Просто о том, как хорошо собраться всем вместе, чтобы отпраздновать наступление нового года.
***
— А у нас будет ёлочка? — S. падает почти из ниоткуда и, как водится, повисает на Курьере.

Не совсем, конечно, повисает, просто обнимает сзади за шею, утыкается носом в плечо и тихонько сопит.

— Ты откуда свалился? — удивляется Курьер. Даже по сторонам оглядывается, но вроде бы неоткуда так на него сигать.

Да и не сигал он, не сигал, это просто преувеличение; опустился осторожно, мягко обнял — но всё равно неожиданно получилось, не слышно ж было никого.

— Со шкафа, — смущённо бормочет S. — Я там сидел, чтобы не мешаться под ногами. — Он отпускает шею, берёт за руку и заглядывает в глаза. — Я очень хочу помочь. Но чем?

Глаза у него совершенно прозрачные; и пока Курьер их не увидел в первый раз, даже не думал, что бывает прозрачный цвет. Хотя это всё неверно, прозрачный — не цвет вовсе; но ничто иное не описывает глаза S. так удачно и так... правдиво.

Курьер помнит, как Мертвец пришёл в квартиру — к тётушке Хельге, конечно, они все там собираются, — как жался у него за спиной не пойми кто... А потом этот не пойми кто увидел Волка, с визгом кинулся к нему и повис — в прямом смысле, обхватив руками и ногами. Волк чуть не завалился на пол, хорошо хоть Курьер их обоих удержал; а не пойми кто, совершенно чёрный, совершенно нечеловеческий, висел и тараторил, как счастлив наконец-то встретиться по-настоящему, как рад, что оказался здесь и что больше не придётся быть одному, как любит Волка — и Курьера тоже любит, и Мертвеца, и всех-всех-всех, потому что если бы не они...

«Я думал, это просто сон», — тихонько пробормотал ошарашенный Волк. Отлепил от себя чёрного не пойми кого и повёл на кухню — поить чаем и слушать рассказ, что вообще такое произошло.

Не пойми кто представился S. и объяснил, что это он приходил к Волку во снах, он устраивал кошмары с ножницами, чтобы Волк к ножницам привык и научился их не бояться. Странная, конечно, логика: страх страхом вышибать; но, видимо, сработавшая, потому что своих звёздных ножниц Волк не боялся ни единого мгновения.

Ну и неужели кто-нибудь думал прогнать S. — или оставить его у Мертвеца и коллекторов? Если учесть, как долго они с Волком виделись-общались во снах — и как он не отлипал от Волка весь вечер, ходил за ним хвостом, будто Волку своего хвоста мало, — ему только с Волком теперь и жить. И Курьер был совершенно не против: чем больше, тем веселее, разве нет? Правда, кровать у них всего одна, и если двум ещё хватало, то трём... В тесноте, да не в обиде, верно?

Тряхнув головой, Курьер улыбается:

— Давай спросим про ёлку — и тогда решим, что тебе делать.

S. часто кивает и покрепче сжимает его руку.

Спрашивать про ёлку, конечно, надо у тётушки Хельги: её же квартира, в конце концов. А тётушка Хельга возится на кухне с салатами; точнее, не столько возится, сколько командует коллекторами, взявшимися помочь с готовкой:

— Режьте тоньше, мальчики, а то это никто не прожуёт. Ты куда опять кидаешь такие толстые огурцы? Немедленно разрежь ещё на две, а то и три, части. Ты думаешь, я ничего не вижу?

И мальчики, которым тётушка Хельга едва по плечо, послушно разрезают огурцы ещё на две-три части и тонкими дольками нарезают помидоры — благо, острые ножи позволяют.

— А у вас есть ёлка? — интересуется Курьер. S. жмётся к нему, стараясь занимать как можно меньше места, и покусывает кончик своей косички.

— Ёлка? — переспрашивает тётушка Хельга; отходит к окну, задумчиво постукивает по подоконнику. Бросает внимательный взгляд на коллекторов, но они только поддёргивают закатанные рукава свитеров. — Что-то не припомню, чтобы у меня была ёлка... Значит, надо в магазин сбегать, если их там ещё не разобрали.

