обернулся.
- Что случилось, малыш? – спросил он нежно и грустно, как всегда зная ответ…
- Я хочу есть, - тихо сказала она, смотря ему в глаза и по-детски улыбаясь.
- Конечно, давай я потушу овощи, или сделаю салат. Или ты хочешь какой-нибудь суп? - сбивчиво забормотал он, всё ещё на что-то надеясь.
- Ты знаешь, чего я хочу, - ласково произнесла она.
Её влюблённые глаза не двигались, расширенные зрачки затягивали в себя, даже ладошки вспотели от волнения.
- Ну хорошо, - вздохнул он.
И они пошли на кухню. Она села рядом, достала сигареты и тихонько закурила, не сводя с него настороженного любящего взгляда. Она даже не моргала – всё смотрела и смотрела, как он повязывает передник (с Бэмби; она подарила его ему после самого первого раза, а то он закапал любимые светлые джинсы), нарочито громко гремит кастрюлями и сковородками, мокро звенит вилками и ножами в раковине. В воздухе запахло средством для мытья посуды. Она поморщилась, и он включил вытяжку.
- Как ты хочешь сегодня? – спросил он громко из-за шума вытяжки.
Её лицо осветилось улыбкой, которую он так любил – пока её не стало вызывать только одно. Теперь он её боялся и старался не смотреть.
- Наверное, с картофельным пюре и грибами, - медленно проговорила она. Потом, подумав, добавила – Ты только не обижайся. – И затянулась сигаретой.
- Не буду, - сказал он. – Но, может, всё-таки не сегодня? Давай хотя бы через пару дней, а? Ведь так мало осталось… а пюре с грибами я тебе и так сделаю. Вкусное.
Она непонимающе посмотрела на него.
- Да нет, ничего, - вздохнул он. И стал чистить картошку.
Пока жарились грибы, он готовил соус и салат. Он мог сделать всё быстрее, но старался оттянуть самое последнее, то, что ей было от него нужно. Руки делали всё сами, он ни о чём не думал. Просто тщательно нарезал огурцы и помидоры, смешивал грибы с луком, помешивал пюре деревянной ложкой. Он ни разу не обернулся, но знал, что она курит и следит за каждым его движеньем. И болтает ногами.
Огромное фарфоровое блюдо (он всегда удивлялся, как в неё, такую худенькую и маленькую, столько влезает) постепенно заполнялось океаном жёлтого пюре, на котором чернели горы из грибов и салата.
«Я как бог из каких-нибудь чукотских мифов», - хмыкнул он про себя, забывшись. – «Какая-нибудь Утка или Морж-Отец. Ну или…» И осёкся, вспомнив, что ему сейчас надо будет сделать.
Наконец, он напустил на свой мирок дождь из кинзы и петрушки. Придирчиво посмотрел. «Нет, вроде бы всё. Что ж, пора».
Он достал из ящика стола огромный зазубренный нож.
«Какая прелесть», - захлопала она в ладоши, увидев его когда-то на витрине. «ДЛЯ О-МА-РОВ», - прочитала она по слогам и улыбнулась. «Это мой подарок тебе на все дни рождения, которые я пропустила из-за того, что мы не были знакомы… Мой крабик». – И мило хихикнула.
Он впервые воспользовался им тем же вечером.
- Удобно? - заботливо спросила она.
- Ещё бы, - натянул он резиновую улыбку под мёртвые глаза, - совсем другое дело. Вот что значит техника.
Она поцеловала его в губы, и они занялись любовью прямо на столе.
«Да… тогда мы ещё занимались этим», - с грустью вспомнил он. – «А теперь ей от меня нужно только одно. Ладно, неважно. Раньше начну, быстрее кончится».
Он снял майку и аккуратно сложил её на стуле. На столе уже стоял маленький тазик; он склонился над ним и приставил кончик ножа к одному из бесчисленных шрамов на груди. Резко выдохнул и с силой надавил. Сзади сдавленно ойкнули – она никак не могла привыкнуть. Тело как будто плюнуло кровью, она хлюпнула об дно тазика одним комком, за которым сразу зажурчали тугие струйки; с таким же звуком бабушка выдавливала молоко из коровы в ведро, когда он был маленьким и жил в деревне. Он улыбнулся, вспомнив вкус парного молока, и тут же почувствовал солёный едкий запах собственной крови. Его чуть не стошнило; он побледнел и зацепил зазубринами рёбра. Действуя лезвием как рычагом, он расширил дыру в груди достаточно, чтобы залезть туда рукой и вытащить сердце.
То есть то, что от него осталось.
Неуклюжий бесформенный обрубок оказался совсем маленьким. Это кусочек его души бился абсолютно бесшумно, и ему показалось, что у него на руке сидит маленькая морская свинка, испуганная, с чёрными глазками-бусинками, и дрожит, дрожит, дрожит… Он снова вздохнул, ощущая вспотевшей спиной жадный и любящий взгляд.
