Булгаков С., прот. Православие и социализм (письмо в редакцию). Журнал \"Путь\" №20
В советском издании «Антирелигиозник» (№7, июль, 1929 г.) помещена статья Б. Кандидова «Дни покаяния» в Крыму в сентябре 1920 года. (Историческая справка по неопубликованным материалам) Эти «неопубликованные материалы» представляют собою не что иное, как протоколы заседаний Высшего Церковного Управления на юге России, оставленные при эвакуации в Севастополе.

По этому поводу я считаю нужным сделать пояснения относительно одного вопроса в виду его принципиальной и практической важности. В последнем протоколе заседания Высшего Церковного Управления на юге России *) приведено постановление следующего содержания: «поручить чл. В.Ц.У. проф. прот. Булгакову составить проект вероучительного определения о природе социализма и представить таковой проект на одобрение к следующему заседанию В.Ц.У». Этого заседания не состоялось за эвакуацией, и проект, мною составленный, так и остался нерассмотренным. Тем не менее, некоторое предварительное обсуждение этого вопроса было. Внешним поводом к его постановке явилось настойчивое ходатайство прот. Востокова, домогавшегося церковного осуждения («анафематствования») социализма как такового. В своем предварительном докладе В.Ц.У. я высказал, что для такового осуждения социализма вообще, как известной системы экономической и социальной политики, нет никакого основания ни в Евангелии, ни в православном предании. И даже наоборот, здесь мы находим заповедь социальной любви и справедливости, попечения о труждающихся и обремененных, о чем со всех спросится на Страшном Суде Христовом. В социализме же подлежит отрицанию и преодолению не система социально-экономических идей, но то воинствующее безбожье, с которым он нередко соединяется, в особенности же теперь в России. И, может быть, доля вины в этом лежит и на церковном обществе, с его равнодушием к социальному вопросу. В возникшем обмене мнений выражаемы были разные точки зрения на социализм, причем ко мне всецело присоединился председательствующий арх. Дмитрий. Проект определения был мною составлен согласно первоначальному замыслу, иначе я, конечно, и не мог бы исполнить этого поручения.

Социализм (во всей многозначности этого термина) для христианина имеет лишь прикладное значение, иными словами, это есть вопрос не мировоззрения, но лишь практической этики - практической целесообразности. Цель социализма, понятая, как осуществление социальной справедливости, защиты слабых, борьбы с бедностью, безработицей, эксплуатацией — в такой степени нравственно самоочевидна, что разногласие может быть только относительно практической целесообразности или осуществимости тех или иных мероприятий. Церковь не должна себя связывать с капитализмом, как организацией классовой эксплуатации (хотя практически начала хозяйственной свободы и частной собственности и до сих пор еще могут оказываться более целесообразными для всего общества, нежели преждевременно и насильственно водворяемые формы государственно-социалистической кабалы). Если мы обратимся к Евангелию и Новому Завету, то там мы не найдем, конечно, основания для того, чтобы связывать Церковь с какими-либо неподвижными формами социального устройства или хозяйственной организации. Церковь стоит выше всех исторических форм и судит их высшим судом совести. Если мы обратимся к святоотеческой письменности, то в творениях свв. отцов Василия Великого, Иоанна Златоуста, Амвросия Медиоланского и др. мы найдем яркие примеры духовной свободы и христианского дерзновения в суждении о разных проявлениях социального эгоизма собственников. Потому и в «предании» не находится точки опоры для установления нерушимости частной собственности на основании христианской морали.*) История свидетельствует, что институт частной собственности фактически до неузнаваемости изменялся в течение веков, подвергаясь разнообразным формам общественного контроля и ограничениям. А соответственно и понятие социализма охватывает собою все многообразие форм от советского коммунизма до социального регулирования капиталистической промышленности (о чем сказано было одним английским политиком еще XIX века: weallarenowsocialists). Salus populi-suprema lex в отношении средств, однако веления совести должны исходить от церкви, и если люди безмолвствуют, тогда камни возопиют. Если Церковь не пользуется принадлежащим ей правом, которое есть вместе и обязанность, тогда оно узурпируется ее врагами: — другой приходит во имя свое, и его принимают (Иоанн. 5. 43). Разумеется, враги Имени Христа будут всегда хотеть видеть в церкви лишь орудие классового господства. Но сама церковь должна пребывать в полном обладании своей царственной свободы и правды, в частности, и социальной. В настоящее время зов к этой социальной правде, раздается во всем христианском миpe. Стокгольмская конференция социального христианства (Life and work) соединила в себе представителей всех христианских исповеданий (кроме католичества), и православная делегация на ней возглавлялась престарелым патриархом Фотием Александрийским. Своим участием в Стокгольме, где была создана и постоянная международная организация для разработки вопросов социального христианства. Православная Церковь de facto определила свое отношение к социальному вопросу. Правда, доселе так и не было дано «вероучительного определения» о природе социализма ни в русской церкви, ни во вселенском православии. Но, согласно сказанному, социализм, как социально-экономическая доктрина, вовсе и не является вопросом вероучения. Превращать его в таковой означало бы повреждать и само христианское учение. Насколько он соединяется с богоборством, суждение и осуждение должно относиться только к последнему. Однако, связь эта фактическая, историческая, а не внутренняя. Считать же эту связь неразрывною является опасной ошибкою и близорукостью, потому что это означало бы отдавать дело христианской правды в руки ее врагов. Поэтому и церковное «анафематствование» социализма и превращение его в «жупел» не только не имеет для себя никаких оснований, но и явилось бы подлинным религиозным соблазном.