А коллекторы вдруг откладывают ножи.

— А зачем нам ёлка? — хитро улыбается первый коллектор. Второй продолжает, улыбаясь ничуть не менее хитро:

— Зачем ёлка, если у нас есть...

— Такой замечательный воздушный змей! — заканчивают они одновременно.

Первый хватает S. под мышки — S. тихонько визжит, но даже не пытается вырваться, — ставит посреди кухни. Второй задирает на S. водолазку и щекочет бока, чтобы высунулись наружу щупальца.

— Разве не похож на ёлку? — оборачиваются они.

Курьер тихо фыркает, прикрывшись рукой, не зная, как отреагирует на его смех S.; тётушка Хельга просто качает головой. А S. осторожно посмеивается и, перехватив подол задранной водолазки, вытягивает щупальца в стороны, и так они ещё больше похожи на еловые ветки.

— А можно? — тихонько спрашивает он, глядя то на Курьера, то на тётушку Хельгу. — Можно я побуду ёлочкой?

— У нас свободная страна, — смеётся Курьер, — каждый может быть кем захочет. — И полувопросительно смотрит на тётушку Хельгу: можно, да?

— Можно, — кивает тётушка Хельга. — И вот что, мальчик: возьми-ка стул и залезь на антресоли. Ёлки у меня нет, но украшения, кажется, где-то там лежат.

Курьер уже берёт табуретку: зачем идти за стулом, если табуретка тут, под рукой? — как S. неожиданно громко говорит:

— Можно и без стула обойтись, — и смущённо расправляет водолазку. — Где антресоли?

Тётушка Хельга указывает на потолок небольшого коридорчика между кухней и прихожей. S. останавливается почти под самыми дверцами антресолей, сосредоточенно глядит куда-то перед собой и медленно поднимается в воздух, смешно поджимая под себя ноги.

— Мы думали, ты только змеем летать умеешь... — выдыхают коллекторы, цепляясь за свитера друг друга, серые и одинаковые.

— Не только, — чуть улыбается S. Замирает в воздухе, открывает дверцы и осторожно вытаскивает большую картонную коробку. — Вот эта?

— Эта, эта, — кивает тётушка Хельга.

S. опускается, и Курьер немедленно заглядывает внутрь коробки. Она полна самых разнообразных ёлочных игрушек: и шариков, и каких-то фигурок, и мишуры, и этих странных штук, которые он всегда называл кукурузой — потому что ну очень похожи на кукурузный початок. Если учесть, что из S. получится не такая уж высокая и ветвистая ёлка, украшений более чем хватит.

— Пойдём в комнату, — Курьер касается его плеча. — Буду тебя наряжать.

Кажется, не будь в руках у S. коробки с игрушками, он бы запрыгал от радости. А так лишь улыбается во весь рот и часто кивает.

— Идите, идите! — шутливо прогоняет их тётушка Хельга; и строго глядит на коллекторов: — А вы чего тут встали? А ну-ка берите ножи и вперёд! Времени остаётся не так уж много!

«Не так уж много» — это целых полтора часа; и чего за это время можно не успеть? Ну не пир же на весь мир они тут собираются устраивать...

— А Волк вернётся до полуночи? — спрашивает S., опуская коробку на пол в комнате. — Не хотелось бы праздновать без него.

— Ага, — кивает Курьер. — Мертвец, конечно, зверь, но не станет он его задерживать. Да и сам обещал явиться. — Он задумчиво оглядывает S. и просит: — Сними водолазку, а то щупалец будет не видно.

S. немедленно стягивает водолазку и аккуратно складывает на диване; расправляет штаны, снова выпускает щупальца и замирает посреди комнаты.

— Где мне лучше встать?

— Думаю, у стены, вон там, — указывает Курьер.

S. послушно становится туда и смущённо улыбается:

— Наряжай.

Выбор небогатый, вешать особо некуда: не так уж много у S. конечностей; но Курьер выкручивается как может. Первым делом вешает шары — по одному на щупальце; вслед за шарами — по небольшой подвеске, чтобы смотрелось не слишком перегруженно. На кончики некоторых щупалец он надевает пушистую кукурузу; а две подвески вешает S. на уши. S. фыркает, но не возражает.

