Мы разозлили время, и теперь у нас всегда полчаса до дедлайна (с)
***
У дедлайна большие уши — чтобы лучше слышать, где ты прячешься, дитя моё.
У дедлайна острые когти — чтобы скорее добраться до тебя, дитя моё.
У дедлайна большие глаза — чтобы лучше видеть твою панику, дитя моё.
У дедлайна острые зубы — чтобы скорее сожрать тебя, дитя моё.

***

Я стучу по клавиатуре бессмысленную чепуху: голова устала выдавать что-то понятное, пальцы устали это понятное переносить на бумагу. Может, отвлекусь немного, и дальше всё пойдёт как по маслу?

По чистому листу текстового редактора рассыпаются буквы — и незаметно, сами собой, складываются в подобие слова «дедлайн». Дедлайн смотрит на меня из текстового редактора, скалит буквенные клыки и протягивает буквенные когти: ты, наверное, устала, так приляг со мной, дитя моё.

Я ложусь щекой на клавиатуру, закрываю глаза и вижу со стороны, как из монитора тянется мохнатая лапа, тянется прямо к моим волосам, поднимает когтями несколько прядей...

Подскочив, я ошарашенно моргаю. Дедлайн ухмыляется и медленно-медленно выползает из монитора на стол. Ему бы длинные чёрные волосы и белый саван — но и так страшно донельзя: не каждый день из текстового редактора вылезает мохнатое и зубастое существо.

Я сгребаю всё со стола в рюкзак и выбегаю из квартиры.

Снаружи, на улицах, разлита густая тишина. Руки шарят по карманам, однако и плеер, и наушники остались дома, тишину ничем не заткнуть. Тишина берёт под руки и тянет за собой в самые укромные городские переулки. Вырвавшись, я устремляюсь в оживлённый центр: дедлайн вряд ли рискнёт напасть в толпе, побоится кого-нибудь задеть.

— Who's afraid of the Big Bad Wolf, the Big Bad Wolf, the Big Bad Wolf? — бормочу я на бегу. — Who's afraid of the Big Bad Wolf?..

Водоворот времени едва не сбивает с ног, но я перепрыгиваю его и забираюсь на лавку у остановки. Сейчас мне не хочется влипать ни в какие временные потоки и течения, сейчас бы дорешать задание и, оформив, со спокойной душой всё сдать.

Я вытаскиваю конспект и черновик, беру единственную ручку и начинаю писать. Лишь бы не кончилась паста...

Кто-то рычит сбоку — но это оказывается не дедлайн, а всего лишь ночной троллейбус, уставший и оттого ворчливый. Ещё бы, с самого утра бегать по улицам, рассекая временные потоки, окончательно запутываясь в ходе часовых стрелок, — и ничегошеньки за это не получать, даже короткого «спасибо».

— Спасибо, — шепчу я одними губами и, нашарив в кармане деньги, спрыгиваю с лавки.

Троллейбус, свободно скользящий по временным потокам, — то, что нужно. Дедлайну меня не догнать: это ж надо ещё догадаться, по какому течению времени надо плыть, чтобы в итоге увидеть труп своего врага, лежащий на берегу. Ладно-ладно, труп — это слишком; но если мы окажемся на разных течениях, мы не сможем пересечься... я надеюсь. Ну, по крайней мере, решать задание в троллейбусе куда теплее, чем на остановке.

Троллейбус с ворчанием раздвигает двери. Я забираюсь внутрь, меняю деньги на билет и опускаюсь на свободное место, благо, их достаточно: мало кто любит шастать по ночным улицам. Теперь можно и дальше рассчитывать моменты инерции и угловые скорости, катаясь по маршруту круг за кругом, пока не закончатся деньги или троллейбус не уйдёт в депо.

— Это был последний заказ, — говорит кто-то на соседнем сиденье. — Честное слово, последний.

— И тебе точно не позвонят среди ночи со словами «Отвези-ка ещё вот это на другой конец города»?

— Точно.

— Ну смотри. Если позвонят, я их покусаю.

Я поднимаю голову, выныривая из расчётов. Напротив сидят двое: один — в красной кепке, другой — с белыми волосами; больше подробностей вот так откровенно рассматривать неприлично. Я утыкаюсь в тетрадь, но кошусь на них краем глаза.

— Разбуди, когда приедем, — просит тот, что в красной кепке, и укладывается на плечо тому, что с белыми волосами.

Тот, что с белыми волосами, приобнимает его и сам закрывает глаза.

