О том, как за сутки доставить посылку на другой конец страны.
***
— Мне нужна твоя помощь, — просит Курьер. И, почесав затылок, прибавляет: — Пожалуйста.

Волк поднимает брови — по-особому, по-Волчьи поднимает: да ну, не может быть, тебе нужна помощь? В этом жесте столько удивления и сарказма, что Курьер не может понять: правда ли он удивлён или так часто слышит эти просьбы, что всё уже давно стало обыденностью.

— И в чём же должна заключаться моя, э-э, помощь? — он чуть склоняет голову набок и внимательно глядит в глаза. Это немного трудно, потому что сидят они рядом, а не друг напротив друга; и Курьер бы пристроился на его плече и задремал, как обычно делает в троллейбусах, но не сегодня, не сегодня.

Взгляд Волка становится настойчивее, царапает кожу вокруг глаз, и Курьер невольно ёжится: даже если бы хотел солгать, уже бы не смог. Впрочем, зачем ему лгать, если помощь и правда нужна? Вот только как Волк отреагирует на эту наглую просьбу...

Тряхнув головой: хватит медлить, чёрт возьми! — Курьер сцепляет пальцы в замок.

— В общем, такое дело. Нам притащили посылку — самую настоящую, которые обычно на почту приносят. И попросили отправить — видимо, очень настойчиво попросили, потому что Кат согласилась. И угадай, кому поручили это дело? — Курьер вкладывает в последние слова весь запас яда, который не удалось вылить на Кат; того и гляди, сейчас по губам потечёт и проделает дырку в днище троллейбуса.

Волк не отвечает, глядит точно так же, только хвостом задумчиво помахивает, не стесняясь поздних пассажиров. Курьер, вздохнув, пожимает плечами:

— Теперь я должен доставить эту посылку — потому что просящий, по словам Кат, был очень настойчив. — Он сжимает кулаки, зажмуривается и со злости лупит по сиденью троллейбуса. — Мы же, блин, не почта! Да и как я успею за двадцать четыре часа?!

Волк мягко накрывает его руку своей: тише, не кричи, людей не пугай. Курьер, точно очнувшись, бросает на пассажиров колючий взгляд: а нечего на меня глядеть, я злой, будто волк, даже злее и страшнее, всех покусаю.

— Двадцать четыре часа? — негромко переспрашивает Волк, отвлекая от мрачных мыслей — или, напротив, больше в них погружая, ведь как подумаешь, что время уже идёт, а он всё ещё...

— Да, — кивает Курьер. — Сутки, чтобы доставить посылку на другой конец страны. И я не шучу, ты взгляни на адрес! — он расстёгивает свою курьерскую сумку и, вытащив небольшую коробку, даёт в руки Волку.

Тот пробегает глазами по строчкам с адресом и вздыхает:

— И правда, другой конец страны.

— Уверен, — мрачно цедит Курьер, — это была какая-нибудь очередная бабушка «с прибабахом». Одна заказывает пирожки среди ночи, другая отправляет через нас посылку, вместо того чтобы воспользоваться почтой...

— Давай её съедим? — предлагает Волк.

— Давай, — соглашается Курьер.

Они переглядываются и фыркают: разумеется, это шутка, клиентов есть нельзя, какими бы гадами они ни были. Людей, вообще-то, тоже есть нельзя; но не все люди, в отличие от клиентов, приносят деньги, так что это спорное дело.

— И какая же помощь тебе требуется? — усмехается Волк, и это главный вопрос, которого Курьер ждал и опасался больше всего. — Сапогов-скороходов у меня нет.

Троллейбус замедляет ход, останавливается.

— Наша остановка, — вместо ответа кивает Курьер и, запихав в сумку посылку, выпрыгивает на улицу.

Волк пристраивается рядом, сжимает руку: так что за помощь?

— Я читал, — Курьер отводит глаза, — что оборотни могут преодолевать пространство и время... вразрез с законами физики...

— Ты веришь всему, что написано? — фыркает Волк. — Особенно тому, что пишут люди?

Курьер опускает голову. Наивно, конечно, было верить, что в сомнительных человеческих источниках напишут правду про оборотней. Но надо же было хоть на что-то надеяться — потому что обычными способами эту посылку никак не доставить в срок!