Настаёт черёд мишуры. Курьер обматывает ей шею S., раскладывает по плечам, обвивает щупальца. Колючая мишура, видимо, щекочется: S. ёжится и хихикает, переступает босыми ногами на ковре, но не просит перестать — уж очень хочется ёлкой побыть.

— Ну вот, кажется, так, — чешет подбородок Курьер. Отходит на несколько шагов, оглядывает; в завершение набрасывает на волосы длинный серпантин и довольно кивает: — Прекрасная ёлка. Необычная и прекрасная.

S. опускает голову — смущённо, должно быть, — и шепчет в ответ:

— Спасибо.

В ту же секунду в дверь стучат — и вдобавок рычат для тех, кто стука не услышал:

— Открывай, сова, медведь пришёл!

Курьер думает рвануться в прихожую и отпереть, чтобы никого не отрывать от дел и не заставлять ждать тех, кто топчется на лестничной клетке. Но это же не его звали, это же не он сова. Пусть сова и открывает — тем более, не услышать этот стук и рык она не могла.

Но высунуться из комнаты и полюбопытничать никто не мешает.

Сова — то есть тётушка Хельга, конечно, — и идёт открывать; на полпути оборачивается и грозит пальцем:

— И не думайте, что я не вижу, как вы таскаете из салата кукурузу!

— А что мы? — в один голос восклицают коллекторы. — А мы ничего!

За дверью оказывается... ну, не то чтобы медведь; тётушка Хельга так и смеётся:

— Сова-то здесь, а вот что-то вместо медведя я вижу двух волков и одного человека.

Не-медведь проходит в квартиру и оказывается и правда двумя волками — белым и чёрным; и на чёрном сверху сидит человек в куртке. Не медведь, как ни крути, под каким углом ни смотри; хотя Курьер даже вверх ногами посмотреть пытается, чуть не падает и усаживается на подлокотник дивана, продолжая наблюдать уже сидя.

— С медведем хорошо звучало, — скалится чёрный волк. — А с человеком и волками что? «Сова, открывай, пришли два волка и один человек»? Тьфу!

Тётушка Хельга только качает головой и запирает дверь.

— Раздевайтесь и грейтесь; скоро будем накрывать на стол, понадобится ваша помощь.

Белый волк в одно мгновение перекидывается в человека — в Волка, конечно же, в куртке, шапке и ботинках: превращаться в зверя вместе с одеждой он научился, а вот как обратно в человека вернуться уже в другой, так и не понял.

Волк расстёгивает куртку, приветственно машет рукой; и человек, спрыгнувший с чёрного волка, к нему присоединяется: и шапку снимает, и неуверенно здоровается кивком головы. Человека Курьер тоже знает; человека зовут Ёрр, и без неё полгода назад ничего бы не получилось.

А чёрный волк — это, конечно, Мертвец; и облик он меняет постепенно, позволяя образу волка точно бы стекать, обнажая образ человека. И хотя, в отличие от Волка, он меняет одежду на домашнюю, на кофту вместо куртки, — ботинки оставляет из принципа — наверное, чтобы с достоинством их расшнуровать, попутно всячески повертевшись под носом у остальных.

Мертвец обожает новые ботинки; коллекторы шутят, что он готов притащить их в постель, уложить на подушку и спать с ними в обнимку. Но сейчас, вместо того чтобы хвастаться ботинками, Мертвец тыкает в Ёрр и заявляет — явно хвастаясь другим:

— Я спас эту несчастную студентку-третьекурсницу: она собиралась в новогоднюю ночь делать курсач!

— Конечно, — ворчит Ёрр, складывая шарф в шапку, — а потом сам же по мою душу и явишься, когда этот курсач будет не сделан.

— Ну так это я потом, — осклабливается Мертвец. — А сейчас я не на работе, сейчас я благородный рыцарь и белый конь в одном лице...