Прот.С. Булгаков.

30.XI — 13.XII. 1929.

Париж.

Протодиакон Андрей Кураев:
Одно из главных чудес в церковной истории состоит именно в этом: во времена, когда не было централизованных церковных структур, когда Церковь была гонима, когда не было возможности гласного сопоставления и обсуждения, не было богословской или иной гуманитарной науки – христианские общины, разбросанные по всему земному шару, от Эфиопии до Британии, от Германии до Индии – эти разрозненные христианские общины делают абсолютно одинаковый выбор книг.
Из множества текстов – мы сегодня знаем чуть ли не до сотни по крайней мере имен разных апокрифов, имевших хождение во II – III веках, – именно тогда Церковь совершенно четко отбирает себе только четыре Евангелия.
Брешет Дэн Браун, что якобы выбор произошел в IV веке при императоре Константине, на первом Вселенском соборе. Нет, выбор был сделан гораздо раньше. Мы это видим хотя бы по тому, что и как цитируют церковные авторы.
Я уж не говорю про Мораториев кодекс – в Сирии найден текст конца II века, который содержит список новозаветных книг, авторитетных для Церкви.
Возьмем Оригена – очень вольномыслящий христианский мыслитель, но и он отличает канонические книги от апокрифов.
Интуиция, духовный опыт христиан в разных точках мира независимо друг от друга распознал, где доброкачественный хлеб, а где подделка с плесенью.

Грех.



Ко мне пришла молодая женщина. Она была воспитана в убеждении, что театр - это греховное место, где одурачивают молодых девушек. Она ни за что не пошла бы в аптеку, потому что там продают табак, и Господь убьет ее на месте, если она войдет туда, где продают табак. И она ни за что не выпила бы вино, сидр или любой алкогольный напиток, потому что Бог убил бы ее за это на месте. Бог убил бы ее, если бы она пошла в театр, он убил бы ее, если бы она выкурила сигарету.

Я спросил ее, где она работает. Она работала ассистенткой врача, принадлежавшего к ее церкви. Он платил ей 100 долларов в месяц. Средняя зарплата в то время составляла 270 долларов в месяц. Она работала на него десять лет и все время получала 100 долларов в месяц. Она печатала на машинке со скоростью не выше двадцати пяти слов в минуту.

Она жила дома с родителями, которые зорко стерегли свою дочь - от греха. Час она добиралась до работы, затем восемь часов работы, а иногда и сверхурочные, которые не оплачивались. И еще час она добиралась домой. И работала шесть дней в неделю.

По воскресеньям она ходила в церковь - и проводила там весь день. Это была семья очень тугоподвижных и ограниченных людей.

