Ну и в глухомань же его занесло!
И телефон, конечно, здесь не ловит: ну давай, дружок, покажи, на что ты способен без этих современных технологий — на которые так понадеялся, что бумажную карту прихватить и не подумал.
Гость пожимает плечами, поправляет рюкзак и, сунув бесполезный телефон в карман, шагает дальше вдоль дороги. В конце концов, рано или поздно эта промзона должна вывести куда-нибудь к людям: не может же она быть бесконечной.

Человек, любезно подобравший на обочине пару часов назад и высадивший у нужной отворотки, только указал примерное направление — «ну, где-то там, по указателям смотрите, больше сказать ничего не могу»; поэтому нет никаких гарантий, что действительно попал в тот самый город.
— Да разве ж это город? — бормочет Гость себе под нос, оглядывая покосившиеся деревянные домики, в окнах которых — вот удивительно! — горит свет. — Сущая деревня, честное слово...
Если бы не эти светящиеся окна — решил бы, что отсюда давным-давно сбежали все, кто только мог. Потому что жить с поломанными заборами, ржавыми почтовыми ящиками прямо на улицах и практически полным отсутствием связи (одна жалкая «палка» в уголке экрана не в счёт) — удовольствие для особых извращенцев. Но раз уж здешним жителям такие удовольствия по душе...
Хорошо, что с делом, приведшим его сюда, можно разобраться за считанные минуты.
Правда, небо на востоке уже вовсю темнеет; не придётся ли задержаться на ночь — исключительно ради собственной безопасности?..

Нужный дом оказывается в конце улицы; это ещё смутно помнит по карте, которую долго изучал в телефоне, прежде чем собрался сюда. Жаль, не додумался изучить заодно карту пути к городу; но ничего, вот же, дошёл и по указателям, не заблудился в жутких лесах, не сложил в болотных топях буйну голову — ведь так обычно в сказках пишут?.. Или буйну голову принято вешать? Но причин её вешать — ровным счётом никаких; наоборот, невероятно легко на душе, вот-вот крылья за спиной распахнутся: сейчас всё наконец-то займёт свои места.
Судя по свежей краске на стенах, об этом доме хоть как-то заботятся. А в остальном — та же беда: врос в землю, покосился (почти незаметно, но всё-таки), и несчастный забор держится на честном слове...
Гость стучит в дверь — надеясь, что она не вздумает сорваться с петель, — и торопливо повторяет про себя историю, заготовленную для хозяев. Но когда ему открывают — пару мгновений очень глупо хлопает глазами: а хозяйка удивительно молодая, едва ли ей больше тридцати. Думал, такие точно сбежали куда подальше из этой глухомани: в мире столько прекрасных дорог, выбирай любую!
Впрочем, мог бы и догадаться...
Наконец, опомнившись, приподнимает шляпу:
— Доброго вечера. Вы — хозяйка этого дома, верно?
— Верно, — кивает она, оправляя джинсы; современно одевается, надо же, и блузка с вышивкой явно из сегодняшних дней. Интересно, в соседний город за одеждой выбирается или здесь всё не так безнадёжно?.. — А вы ко мне по какому вопросу?
— Мне сказали, в этом доме можно найти часы... приблизительно позапрошлого века. Я, знаете, что-то вроде коллекционера: охочусь за старыми часами; только не для себя собираю, а в музеи отдаю.
— Найти-то можно, — усмехается хозяйка; и, посторонившись, приглашает: — Вы проходите, разувайтесь; пальто, вон, можете на вешалку...
Гость вежливо кланяется: спасибо, вы очень любезны — и заходит в дом.
Рюкзак он тоже оставляет в прихожей: не понадобится тут никакой рюкзак.

Часы, конечно, впечатляют: тёмный деревянный корпус, украшенный тончайшими узорами-завитушками, изящные чёрные стрелки и маятник. Гость рассматривает их со всех сторон и одобрительно кивает — так, словно разбирается в возрасте и ценности; а впечатляется на самом деле количеством пыли — можно подумать, их с того самого позапрошлого века никто никогда не протирал. А ещё — не заводил; или просто дал сбой старый механизм, а мастера так и не нашлось. Ну кто бы сомневался...
Краем глаза он то и дело ловит взгляд хозяйки — и тот неизменно полон ревности и тревоги. Ещё бы, пришёл тут незнакомец, изучает восхищённо её главное сокровище, а если вдобавок что-нибудь случится?..
— И сколько же вы за них просите? — наконец отворачивается от часов Гость.
— Нисколько, — качает головой хозяйка. — Я их не продам. К тому же они давно стоят и не подлежат починке; зачем музею такие нужны?..
Гость выдыхает с облегчением: что бы он стал делать, если бы часы ему всё-таки продали? — но лишь мысленно. А внешне изображает досаду: хмурится, закусывает губу, бормочет даже: «Ну вот, столько часов пути коту под хвост...»
Хозяйка мягко гладит плечи:
— Мне жаль потраченного вами времени... Быть может, останетесь на ночь у меня? Куда вам идти по темноте?..
— Буду весьма признателен, — улыбается Гость.
А сам хмыкает в усы: не подлежат починке, говорите?..

Кровать у хозяйки всего одна; и Гость ложится с самого края, делая вид, что не понимает ни единого намёка на то, чем мужчине и женщине стоит заняться в одной постели. Тоже мне, нашла дурака, а то я не знаю, как ты голодна...
Убедительно притворяться спящим он научился давно — и чужой сон от притворства отличает без ошибок. Поэтому когда хозяйка, недовольная его вполне натуральными сопением и храпом, всё-таки засыпает — выскальзывает из кровати и на цыпочках прокрадывается в гостиную, не забыв тщательно прикрыть за собой дверь. Мы же не хотим испортить сюрприз, верно?
Часы над камином вопросительно качают маятником: ты к нам? Или чудится в темноте?..
— Давайте-ка вдохнём в вас жизнь, — шепчет Гость. И бесшумно открывает посеревшую от времени дверцу.
Никогда не вникал в устройство механизмов; скорее просто чувствовал, что им нужно, чтобы обрести самих себя, — как и с людьми, как и со всем миром. И по мере сил это выполнял. Вот и сейчас — ничего не соображая, вычищает пыль и паутину, дёргает цепочки, проворачивает шестерёнки — и, потирая небритый подбородок, прислушивается чутко к часам: так, не так, что скажете?
И когда старый механизм, щёлкнув, наконец тянет за собой время — Гость потирает руки и возвращается в спальню — уже зная, что хозяйка проснулась с первым же щелчком её часов.
— Взгляните, я их починил! Идут как миленькие!
— Что ты наделал... — шепчет подскочившая с кровати хозяйка, бледнея от ужаса. Тянет к его горлу дрожащие руки с длинными когтями, но только бессильно валится на пол и визжит так, что звенят стёкла: — Что! Ты! Наделал!..

Годы наконец берут своё, и молодая хозяйка сначала обращается старухой, а потом и вовсе рассыпается в прах. Когда затихает последний отзвук её визга, Гость, не переставая ухмыляться, отряхивает руки. Работа сделана — и сделана более чем успешно: ну кто бы ещё управился за какие-то пару часов?..
Гость, подхватив рюкзак, выходит на улицу и тщательно прикрывает за собой дверь. В этих краях летом светает рано, и можно шагать к дороге и ловить попутку, не боясь заблудиться.

За спиной, в доме, остаётся лишь мерный ход часов — как и должно быть.
Всему своё место.
Всему мёртвому — смерть.