— Скорее ты наглый человек и чёрный волк в одной морде, — перебивает Ёрр. Но не сердится, несмотря на тон; Курьер давно уже понял, что она всегда ворчит и язвит. А вот если бы она не ворчала и не язвила...

— Спасаешь их тут, на спине таскаешь — а тебе никакой благодарности! — Мертвец патетично вскидывает руки к потолку. — Уйду я от вас.

— Не уходи, — просит из комнаты S., — а то замёрзнешь ещё. А у нас тепло, у нас салаты и ёлочка, — он осторожно крутится вокруг себя на цыпочках, демонстрируя украшения и мишуру.

— Ты, что ли, ёлочка? — фыркает Мертвец.

— Ага! — с счастливой улыбкой кивает S.

Пофыркав себе под нос, Мертвец разувается, стаскивает кофту и, приблизившись, набрасывает её на плечи S.

— До полуночи ещё далеко, — поясняет он. — Не хочется, чтобы ёлочка превратилась в сосульку.

S. чуть сжимает его руки, благодарно хлопая ресницами, и поправляет накинутую кофту.

— Спасибо.

— Нет проблем, — довольно скалится Мертвец и уходит не то на кухню, не то в ванную.

— Ты чего так долго? — S. с лёгким упрёком глядит на Волка. Волк, впрочем, этого не видит, он расшнуровывает ботинки, склонившись к самому полу; но отвечает:

— Да там людей... куча целая! Ты же знаешь, как много выбирает себе дедлайном именно конец года. — Он выпрямляется и отфыркивается от попавших в лицо волос. — Думают, это будет тянуться целую вечность и они всё успеют. Некоторые успевают, впрочем; а некоторые не рассчитывают силы и время, и приходится их подгонять.

— А некоторые дают взятки... — тянет Ёрр; и Волк поддакивает:

— Ещё как дают. Пользуются тем, что Новый год, и суют то выпить, то закусить, то прямо деньгами... Некоторым Мертвец так и прощал — ну, если что-то совсем несерьёзное; так что ему, — Волк фыркает, — можно уже не наливать.

Словно в подтверждение, Мертвец возвращается, напевая себе под нос:

— Я снова пьян, но пьян не от вина, а от веселья пьян, пьян...

Курьер прищуривается, но по Мертвецу и не скажешь, что он пьян: по жизни такой... лёгкий и весёлый, то шутит, то песни поёт, то вдруг подначинает в догонялки или прятки сыграть... Сколько ему лет-то? Курьер не помнит, называл ли Мертвец свой возраст; но внешне — разве что немного их постарше. Хотя смотря в каком облике... Впрочем, когда он является в виде дедлайна, в голову не приходит задумываться о возрасте.

Мертвец заходит в комнату и падает на диван, вытягивается почти во весь рост и зевает:
— Уста-ал...

Волк и Ёрр тоже пропадают где-то в направлении ванной и кухни; шумят водой, о чём-то говорят с тётушкой Хельгой... S. отдаёт кофту Мертвецу, возвращается к стене и распрямляет щупальца.

— Ты чего? — удивляется Курьер. — Посиди ещё.

— Где ты видел сидящую ёлку? — негромко фыркает S. — Мне ж не только в полночь надо там стоять; надо с самого вечера... — Он переступает с ноги на ногу и замирает, как и положено ёлке.

В комнату входит Волк — и сразу же кидается к Курьеру, чуть не роняет его с дивана, вцепившись в бока — холодными руками!

— Какой ты замёрзший, — шипит сквозь зубы Курьер.

— Не то слово! — радуется Волк и усаживается рядом, на подлокотник дивана. — Зато ты очень тёплый, я о тебя погреюсь.

— Нас прогнали с кухни, — полузадумчиво сообщает Ёрр. — Сказали, что коллекторы со всем справятся. А вот кое-кому, — она слегка пинает Мертвеца по ноге, — велели раскладывать стол. Так что иди и раскладывай.

— Отдохнуть не дают честным дедлайнам, — ворчит Мертвец; но поднимается с дивана, и на его место немедленно усаживается Ёрр. Впрочем, ей немного проблематично занять весь диван, поэтому Курьер и Волк с радостью помогают, пересаживаясь с подлокотников на кое-чего помягче.

