Основная жизненно важная забота французов – быть истинными французами. Они абсолютно убеждены в собственном превосходстве – общественном, моральном и индивидуальном – над всеми остальными народами мира. Но в том-то и заключается их знаменитый шарм, что они нас, то есть этих остальных, не презирают, а жалеют: ведь мы, увы, не французы. Французов привлекает живой трепет жизни, ее движение, ее блеск и красота.
Несмотря на озаренное революциями и мятежами прошлое, французам удалось создать вполне устойчивую, даже, пожалуй, неколебимую систему жизненных ценностей. У них хватает смелости бесконечно экспериментировать, терпеть неудачи и снова ставить эксперименты – поистине это народ, не обремененный собственным прошлым, а всегда готовый использовать настоящее как трамплин для прыжка в будущее и упивающийся этой своей способностью!
В наибольшей степени эгоцентризм французов проявляется, когда они за рулем. В эти мгновения ими поистине правит анархия. Вот тут-то и можно видеть, что такое настоящий французский характер. Правила дорожного движения воспринимаются французами как интересные предложения, которые можно было бы рассмотреть, если бы не было чего-то куда более важного. Обычно француз (или француженка), будучи, разумеется, патриотом, садится за руль "пежо", "ситроена" или "рено", заводит двигатель, включает скорость и едет себе по Европе, как по собственной вотчине. Французы – не просто плохие водители; это водители безумно опасные.Каждый перекресток на сколько-нибудь крупном шоссе у них напоминает битком набитую танцевальную площадку, где машины беспорядочно вальсируют, сталкиваясь друг с другом, толкаясь бамперами и стараясь во что бы то ни стало расчистить себе путь, проявляя при этом полнейшее презрение к присутствию других машин.
Чуть ли не первым законом, введенным немецкой армией для жителей Парижа в 1940 г., был закон, обязывавший французов переходить улицы и дороги исключительно в указанных для перехода местах. С этого момента Третий рейх был обречен.
Французы, подобно немцам, считают самыми плохими шоферами в мире англичан, хотя ежегодный кровавый урожай на французских шоссе свидетельствует, казалось бы, о чем-то ином. Французские водители способны вести машину, глядя по сторонам, повернувшись назад или любуясь небесами (если есть люк в крыше), и при этом каждый проявляет собственную неповторимую индивидуальность, стремясь навстречу неотвратимой погибели.
Если дорога становится хуже, француз лишь пожмет плечами и закурит "Галуаз". У французского шофера такая вера в тормоза собственного автомобиля, перед которой меркнет и кажется смешной вера Жанны д'Арк в Господа Бога. Да и вообще французы воспринимают каждый feu rouge (красный свет), каждый carrefour (перекресток) и каждый rond - point (разворот) как личное оскорбление и попрание свободы.
Французы твердо уверены, что в вопросах культуры Франция была и есть впереди всей планеты – в архитектуре и в музыке, в литературе и скульптуре, в искусстве кино и пантомимы, в драме и балете, не говоря уж об умении красиво умереть на дуэли во время восхода солнца. французы умудряются даже самые обыденные предметы и явления превращать в произведения искусства; однако с тем же успехом они превращают явления искусства в нечто повседневное и обыденное. В десятках французских фильмов на экране появляется всего несколько человек (скучающих, одиноких, ревнивых, безумных, растерянных – но чаще все-таки скучающих), которые молча сидят за удивительно затянувшейся трапезой.
Если бы подобные произведения искусства создавали не французы, а представители киноиндустрии любой другой страны, фильмы эти, конечно же, были бы практически лишены смысла, однако французским кинорежиссерам чудесным образом удается из скучнейших банальностей сотворить шедевры.
Именно французский язык связывает нацию воедино. В былые времена Франция была разделена на области, в каждой из которых говорили на своем языке – бретонском, лангедоке, фламандском. Чуть ли не в каждом округе был свой patois (говор). Это, естественно, воспринималось как угроза единству Франции, и впоследствии во французских школах стали наказывать учеников, если те заговорят на запрещенном наречии; наказанному вручался так называемый символ (чаще всего, маленький кубик), который в течение дня передавался от нарушителя к нарушителю, а к концу уроков тот, у кого этот "символ" оказывался, подвергался порке.
Ни одна другая нация не вела столь тяжкой борьбы за сохранность своего языка. Целая академия (" Academie francaise ") неустанно трудится, дабы обеспечить его чистоту и решить, приемлемо ли то или иное слово. Неологизмы, тайком прокравшиеся в современную речь, безжалостно вырываются с корнем.
Вклад французов в мировую языковую сокровищницу поистине бесценен. Как можно говорить о любви без тонких НЮАНСОВ, без таких слов и выражений, как ТЕТ-А-ТЕТ, РАНДЕВУ, МОН ШЕР, БЕЗЕ и, наконец, АМУР? Разве можно вести с кем-то борьбу без САБОТАЖА, а войну – без МАНЕВРОВ и духа КОРПОРАТИВНОСТИ, без ШПИОНАЖА, АТАК и ДЕТАНТА? Без АВАНГАРДА и АРЬЕРГАРДА? Без КАВАЛЕРИИ и АРТИЛЛЕРИИ? Но самое главное – что бы мы ели в ресторане, закусочной или кафе без КУЛИНАРИИ, КАСТРЮЛЬ, ФРИКАССЕ, КОНСОММЕ, СУФЛЕ, ЭСКАЛОПОВ, ПАШТЕТОВ, ЭКЛЕРОВ, КРУАССАНОВ, ОМЛЕТОВ, КОТЛЕТ, МУССОВ, СОУСОВ!?.
По книге Яппа Ника "Эти странные французы".