Потребность подчеркнуть национальный характер российской монархии возникла, как только в правившем императорском доме Романовых не стало собственно Романовых.
Традиция школьного курса истории представляет царя Петра закоренелым западником, сменившим охабень на немецкий кафтан. Недовольных кургузыми одеждами было немало, так что через поколение власть слегка отыграла назад, ловко подменив идеологию костюмом.
Екатерина II, в девичестве принцесса Ангальт-Цербстская, декларировала приверженность начинаниям Петра Великого, но в то же время подавала на интимных приёмах в Эрмитаже русские щи в серебряном горшочке и примеряла «русское платье». Это отчётливо противоречило бытовым реформам Петра, самолично брившего бороды боярам, указами вводившего европейский костюм и устроившего в «Монплезире» настоящий ватерклозет.
Стопроцентная немка, с сомнительными правами на престол и ещё более сомнительной историей устранения от власти законного наследника — собственного мужа, отлично понимала необходимость внешнего национального декора, который служил бы доказательством её «русскости» пусть не по крови, но по духу. Щи да сарафан — что могло быть нагляднее?
Широкое же увлечение «стариной инародностью» было вызвано патриотическим подъёмом, связанным не с победами, но с величайшим национальным унижением, когда враг в 1812-м вторгся в пределы России и захватил её древнюю столицу. «Русское» нередко выглядело прямым курьёзом: в крестьянском сарафане стали наблюдать сходство с античными хитонами, придворные дамы задумали украшать себя крестьянскими предметами роскоши вроде кокошников, а отдельные чудаки в разгар наполеоновской агрессии призывали сограждан перейти с вражеского французского вина на родной самогон…