Цитата сообщения Альфред_Грибер Из Сионид

Снится мне: в родную землю
Мы войдем в огнях заката,
С запыленною одеждой,
Замедленною стопой...
И войдя в святые стены,
Подойдя к Ерусалиму,
Мы безмолвно на коленях
Этот день благословим...

И с холмов окинем взглядом
Мы долину Иордана,
Над которой пролетели
Многоскорбные века...
И над павшими в пустыне,
Пред лицом тысячелетий,
В блеске жёлтого заката
Зарыдаем в тишине...

А назавтра, на рассвете
Выйдет с песней дочь народа
Собирать цветы в долине,
Где блуждала Суламифь...
Подойдёт она к обрыву,
Поглядит с улыбкой в воду,
И знакомому виденью
Засмеётся Иордан!

* * *

Иду за первым караваном.
Поют бегущие звонки,
И золотистым океаном
Чуть слышно зыблются пески.

Полдневный путь в истоме зноя
Я вспоминаю, как во сне,
Но помню сладкий час покоя
И шелест листьев в тишине.

Бежит из камня ключ прохладный,
Журчит невинно, как в раю.
И пьет, склонившись, путник жадно
Его прозрачную струю.

И открывается нежданно
За пыльной зеленью оград
Лимонов сад благоуханный,
Растущий пышно виноград.

* * *
Мы жили лагерем - в палатке
Кольцом холмов окружены.
Кусты сухие, в беспорядке
Курились, зноем сожжены.

В прибытья час мой спутник старый
Мне указал на ближний склон
С селом арабским. Это - Цара.
Здесь жил в младенчестве Самсон.

Теперь там нужен труд Самсонов!
С утра до поздней темноты
Там гонят змей и скорпионов,
Сдвигают камни, жгут кусты.

Колодезь роют терпеливо,
Чтоб оживить заглохший дол...
И в тишине ревёт тоскливо,
Весь день работая, осел.

Но веет вечера прохлада...
Горят венки закатных роз.
Легко бежит по склонам стадо
Прохладой оживлённых коз.

Луна встаёт в молочном блеске,
Созвездья светлые зажглись,
Мы раздвигаем занавески
И, отдыхая, смотрим в высь.

Как тихий ключ, струится пенье:
В порыве сладостном застыв,
Араб, наш сторож, в отдаленье
Поёт молитвенный мотив.

Стоит он белый, озаренный...
И в царстве сонной тишины
Напев простой и монотонный
Растёт, как ясный блеск луны.

Душа светла и благодарна,
А ночь таинственно-нема...
И ждёшь, что ангел светозарный
Слетит с небес на край холма.

Там он стоял во время оно,
Когда он землю посетил
И скромной матери Самсона
Рожденье сына возвестил...

* * *

Иерусалим

По горной царственной дороге
Вхожу в родной Иерусалим
И на святом его пороге
Стою, смущён и недвижим.

Меня встречает гул знакомый:
На площадях обычный торг
Ведёт толпа. Она здесь дома,
И чужд ей путника восторг.

Шумят открытые харчевни,
Звучат напевы дальних стран,
Идёт, качаясь, в город древний
За караваном караван.

Но пусть виденья жизни бренной
Закрыли прошлое, как дым,
Тысячелетья неизменны
Твои холмы, Иерусалим!

И будут склоны и долины
Хранить здесь память старины,
Когда последние руины
Падут, веками сметены.

Во все века, в любой одежде,
Родной, святой Иерусалим
Пребудет тот же, что и прежде, -
Как твердь небесная над ним.

* * *

На верблюде (Реховот-Экрон)

Когда верблюд, качаясь, ёес
Тебя песчаною дорогой
И ты на скат и на откос
Смотрела издали с тревогой.

Сверкал песок и солнце жгло.
И только небо ликовало.
А неуклюжее седло
Тебя толкало и бросало.

И был в глазах твоих туман,
И ты ждала: вот-вот и сбросит, -
Казалось, яростный шайтан
В пустыню пленницу уносит.