Около квартала они идут молча, пока над головами один за другим зажигаются фонари: в этом районе, к счастью, не жалеют света и включают их, едва опускаются сумерки. Правда, сегодня что-то припозднились, и Курьер почти не различает своих пальцев в подкравшейся темноте. Впрочем, их и различать не надо: чем сильнее теряешь связь с телом, тем удобнее превращаться в одно сплошное чувство отчаяния.

«Я подвёл компанию, — потерянно думает Курьер. — И завтра я потеряю работу; ну или обойдусь нагоняем, если повезёт. А когда это мне везло? Кат назначила именно меня, слова про оборотней оказались неправдой, и даже шоколадки дома нет, чтобы чем-то утешиться...»

Отчаяние обрушивается такой бездной, которую даже свет фонарей не в состоянии рассеять. Курьер уже готовится шмыгать носом и вытирать глаза для пущего драматизма, как Волк неожиданно стискивает пальцы чуть ли не до хруста.

— Я могу, — напряжённо выдыхает он. — Только я никогда не пробовал и... Я слабо представляю, как это делается, но... Но уверен, что пойму, если начну.

Курьер замирает, вытирает глаза, чтобы избавиться от тёмного отчаяния перед ними, и, шмыгнув носом от волнения, шепчет:

— Правда можешь?

— Могу, — кивает Волк. — Только меня может по пути разорвать на части, но это ничего, — он нервно усмехается и поправляет собранные в хвост белые волосы.

— Тогда не надо, — мотает головой Курьер и даже прижимает к груди сумку, будто Волк сейчас её выхватит и помчится на другой конец страны сквозь пространство и время.

— Надо, — сурово отрезает Волк; и кажется, будь у него шляпа, он бы сдвинул её на самый нос для пущей серьёзности и мрачности. Но секунду спустя в его глазах проскальзывает азарт, и Курьер выдыхает: это всё тот же Волк.

— Ты же понимаешь, — восторженно шепчет всё тот же Волк, — это такой вызов!.. Это будет... более чем интересно!

Взгляд у него сверкает ярче любого уличного фонаря, и Курьер прикусывает губу, удерживая рвущееся наружу «А вдруг тебя разорвёт на части?!» В конце концов, помнится, когда он шастал по ночным улицам и наткнулся на Волка, это всё тоже казалось интересной игрой, забавным вызовом самому себе и целому миру — но никак не реальной опасностью.

— Ну, если ты настаиваешь... — сглатывает Курьер, нерешительно отпуская сумку.

— Настаиваю, — кивает Волк и вертится, принюхиваясь. — Ага, лучше отсюда... Использую естественный временной поток, так сказать.

Курьер на всякий случай оглядывается, но не замечает ничего похожего на временной поток.

— Что ты имеешь в виду? — интересуется он, поправляя кепку.

У Волка от удивления даже хвост — не волосяной, конечно, а мохнатый — из-за спины выглядывает.

— Ну, временные потоки, текущие сквозь город... — он водит рукой над асфальтом — над пустым асфальтом, где нет ничего, кроме разбитой кем-то бутылки. — Нет, ты серьёзно не видишь? Не знаешь?

Курьер качает головой. Нет, конечно, он слышал, как знакомые и коллеги упоминали в разговорах временные потоки, но думал, что это просто шутка, непонятная ему фигура речи. А оно... Оно правда существует?

— Да ты же... — смеётся Волк, зажав рот. — Я даже не удивлён! Ты же на ногах почти не стоишь — в смысле земли не касаешься, витаешь в облаках! Вот они тебя и не цепляют!

В соседнем доме хлопает форточка, и Волк тут же затихает, чтобы не навлечь гнев какого-нибудь сонного жителя.

— Так, ладно, — он отряхивает штаны и указывает на кусты у подъезда: — Я там сейчас перекинусь — и побежим.

Курьер послушно идёт за ним, дрожа то ли от холода, то ли от волнения. Волк ещё ни разу не перекидывался за то время, пока они знакомы, и до жути любопытно, как же он выглядит. А ещё эти временные потоки...

