Цитата сообщения vm1955 Родина моя? Израненные войной. Луганск



Было холодно, пасмурно и печально. Таксист спросил:

– У вас нет ощущения, что в городе чего-то не хватает?

– Есть, но не понимаю чего, – ответила я.

– Птиц почти не осталось, – сказал он. – Съели, когда стало совсем плохо.

Не могу вам передать всю ту гамму эмоций – от сострадания до чувства вины за лето с шашлыками, – которые я испытала от этих бесхитростных слов. Нечто подобное было в детстве, когда читали «Дневник Тани Савичевой»: девять страшных записей о гибели ее большой семьи в блокадном Ленинграде.

Вообще, у тех, кто смотрел войну по телевизору, сидя на мягком диване с чашечкой ароматного кофе, сложилось неправильное мнение, что самое страшное – это обстрелы, трупы женщин и детей на улицах, жизнь в подвалах и т. д. Конечно, с точки зрения телевизионной картинки – это жесть. Но «луганские блокадники» говорят, что к минометным обстрелам они со временем привыкли. И не только они, но даже их коты и собаки. В подвалы спускались, но далеко не все.

Это страшно звучит, но постепенно как летальную неизбежность стали воспринимать гибель соседей, знакомых, сотрудников и просто обычных прохожих у них на глазах. Об этом, кстати, рассказывают реже всего.

Самой обсуждаемой темой и самым тяжелым испытанием для города стал голод. Почти все истории трагической смерти или чудесного спасения кого-то конкретного связаны не с обстрелами, а с голодом: как случайно нашли «консервную заначку» или забытый бутыль воды. Как «выпили» бассейн в модной гостинице. И все такое прочее.

И даже «пытки», которые тут гипотетически выдумывают для Яценюка и остальных «членов партии войны», из той же серии: «вот посадить их на месяц без еды и воды, отключить телефоны, интернет, свет, газ...». Мы, не пережившие всего этого, даже представить не можем, насколько это было мучительно и страшно.

Голод разделил людей на хороших и плохих, сильных и слабых, моральных и подлых, больше, чем любая политика. Рассказывают, что первыми «вышли из строя» интеллигенты: те, кому было неловко грабить магазины, «чистить» запасы соседей, суетиться и менять вещи на еду, крупу на тушенку и т. д.
Девочка, студентка техникума, из неблагополучной семьи, нагуляла ребеночка, жила на детское пособие у подружки, к выживанию в экстремальных условиях приспособлена не была. Выплаты прекратились. Деньги закончились. Просить стеснялась. Доедала таблетки для похудения, которые подружка, уехавшая из города, оставила в тумбочке. Умерла от истощения

Поведали историю пожилой учительницы, которая почти не могла передвигаться из-за опухших ног. Ее дом опустел. Люди уехали. Несколько раз воду ей приносили ученики. Но потом и они рассеялись. Телефоны в городе не работали. О судьбе старушки никто не знал. Ее нашли социальные работники, когда принесли талоны на гуманитарку. Она не дождалась помощи всего пару дней...

Другая история потрясла не меньше. Девочка, студентка техникума, из неблагополучной семьи, родни никакой нет, нагуляла ребеночка, жила на детское пособие у подружки, к выживанию в экстремальных условиях приспособлена не была. Выплаты прекратились. Деньги закончились. Просить стеснялась. Доедала таблетки для похудения, которые подружка, уехавшая из города, оставила в тумбочке. Видимо, они забивали чувство голод. Бороться за жизнь у нее просто не было сил. Умерла от истощения. Тело нашли чужие люди, когда услышали непрекращающийся несколько часов плач ребенка. Врачи сказали, что при росте 165 см девочка весила 36 кг.

Банковский служащий, довольно высокого ранга. На все сбережения отправил семью в безопасное место. Сам остался. Похудел почти на 20 кг. Делился едой, помогал соседям. Ходил за водой для всех с самодельным возиком и на другой конец города заряжать телефоны. Пытался узнавать новости. Как и остальные, очень ждал первого гуманитарного конвоя. Того самого, который неделю держали на границе, придумывая поводы, чтобы не пустить. Того, что вызвал иронию Турчинова: мол, везут соль и воду, ха-ха, хи-хи.

Когда белые грузовики с простреленными тентами на большой скорости влетели в город, мужчина бегал их встречать, рыдал, как ребенок. Говорил: «Мы спасены!». Три дня стоял в очередях за талончиком. Горланить и толкаться локтями не умел. Пошел за спасительным пайком в тот самый трагический момент и в то место, о котором, как здесь считают, еще будут написаны книги и сняты фильмы: в 25-ю школу. В тот день в очередь голодных людей, стоявших за гречкой, тушенкой и сахаром, угодил снаряд...

Думаю, этих зарисовок достаточно, чтобы понять, почему Луганск все еще переживает посттравматический синдром. Все, кто мог уехать, уехали. Остались самые слабые или самые преданные городу. А еще те, кто хотел жить как при Союзе. Им в этой ситуации комфортнее всего.

ЧИТАТЬ ВСЁ