Поэтому когда Мертвец выдвигает стол на середину комнаты и раскладывает его, диван оказывается уже занят.

— Вот наглая молодёжь пошла, — вздыхает Мертвец и с видом страдальца укладывается — почти падает — под стол.

— Наглая, наглая, — поддакивает Курьер. — Но тебе придётся с этим смириться.

— Ничего, — утешает S., — скоро будем праздновать, там всем места хватит.

— Да мне и тут хорошо, — фыркает Мертвец, вытягивая ноги. Хорошо хоть мимо стола никто не ходит — и не спотыкается, например, с полной салатницей в руках.

Впрочем, секунду спустя коллекторы с салатницами бесшумно возникают на пороге комнаты — стоило подумать, как они уже здесь, ишь ты!

— Нужна скатерть, — замечает первый, — за голым столом есть неприлично.

— Достаньте, пожалуйста, — просит второй. — А то мы не можем, у нас салаты. — В доказательство они оба поднимают над головой салатницы, сжимая их обеими руками.

— Я тоже не могу, я ёлочка, — негромко извиняется из угла S., хотя уж от него никто не требует срываться с места и доставать скатерть.

— Ты крайний, — пихает Курьер Волка. — Иди и доставай.

Волк и правда крайний: сидит ближе всех к комоду, а скатерть лежит именно там, Курьер запомнил с того момента, как они праздновали... Как праздновали то, что всё закончилось и теперь можно просто жить.

Волк даже не ворчит; поднимается с дивана, достаёт скатерть и принимается расстилать её на столе. Пару раз при этом наступает на вытянутые ноги Мертвеца — наверняка специально: даже не извиняется, а уж чтобы Волк не почувствовал и не извинился?..

— Вот, расставляйте.

Коллекторы всё так же бесшумно проскальзывают мимо лежащего — валяющегося — Мертвеца и опускают на стол салатницы; так же бесшумно уходят.

— Скоро полночь, — замечает Волк, даже не глядя на часы.

Скоро они сядут за стол, откроют упаковки с соком, положат себе салатов — сколько их там, два, три, четыре? Хватит на всех, конечно, не может не хватить.

Только второй раз они собираются вот так, все вместе, сведённые судьбой, нелепыми, но удачными случайностями. Связанные красными нитями, если можно так сказать... Насколько должно повезти, чтобы всё вот так сошлось? Курьер никогда не спрашивал — но он уверен, что ведьмы умеют колдовать с линиями вероятностей, сплетать и расплетать их на свой вкус.
Не случайно тогда именно он задержался дольше прочих курьеров; не случайно Волк, уставший дремать в парке неподалёку, решил пройти по улицам в поисках еды; не случайно S. шагнул в пустоту — целых три года назад, когда они ещё не были ни Курьером, ни Волком, ещё учились в колледжах...

Всё не случайно.

Волк опускается рядом, и Курьер, обняв его, заваливается вместе с ним на диван, устраивается головой на груди. Волк ничего не спрашивает, молча обнимает; может быть, тоже думает о неслучайностях, может быть, подводит итоги. Не одно ли и то же?..

Коллекторы снова входят — вплывают — в комнату, опускают на стол очередные салатницы. Перед уходом замечают в два голоса:

— Сейчас будем праздновать, — будто всем сидящим здесь нужно по-особому подготовиться к празднованию.

Впрочем, кое-кому не мешало бы вылезти из-под стола — и кое-кто, он же Мертвец, вылезает и вскарабкивается на подлокотник дивана; чудом балансирует там, никуда не сваливаясь, но на Ёрр глядит с такой усмешкой, что сразу ясно: скоро свалится, притом, конечно, совершенно случайно именно на диван, а не с дивана.

К счастью, ситуацию спасают шведские коллекторы: приносят стулья — тоже одинаковые, как и они сами, — синхронно ставят их к столу, синхронно подвигают и снова удаляются. А Мертвец, пользуясь случаем, тут же занимает один из стульев.