«Пожалуй, тут только на два раза и осталось», - думал он, взвешивая на ладони когда-то большое сердце. – «Как обычный шмат мокрого мяса». Потом – была не была – положил его на деревянную доску, где уверенно разрезал на два куска, один чуть больше другого. Тот, что поменьше, он осторожно положил обратно в дыру между рёбрами. Грудь захлопнулась как устрица, втягивая боль обратно в себя.
Она беззвучно поднялась и тронула его за плечо. Он медленно повернулся, и она нежно слизала кровь, оставшуюся на коже и ноже.
«Как пенки, которые я выпрашивал, когда мама делала варенье», - против воли улыбнулся он, и она ответила ему любящей улыбкой, от которой он не успел отвернуться.
С каким-то злым остервенением о начал нарезать оставшийся кусок на тонкие полоски, глубоко вдавливая нож в дерево. Потом положил их на край блюда и поставил всё это на стол перед ней.
- Ешь, а то остынет, - строго сказал он.
- Хорошо, любимый, - ответила она и изящно взяла вилку.
Он сидел напротив и смотрел, как она ест.
- Вкусно? – Спросил он, когда блюдо снова стало белым.
- Ещё бы, - облизнулась она и посмотрела на него голодными глазами. – Только мало, - и вытерла салфеткой струйку крови из уголка рта. - Но, может, ещё хоть кусочек? Пожалуйста… очень-очень хочется.
Он вздохнул.
- Там на один раз и осталось, любимая. На последний, понимаешь?
- Ага, - грустно вздохнула она. – Так мало… жаль, у тебя такое вкусное сердце. Самое-самое вкусное. Ты самый лучший. Я так тебя люблю.
- Я тоже тебя люблю. Можно твою сигарету?
- Они с ментолом.
- Да какая разница…
Он вышел на балкон и затянулся холодным ментоловым дымом.
- Ну вот почти и всё, - сказал он засыпающему городу. – Ты извини, но осталось только на один раз. Ну, может, на два. И всё – как мне жить без сердца? Так что я скоро уйду… ты тут не скучай без меня ладно? И позаботься о ней, хорошо? Она же не виновата, она хочет как лучше. И я ведь её люблю…
Он затянулся ещё раз и подумал: «Как хорошо, что это не последняя сигарета. Я бы тогда стоял, пытался насладиться ей как-то по-особому, думал о чём-нибудь грустном. Пафосно так, сентиментально. А сейчас я просто курю, потому что впереди ещё немного жизни, немного времени, которое можно тратить. Хотя бы на то, чтобы просто курить».
Он бросил окурок, и тот маленькой звёздочкой полетел с балкона. В этот момент что-то острое ударило его под лопатку. Резкая боль парализовала его тело, он не мог пошевелиться, а острые птичьи когти сжали его сердце и выдрали наружу. Он согнулся от боли, и что-то сильно толкнуло его через стекло, вниз, к Городу, на холодную улицу. В полёте он перевернулся на спину и увидел, что она держит в руке последний кусок его сердца. Она улыбнулась ему самой красивой и самой любящей из улыбок.
Он упал на промёрзший асфальт и битое стекло. Дыра в спине точно накрыла недокуренный им бычок, и тот сжигал живое мясо. Все его кости были переломаны, гниющая боль пульсировала во всём теле, он не мог пошевелиться – но он был жив, пока живо было сердце.
- Я люблю тебя, - прошептал он, глядя на единственный огонёк высоко вверху – окно кухни. – Доедай, и я, наконец, высплюсь. - Подумал он, коченея от холода.
Но время шло, свет в окне погас, а он всё дышал и дышал, и его волосы покрывались инеем…
«Наверное, ты оставила немного на потом, любимая. Глупая… я бы и так отдал тебе всё до конца, неужели ты не поняла, любимая? Просто я не хотел, чтобы у тебя заболел животик… только и всего. А ты меня опять не поняла», - думал он и корчился от холода, и сгорал от боли в переломанных костях, и шептал вверх – любимая, любимая, люблю тебя…
Последний кусочек сердца она съела на завтрак. Он умер с открытыми глазами, улыбаясь, и его улыбка немного растопила холодное февральское небо.
) я продолжил гулять с друзьями. Там все... эммм, ну во всяким случае что-то понимающее в стиле люди заценили мой прикид и новую причу;) Теперь я для всех эмо-бой)) Если честно, мне пофигу, пусть считают меня кем угодно. Я никогда себя эмо не называл и в общем-то не считал. Я такой какай я есть, и мне нравится быть таким, очень нравится;) ЗАТО!.. Я наконец узнал, как правильно резать вены;))
Уря)
сижу и сияю как начищенный медный таз))))