Когда девушка ушла из моего кабинета после первой беседы, то моя жена, которая редко высказывает свое мнение о пациентах, сказала: «Кто это такая, и каким ветром ее сюда занесло?» Я сказал: «Это моя пациентка». Итак, я поговорил с девушкой и убедил ее, что жизнь полна случайностей и что смерть ожидает всех, и если по Божьему Помыслу ей суждено умереть в определенное время, то уж я абсолютно уверен в том, что она умрет не от того, что будет курить сигареты, если, конечно Бог не захочет взять ее сам. Мне удалось сделать так, что она выкурила сигарету. Она долго кашляла, и Бог не убил ее! Он и вправду не убил ее! Это ее удивило.

Затем я предложил, чтобы она сходила в театр. Потребовалось две недели, чтобы помочь ей набраться смелости. Она сказала мне очень искренне: «Бог убьет меня на месте, если я пойду в дом греха».

Я сказал ей, что если Бог не убьет ее, то потому, что еще не настало ее время умирать, и я сильно сомневаюсь в том, что оно настанет в этот момент. Не могла бы она прийти в следующий раз и рассказать, какой фильм она посмотрела? Она пришла в следующий раз, посмотрев фильм «Леди и бродяга». Я не говорил ей, на какой фильм идти.

Она сказала: «Церковь, вероятно, не права. В этом фильме не было абсолютно ничего дурного. Там не было никаких прохиндеев, обманывающих молодых девушек. Я думаю, что фильм можно посмотреть с удовольствием».

«Думаю, что церковь внушила вам неправильные представления о кино, - сказал я. - Не думаю, чтобы это было сделано специально. Я думаю, что они сделали это по невежеству». И она обнаружила, что есть еще интересные фильмы, особенно мюзиклы. Потом однажды я сказал ей: «Я думаю, что вы достаточно исправились, чтобы глотнуть немного виски».

Она сказала: «Бог наверняка поразит меня насмерть».

Я ответил: «Очень в этом сомневаюсь. Он не убил вас, когда вы пошли в театр, или когда вы выкурили сигарету. Давайте посмотрим, убьет ли он вас, если вы глотнете виски».

Она глотнула виски и ждала, и ждала, но Бог не поразил ее насмерть. Затем она сказала: «Я думаю, что мне нужно внести в жизнь некоторые изменения. Думаю, будет лучше, если я уеду из «Родительского дома» и буду жить отдельно».

Я сказал: «И вам нужно найти работу получше. Вам нужно научиться печатать хорошо. И переехать в отдельное жилье. Вы не можете пока еще оплачивать его, поэтому будьте достаточно свободны и попросите своих родителей заплатить за него. Готовьте пищу сами и возьмите напрокат пишущую машинку. Как только вы проснетесь утром, подойдите к машинке - пусть это будет первое, что вы сделаете, - и напечатайте: «Сегодня прекрасный июньский день». Затем пойдите в ванную, почистите зубы и напечатайте другое короткое предложение, причем и то и другое вы должны печатать с максимальной скоростью. Предложения должны быть очень короткими. Потом начните одеваться. Одевшись наполовину, напечатайте еще одно предложение. Когда вы закончите одеваться, напечатайте еще одно короткое предложение. Начните готовить завтрак и напечатайте еще короткое предложение. Сядьте за стол и, прервав завтрак на половине, подойдите к пишущей машинке и напечатайте короткое предложение - всегда печатайте с максимальной скоростью. Вы должны выполнять это прерванное упражнение всегда на максимальной скорости, и научитесь печатать очень быстро».

Через три месяца она могла печатать со скоростью восемьдесят слов в минуту.

Рассказывая о приготовления пищи, она сказала: «Я решила приготовить рис и отмерила для варки чашку риса, и положила его в кастрюлю с водой. Но потом мне пришлось брать другую кастрюлю, потому что рис заполнил первую целиком. Мне пришлось купить еще две кастрюли - я не знала, что рис так разваривается».

Я сказал: «При приготовлении пищи придется научиться многому». Я попросил ее приготовить бобов. Она отмерила ровно чашку, но они разварились, заполнив огромную кастрюлю. В конечном счете она стала отлично готовить, порвала с церковью и сказала родителям: «Я буду навещать вас. У меня сейчас хорошая работа. Мне платят 270 долларов в месяц, и она находится в восьми кварталах от дома».