Прищурившись, Курьер замечает тонкие серебристые линии, змеящиеся по всем дорогам, — и трясёт головой. Если верить знакомым, от этих временных потоков сплошные проблемы; так что лучше и дальше их не видеть — и, соответственно, не попадаться.

— Подержи, — просит Волк, протягивая охапку ткани.

Курьер замечает там что-то цвета хаки, подставляет руки — и запоздало соображает, что это одежда, а Волк в кустах совсем голый.

— Одежда порвётся, — смущённо поясняет Волк и скрывается, то ли приседая, то ли опускаясь на четвереньки, смотря как ему лучше перекидываться.

Курьер прячет одежду в сумку — по счастью, вместительную — и, вытащив посылку, изучает адрес. Название улицы ни о чём не говорит, а название города — лишь о том, что бежать надо на другой конец страны. Час от часу не легче. Вздохнув, Курьер засовывает посылку обратно и покачивается с пяток на носки. Нет, это же невозможно, они не сумеют управиться, они ничего не доставят...

В кустах раздаётся шелест, приглушённое рычание — и наружу выходит белый волк, настолько большой, что Курьер невольно отшатывается.

— Ну здравствуй, — оскаливается Волк и, бесшумно переступая лапами, подходит и утыкается мокрым носом в грудь.

— Какой ты здоровый... — бормочет Курьер и осторожно гладит Волка по пушистым ушам.

— А то! — ухмыляется Волк. — Садись давай; только кепку сними, чтобы не сдуло.

Курьер забирается сверху, прячет кепку под футболку, кладёт сумку на Волчью спину и крепко обнимает его за шею.

— Держись, Иван-царевич! — рычит Волк; прыгает вперёд, высекая когтями искры из асфальта, так что сердце у Курьера проваливается вниз живота, — и исчезает.

Исчезает вместе с Курьером из этого мира — потому что пропадают и дома, и уличные фонари, и даже тёмное небо. Или это потому что Курьер от страха жмурится изо всех сил?

Сердце глухо колотится в груди, и больше никаких звуков не слышно. Разве что Волк дышит — шумно и часто, и его тело вздрагивает от быстрого бега. Спустя несколько томительных секунд Курьер приоткрывает глаза. Под Волчьими лапами стелется железная дорога, и всё вокруг окутано туманом, который каплями оседает на лице. Где-то вдалеке мерещатся чёрные и ветвистые деревья, не протягивающие свои лапы, вопреки всем ужастикам, а просто скорбно стоящие на своих местах.

— Ты как? — хрипит Волк, и Курьеру чудится, что шерсть его мерцает таким же серебром, как и те змеистые временные потоки в городе.

— Ничего, — выдыхает Курьер и покрепче жмётся к Волку. — Ты не торопись, у нас ещё много времени.

Волк то ли смеётся, то ли кашляет и немного замедляется.

— Это тебе кажется, что прошло совсем чуть-чуть. А я знаю, что мы успеем точно в срок, ни раньше, ни позже. Кстати, улицу не напомнишь?

— Кырлы-Мырлы, — послушно напоминает Курьер. — Дом двадцать девять.

— Отлично, — выдыхает Волк и очередным прыжком взмывает почти под облака.

«А где мы бежим? — хочется спросить Курьеру. — Это реальная железная дорога или что-то абстрактное, мистическое? А как ты это вообще делаешь? Как ты чувствуешь время? Все оборотни это умеют? А тётушка Хельга — тоже?»

Но Курьер понимает: Волк не станет сейчас разговаривать, уж слишком тяжело бежать; а если и станет, то они потеряют драгоценное время. Поэтому он только утыкается лицом в Волчью шерсть и краем глаза следит за мутными силуэтами деревьев, мелькающими в тумане.

Пейзаж не меняется так долго, что Курьеру чудится: они застыли на месте, влипли в какой-то пространственный кисель, и Волк шевелит лапами, не в силах оттуда вырваться. Или он, Курьер, задремал и ему снятся деревья в тумане; а пальцы разжимаются, и он вот-вот свалится с Волка, потеряется в пространстве и времени...

— Почти прибежали, — хрипит Волк ещё глуше и тяжелее, чем раньше. — Закрой глаза.