На тощий горб её взвалив,
Шагает он в песчаном море,
А там - стремительный прилив -
Пески несутся на просторе...

Давно ль верблюд, качаясь, нёс
Тебя пустынею убогой,
А я, как опытный матрос,
Тебя удерживал дорогой?

/21 августа 1912, Оллила/

* * *

Я был в английском лёгком шлеме
И в сетке, тонкой и сквозной,
А то бы мне и грудь и темя
Прожёг палящий южный зной.

А ты была в легчайшей шляпке,
На бледный лоб бросавшей тень, -
На удивленье той арабке,
Что нам попалась в этот день.

Нас было много. Тут был целый
Весёлый дружеский ферейн:
Ханани - малый загорелый
И оголтелый Айзенштейн.

Твоя сестра Алида с мужем...
Была Алида так томна!
А на верблюде неуклюжем
Совсем измучилась она!

Но погоди. Мы о верблюде
Ещё расскажем в свой черёд.
Мы шли, как опытные люди
Идут в томительный поход:

Не торопясь, спокойным шагом
Мы долго шли. Но вдруг без слов
Решили всем ареопагом
Найти верблюдов иль ослов.

Ханани, шедший с карабином,
Ханани, храбрый человек,
Дорогу неким бедуинам
И их верблюдам пересек.

"Эй, мархаба! - он рек. - Кив халик?" -
"Мархабатэн!" - "Мапсуд?" - "Мапсуд!"
А тот взглянул на свой кинжалик
И на тугой, тяжёлый жгут.

"Как поживаешь и откуда?
Я друг твой! Вот тебе рука.
Дай нам до Экрона верблюда
За целых три металика".

Казалось, будет перестрелка
И не уступит бедуин,
Но совершилась эта сделка
Довольно быстро - в миг один.

Верблюда дернули за повод,
Но он колена не склонил
И некий, очень веский довод
Нам по-английски изъяснил.

Он нам сказал: "Иисусе Христе!
Конфуций! Будда! Магомет!
Зачем вы дёрнули за кисти?
Какой неслыханный привет!

И разве можно джентльмена
Заставить вдруг и без причин
Склонить во прах свои колена
Пред группой дам... Да и мужчин!"

Дав волю тысяче укоров,
Он наконец умерил пыл.
Потом, без лишних разговоров,
Склонил колена и застыл.

И мы, сконфуженные люди,
Полезли робко по горбу...
Лишь восседая на верблюде
Его узнаешь худобу.

Да, было жёстко, неудобно!
Но подошел другой верблюд.
Пробормотал он что-то злобно,
Но опустился - и капут.

Итак, мы сели. Боже, боже!
Какой сюрприз, какой испуг,
И сколько криков, сколько дрожи,
Когда верблюд поднялся вдруг.

О, как стремительно вознёс он
Свой горб проклятый в вышину.
Он невоспитан, неотесан,
Но мы простим ему вину.

Потом мы двинулись неслышно
Вдоль по дороге - по пескам.
Как беспорядочно и пышно
Лежали платья наших дам!

Нам было весело сначала,
Хоть и качало нас чуть-чуть.
Но так потом нас закачало,
Что стал нам страшен дальний путь.

Мы на верблюде, как на дыбе,
Лежали мертвенно-бледны.
Недаром призрак мёртвой зыби
Пугает утлые челны!

Но мы привыкли понемногу...
Пусть нас тошнило иногда,
Но всю дальнейшую дорогу
Мы совершили без труда.

Порой журчал нам ключ обильный,
Поя кувшины смуглых дев.
Темнел в оградах кактус пыльный,
Как запылённый барельеф.

И, ветви легкие раскинув,
Мелькали пальмы в высоте,
И в тихих рощах апельсинов
Прохладно было, как в мечте...

Вдали закат вставал, как чудо -
Пылали розы в синеве...
Когда спустились мы с верблюда,
Слегка кружилось в голове.

Потом в гостинице дорожной
Нам блюдо подали маслин,
И чай мы пили невозможный
В стране плодов и сладких вин...

/21 августа 1912, Оллила/