— Может, нужна помощь? — неуверенно чешет макушку Волк. — Мне как-то стыдно валяться на диване...

— Пойдём узнаем, — предлагает Курьер; и первым же встаёт с дивана. Оглядывается на Ёрр — та вздыхает:

— Я замученный студентом курсач... Замученный курсачом студент... В общем, я не пойду, извините.

И Курьер идёт вдвоём с Волком.

Шведские коллекторы бесшумно колдуют у плиты — не колдуют, конечно, просто что-то варят, но со стороны это выглядит именно так. Тётушка Хельга наблюдает за ними с лёгкой улыбкой; заметив Волка и Курьера, суёт им в руки коробки с соком и молча кивает на гостиную: сидите там, и без вас справимся.

Курьер и Волк относят коробки в комнату и сидят — а что ещё остаётся делать? Часы шагают к полуночи, вот-вот старый год сменится новым...

— Не устал? — спрашивает Курьер у S.

S. поводит плечами, смущённо признаётся:

— Устал. Но я ещё постою, потерплю. Мне же можно будет уже в полночь к вам сесть?

— В полночь ёлка превращается в воздушного змея... — бормочет Волк.

— Можно, — кивает Курьер. — И даже нужно.

В комнате снова возникают шведские коллекторы; молниеносно, будто профессиональные официанты, расставляют тарелки и кружки; зловеще обещают:

— Сейчас всё будет! — и снова исчезают на кухне.

«Всё» — это, видимо, загадочное варево в кастрюле, потому что коллекторы появляются именно с ним.

— Глинтвейн, — выдыхает Волк; и Курьер, принюхавшись, согласно кивает: и правда, глинтвейн. Как он раньше не почуял?..

Коллекторы ставят кастрюлю на стол и шумно вздыхают:

— Теперь всё. Можно праздновать.

А первый, обернувшись, интересуется:

— А ёлочка так и будет стоять в углу?

— Я же ёлочка, — с укором замечает S. — Мне положено здесь стоять. Но в полночь ёлочка превратится в воздушного змея — и тогда я сяду за стол.

В комнату входит тётушка Хельга — и вот теперь наконец-то все в сборе, все вместе; и до полуночи пять минут, а значит, самое время начинать.

Коллекторы занимают стулья, двигаются поближе к Мертвецу, с обеих сторон, синхронно кладут головы ему на плечи. Тётушка Хельга садится рядом с ними — не садится, опускается так бесшумно, будто не человек, а сова, и сейчас вцепится когтями в спинку стула и будет посматривать на всех чуть-чуть свысока. Впрочем, она и так на всех свысока посматривает, и даже рост не мешает; по-хозяйски посматривает, но по-доброму.

Курьер украдкой вздыхает: валялся тут на диване, пока они хлопотали на кухне... Да, сами сказали, что помощь не нужна, но надо было настоять, надо было предложить ещё не один раз!.. Позорище какое, а; двадцатилетний обормот.

Тётушка Хельга встречается с ним глазами и едва уловимо качает головой; и Курьер не то слышит её мысли, не то просто догадывается, что ему хотят сказать: «Мальчик, неужели ты думаешь, что если бы мне была нужна помощь, то я бы тебя не запрягла? Мальчик, неужели ты думаешь, что это самые обычные салаты и резать их мог кто угодно? Неужели ты думаешь, что и этот глинтвейн было так просто варить?»

Стрелки на часах подходят вплотную к полуночи; и Курьер чувствует, как Волк сжимает его руку. Всё было... правильно, нечего стыдиться. Да и кто бы тогда наряжал S., если бы он возился с салатами? Или S. так бы и сидел на шкафу? А какой это Новый год, на шкафу-то?..

Курьер встречается глазами с S. и улыбается:

— С новым годом, ёлочка. Пора превращаться в воздушного змея.

И S. тут же опускает щупальца (украшения падают на мягкий ковёр, ничего не разбивается) и нерешительно приближается к столу.

— Иди сюда, — зовёт Курьер, двигаясь ближе к краю дивана; и, как только S. подходит, ловит его и усаживает себе на колени, чтобы не вздумал говорить, что посидит на подлокотнике или и вовсе стоя будет праздновать. Хватит уже, настоялся.