Когда она пришла ко мне в это время, миссис Эриксон сказала: «Милтон, ты что, специализируешься на хорошеньких блондинках?» Я ответил: «Эту однажды занесло ветром». Потому что девушка оказалась очень хорошенькой. Она стала брать уроки музыки, и ей нравилась новая работа.

Затем она пришла ко мне через несколько месяцев и сказала: «Доктор Эриксон, я хочу напиться, и мне нужно знать, как это сделать». Я сказал: «Самый лучший способ напиться - это дать мне слово, что вы не будете пользоваться телефоном, что вы закроетесь на ключ и не будете открывать дверь и что вы не выйдете никуда из квартиры. Возьмите бутылочку вина и пейте ее, наслаждаясь, глоток за глотком, пока не выпьете всю».

Через несколько дней она пришла ко мне и сказала: «Я рада, что вы взяли с меня обещание не пользоваться телефоном, потому что я хотела позвонить всем своим подругам и пригласить их прийти и напиться вместе со мной. Это было бы ужасно. И еще я хотела выйти на улицу и петь. Но я пообещала вам, что запру дверь и не буду открывать ее. Я так рада, что вы заставили меня дать обещание. Вы знаете, напиться было приятно, но на следующее утро у меня сильно болела голова. Я не думаю, чтобы мне захотелось напиться снова».

Я сказал ей: «За удовольствие напиться вы вынуждены платить по счету и расплачиваться с похмелья головной болью. И вас никто не удерживает - вы можете иметь столько похмелий, сколько захотите». Она ответила: «Я больше не хочу похмелья». Позже она вышла замуж. Сейчас я потерял ее из виду.

Я думаю, что очень важно принимать пациента всерьез и идти навстречу его желаниям. Не выносить холодных, однозначных суждений и оценок. И следует понимать, что люди учатся тому, что необходимо, и вы не можете преподать им все, что им нужно. Что они сами могут научиться очень многому. И что эта девушка действительно научилась многому. И что люди удивительно вежливы в трансе.

Сделайте так, чтобы они нарушили запреты! Это одно из основных правил, которое Эриксон применял при лечении многих типов симптомов и комплексов, включая, конечно, фобии и состояния заторможенности. Если рассматривать весь сюжет рассказа, то в начале Эриксон очень внимателен к проявлениям ограничений, заторможенности и узконаправленных установок пациента. Затем, используя систему понятий самого пациента, он начинает работать над тем, чтобы пациент смог нарушить запреты.

В данном случае Эриксон описывает ситуацию, в которую попала молодая женщина, кругозор которой очень ограничен. Очевидно, что эти ограничения проистекают из очень ограниченного учения церкви, к которой она принадлежит, и мировоззрений семьи. Разумеется, что с тем же успехом ограничения могли являться результатом внутренних структур ее психики. Главный метод, с помощью которого он помогал ей вырваться из системы запретов, расширить свое взаимодействие с миром и развить в себе способность жить независимо и самодостаточно, состоял в том, чтобы побудить ее поставить саму себя в новые ситуации. В этих новых ситуациях она учится на своем собственном опыте, а не на указаниях других и узнает, в чем именно состоят ее ограничения. Она также узнает кое-что и о продуктах, например, о рисе.

Конечно же, Эриксон верен себе и, говоря о разваривании риса и бобов, укореняет в пациентке универсальные идеи о расширении вообще. Фактически, весь рассказ можно рассматривать как иллюстрацию разрастания очень маленькой личности в личность гораздо большего масштаба. Ее доход увеличивается со 100 до 270 долларов. Ее личность распускается, как цветок, и это отражается на внешнем облике: из нечто, занесенного ветром, она преображается в красивую блондинку. И пациентка действительно обнаруживает свои ограничения - обнаруживает на опыте. Например, она на опыте узнает, что существует похмелье. И, наконец, Эриксон намекает нам на то, как он добивается, чтобы люди делали то, что они обычно не стали бы делать. Он поясняет: «Обычно они очень вежливы в трансе».

Уделяя больше внимания импульсам и чувствам по сравнению с интеллектом и понятиями, Эриксон просто пытается восстановить равновесие, которое сформировалось у большинства людей. Однажды он объяснил мне это так: «У ребенка тело пытается успевать за ногами. У взрослого ноги пытаются угнаться за телом (и головой)».