Курьер жмурится и прикусывает губу, молясь, чтобы Волк не вздумал разорваться на кусочки: он же потом не соберёт, он даже не врач! Но Волк не разрывается; Волк бежит, рыча сквозь зубы, и пальцы у Курьера мокрые от его пота.

Прыжок, прыжок, ещё один; бег, когти цокают по асфальту. Гул машин, разговоры людей, дыхание ветра по макушке.

— Открывай и слезай, — тяжело вздыхает Волк.

Курьер спрыгивает, вытаскивает из-под футболки кепку: всегда надо быть при полном параде — то есть в форме курьерской службы — и оглядывается. Дом, судя по табличке, и правда тот, который нужен; а наручные часы, подёргав стрелками, сообщают, что прошло чуть меньше суток — по родному времени Курьера; потому что здесь-то явно не ночь — ещё бы, другой конец страны.

— Ты как? — он оборачивается к Волку и, охнув, опускается на колени.

Волк лежит, распластавшись на асфальте, с трудом дышит. Кажется, он настолько обессилел, что даже не в состоянии принять человеческий облик. А если кто-нибудь увидит?

— Я щас помру, — кашляет Волк.

— Не надо, пожалуйста! — отчаянно просит Курьер, зарываясь пальцами в его шерсть.

— Ну ладно, не буду, — усмехается Волк и слабо шевелит хвостом. — Ты иди, относи посылку; а я тут полежу.

— Ну уж нет, — упрямится Курьер. — А если тебя увидят? Я подожду, пока ты придёшь в себя; даже если опоздаю.

— Дурак! — в сердцах рычит Волк. — Я же не для этого так бежал! А ну быстро в подъезд! — Подпрыгнув, он встряхивается и, пошатываясь, подходит к Курьеру. — Давай-давай, я уже с тобой, видишь?

Курьер послушно находит нужный подъезд и уже тянется к домофону, как железная дверь открывается и на улицу выходит женщина в бордовой шали.

— Заходите, мальчики.

— Тётушка Хельга? — ахает Курьер, придерживая дверь. — Но вы же... Я думал...

— Надо было вас съесть, — тяжело вздыхает Волк и опускается на ступеньки.

Тётушка Хельга с загадочной улыбкой поправляет шаль.

— А как бы ты ещё научился? Лучшая теория — это практика. А теперь поднимайся, — она взмахивает рукой, и Волк послушно встаёт. — Тебе нужен сладкий чай и долгий сон.

Курьер хмурит лоб, силясь хоть в чём-нибудь разобраться. Съесть, обучение...

Осенённый догадкой, он вытаскивает посылку. Отправитель и получатель одинаковы — тётушка Хельга сама отправила посылку и сама же её получила... специально, чтобы Волк научился летать сквозь пространство и время, чтобы он, Курьер, узнал о временных потоках?..

— Верно, — кивает тётушка Хельга, кажется, по глазам угадывая все мысли. — Заходите, не стойте. Уверена, вы хотите задать не меньше сотни вопросов.

— Что в посылке? — немедленно поднимает коробку Курьер.

— Загляни сам, — предлагает тётушка Хельга.

Прислонившись к открытой двери, Курьер вскрывает упаковку, разрывая скотч, снимает крышку и невольно фыркает в сжатый кулак.

В посылке лежит открытка — черноволосый мальчик в красной кепке, летящий куда-то на белом волке; под лапами волка стелется железная дорога, а позади, вдалеке, — тонущий в тумане чёрный лес.

— Как будто фото... — зачарованно шепчет Курьер и, тряхнув головой, поднимает глаза: — Но как? Откуда?

— Когда живёшь на всех ветвях реальности сразу, и не такое возможно, — пожимает плечами тётушка Хельга. — А сейчас давайте всё-таки поднимемся в квартиру; а то чай совсем остынет, и даже мне не по силам так промчаться сквозь время, чтобы вновь его согреть.

— Ну наконец-то! — ворчит Волк. — А я уж думал, мне придётся умереть на этих грязных ступеньках!

Но, кажется, он вовсе не так зол, каким пытается быть; и даже вполне доволен получившимся приключением.

«Всё, что ни делается, делается к лучшему», — глубокомысленно заключает Курьер. И отпускает подъездную дверь, позволяя ей наконец-то закрыться.