— Маленькой ёлочке холодно зимой, — ухмыляется Мертвец; и кидает свою кофту, почти чудом не попадая ни в одну из салатниц: — Оденьте ёлочку.

— Я уже воздушный змей, — с лёгким укором поправляет S.; но от кофты не отказывается, засовывает руки в рукава, хоть и выглядит в ней немного нелепо: Мертвец и выше, и в плечах пошире.

Коллекторы, бесшумно встав, разливают по кружкам глинтвейн; и Курьер почти не удивляется, когда кружка оказывается удивительно горячей, будто кастрюлю только что сняли с плиты. Всё-таки в доме ведьмы празднуют, как иначе-то?

Гаснет свет — будто пробки вышибло; но на комоде и подоконнике мгновенно вспыхивают свечи, которых — Курьер готов поклясться — там не было. Но от этого лишь больше кажется, что ты в самой настоящей сказке.

— С новым годом, — усмехается Мертвец, и в глазах у него проскакивает лукавый огонёк. — Пусть дедлайны никогда не кусают за... кхм...

— Хвосты, — влезает Ёрр. — Пусть дедлайны никогда не кусают за хвосты; или кусают, но за те, которые студенческие-университетские, таким образом избавляя от них. — Заканчивается это таким тяжёлым вздохом, что Курьер почти готов поверить, что у Ёрр этих хвостов просто немерено, что они даже вот-вот станут материальными, будут высовываться из штанов.

Почти готов — но не верит: как бы Ёрр ни жаловалась, она пока не вляпалась ни в один долг.

— Пусть сны будут только добрыми... — шепчет первый коллектор.

— Но можно и страшными, — прибавляет второй, — страшные тоже нужны.

— Лишь бы не жадными, — заканчивают они оба и синхронно касаются правых щёк.

— Пусть всё, что делается к лучшему, и дальше к этому лучше делается, — чуть улыбается Волк.

— Пусть тот, кто хочет вас съесть, всё-таки вас не съедает, — посмеивается Курьер, невольно косясь на Волка. — Целых два выхода — это, конечно, замечательно, но лучше вообще в такую... ситуацию не попадать.

Остаётся всего два человека — два пожелания; и Курьер почему-то уверен, что тётушка Хельга будет желать последней. А значит...

S., точно чувствуя на себе взгляды, неловко ёрзает на коленях, умудряясь при этом не пролить ни капли глинтвейна.

— Пусть никто не будет одинок, — едва слышно шепчет он и смущённо опускает голову. Но никто не смеётся, все только переглядываются. Пожелание S., кажется, уже исполнилось: их, сидящих здесь, никак нельзя назвать одинокими.

— Пусть всё — будет, — улыбается тётушка Хельга. И в этот момент невозможно не поверить, что всё будет именно так, как загадали. Просто не может не быть.

За окном вспыхивает фейерверк, грохает где-то в небе; в соседнем дворе взлетает ещё один. Разноцветные вспышки отражаются на лицах, и все молчат, слушая, как увереннее и увереннее вступает в свои права новый год.

S. опускает голову на плечо. Курьер приобнимает его, делает глоток из кружки.

— Что-то кончается, что-то начинается, — шепчет тётушка Хельга, кутаясь в шаль. — А что-то остаётся неизменным.

— Пусть эта линия остаётся неизменной, — сонно бормочет S. — Хорошие линии не должны заканчиваться.

— Не должны... — эхом откликается Волк; и сжимает плечо Курьера.

«Какое счастье, — думает Курьер, — какое счастье, все боги всех миров, все звёзды всех небес, какое же счастье, что я тогда задержался на работе, и остановился под фонарём, чтобы свериться с картой, и не съел на обеде шоколадку... Какое же счастье, что я вообще сюда сбежал».

Волк и S., наверное, думают о чём-то похожем; или просто прижимаются с обеих сторон, разморенные теплом и глинтвейном.

Курьер прикрывает глаза.

С новым годом. С новым — неизменным — счастьем.