Я успеваю хмыкнуть: какие любопытные личности, надо бы их... — и дописать в решение три символа. А потом троллейбус останавливается и входит он.

Кожаная куртка, футболка с оскалившимся волком, потёртые джинсы и тяжёлые ботинки, шаги в которых разносятся таким грохотом, будто сама судьба идёт по пятам. Я натягиваю капюшон до самого носа и утыкаюсь в тетрадь: меня здесь нет, меня здесь нет, меня здесь нет.

Who's afraid of the Deadline?..

Он опускается на корточки рядом с моим сиденьем и берёт меня за руку. Я прекращаю писать и медленно поднимаю глаза.

— Вот ты где, — широко улыбается он. — А я по всему городу ищу. Пойдём-ка.

Можно закричать, можно умолять о помощи, можно рухнуть на пол. Но никто в здравом уме не кинется, чтобы отсрочить чужой дедлайн, — а то ещё попадёшь под горячую руку и собственный наступит раньше времени.

И как он меня отыскал, как не запутался во всех временных потоках, текущих через город? Хотя с его-то нюхом... Беги, не беги — от дедлайна не спрячешься, везде настигнет.

Я поднимаюсь, прижимаю к груди черновики и послушно выхожу на следующей остановке.

Дедлайн сбрасывает маскировку и, схватив за шкирку когтистой лапой, волочет куда-то по улицам, сквозь временные потоки. Внутренние часы сходят с ума, то заявляя, что сейчас глубокая ночь, то вопя, что давным-давно настало утро. Будь у меня внешние часы, они бы захлебнулись тиканьем, швыряя стрелку туда-сюда по циферблату; но у меня только телефон, а на нём циферблата нет.

Кроссовки скользят по асфальту, а я судорожно пытаюсь дописать в решение ещё пару формул, ещё пару цифр. Глупая затея: решена только одна задача из четырёх, даже при всём старании-желании это не назвать выполнением.

Дедлайн швыряет на парковую скамейку и нависает сверху.

— Вот и всё, дитя моё, — ухмыляется он. — Давай, паникуй, умоляй меня подождать — но ты всё равно не успела, ничего не закончила, ничего не сдала...

Не сдала?

Я вытаскиваю из кармана телефон — и торжествующе тыкаю дедлайну в оскаленную морду.

— Видишь? Ноль два ноль ноль — то есть два часа ночи. А сдать мне это нужно на первой паре.

Дедлайн, хмурясь, считает на когтистых пальцах.

— То есть у тебя ещё семь часов?

— Именно! — торжествую я. Спрыгиваю со скамейки, отступаю, не смея поворачиваться к дедлайну спиной, — и понимаю, что кроссовки точно прилипли к асфальту.

Телефон в руках, мигнув, показывает восемь тридцать; а дедлайн хохочет:

— Поздравляю, дитя моё! Ты попала в самый прекрасный временной поток: здесь всегда полчаса до дедлайна!

Решить три задачи, всё оформить с аккуратными чертежами, добежать до университета, перекусить, чтобы не умереть от голода, — и это за полчаса? Кто бы знал, что по городу текут такие гадкие временные потоки!

Дедлайн облизывает острые клыки — чтобы скорее сожрать тебя, дитя моё! — и медленно подступает. На него временные потоки не действуют, он с лёгкостью перешагивает их когтистыми лапами, подбираясь ближе, ближе, ближе...

Хочется сесть и зарыдать; но я сажусь и торопливо дописываю расчёты: хотя бы вторую задачу закончу, авось остальное простят, переназначат дедлайн. Беру телефон, открываю калькулятор...

Погодите-ка. Всегда полчаса до дедлайна?

Я внимательно гляжу на часы; так внимательно, что даже дедлайн, подойдя, заглядывает через плечо.

Восемь тридцать, сколько ни стой и ни таращься в экран.

— Всегда полчаса? — улыбаюсь я и, опустившись на асфальт, спокойно записываю ответ во второй задаче.

— Всегда полчаса... — эхом повторяет дедлайн и усаживается рядом, почёсывая макушку. — Поздравляю, дитя моё. На этот раз тебе повезло.

— Раз уж твоё дежурство закончилось, принеси кофе, — наглею я и показываю рукой за спину. — Там как раз киоск открылся.

Дедлайн удивлённо приподнимает брови: как ты смеешь просить меня о каких-то услугах? — но, приняв человеческий облик, уходит.

Часы на телефоне показывают восемь тридцать.

Полчаса до дедлайна. Всегда.