В тот вечер на обеде у Майка Шофилда в его лондонском доме нас было шестеро: Майк, его супруга и дочь, я с женой и некто по имени Ричард Пратт.

Ричард Пратт, известный знаток вин и гурман, возглавлял небольшое общество под названием "Эпикур". Каждый месяц Пратт в частном порядке распространял среди членов общества брошюру, посвященную яствам и винам. Он устраивал обеды, на которых подавались изысканные блюда и редкостные вина и терпеть не мог табачного дыма из опасения притупить свои вкусовые рецепторы. У него была своеобразная привычка: оценивая достоинства вин, отзываться о них так, словно речь шла о человеке.

- Благоразумное вино, - говаривал он. - Весьма застенчивое, неуловимое, но довольно благоразумное. - Или же: - Душевное вино, сердечное, озорное... я бы сказал, немного бeсстыжее, но душевное...

На обедах у Майка я встречал Ричарда Пратта дважды, и каждый раз Майк с женой изощрялись как могли, лишь бы угостить знаменитого гурмана чем-нибудь необычным. И этот обед не стал исключением. Уже с порога гостиной угадывалось, что готовится пиршество: длинные свечи, желтые розы, обилие сверкающего серебра, по три винных бокала перед каждым прибором и, самое главное, - нежный аромат жареного мяса, струившийся из кухни.

Мы заняли свои места, и тут я вспомнил, что и накануне за бокалом кларета Майк с Праттом снова заключили пари. Требовалось назвать марку вина и год изготовления. Пратт считал, что это не так уж сложно при условии, что вино получено из винограда достаточно известного урожая. Майк держал пари на ящик такого же вина, что Пратт не сможет отгадать марку. Выиграл Пратт. И я не сомневался, что и сегодня игра возобновится, ведь Майку ужасно хотелось проиграть пари и тем самым доказать, что вина у него достаточно добрые и заслуживают быть узнанными, а Пратту, в свою очередь, доставляло удовольствие демонстрировать собственные познания.

Трапеза началась с рыбы, поджаренной до хрустящей корочки на сливочном масле; ее полагалось запивать мозельским. Майк встал и собственноручно разлил вино по бокалам, а когда сел, я заметил, что он поглядывает в сторону Ричарда Пратта. Майк поставил бутылку передо мной так, чтобы мне была видна этикетка: "Гайерслау-Олигсберг, 1945". Он наклонился и прошептал мне на ухо, что Гайерслау - деревушка в Мозеле, за пределами Германии, почти никому не известна. И добавил, что вино, которое мы пьем, очень необычное: на тамошних виноградниках делают так мало вина, что человеку со стороны раздобыть его практически невозможно. Майк ездил в прошлом году в Гайерслау, чтобы купить несколько дюжин бутылок, и это ему в конце концов удалось.

- Сомневаюсь, чтобы сейчас в Англии у кого-нибудь имелось это вино, - с гордостью сказал он.

Я заметил, как он снова бросил взгляд на Ричарда Пратта.

- За что я уважаю мозельское, так за то, что его очень хорошо подавать перед кларетом, - закончил, повысив голос, Майк. - Многие предлагают вместо него рейнское, но только потому, что не понимают правила: рейнское заглушает хрупкий, тонкий вкус кларета. Подавать его перед кларетом - варварство. А мозельское... да... это вещь!

Майк Шофилд - приветливый, добродушный человек средних лет. Хоть и биржевой маклер. А точнее, комиссионер. Как и многие, кто подвизался на этом поприще, он несколько стеснялся, даже стыдился того, что сколотил капиталец, обладая при этом столь заурядными способностями. Майк отдавал себе отчет в том, что он всего-навсего маклер, достаточно респектабельный, но в глубине души неразборчивый в средствах. И Майк знал, что его друзьям это известно. Поэтому стремился завоевать репутацию человека культурного: воспитывал в себе вкус к литературе и эстетике, коллекционировал живопись, книги, грамзаписи и многое другое. Его краткое предисловие, посвященное рейнскому и мозельскому, и было частью той культуры, к которой он стремился приобщиться.

- Отменное винцо, вы не находите? - спросил он, по-прежнему глядя на Ричарда Пратта. Я видел, как всякий раз, опуская голову, чтобы отведать рыбы, он украдкой бросал на него взгляд. Я почти ощущал, как он дожидается того момента, когда Пратт наконец пригубит вино и вопросительно поднимет глаза - и в его взгляде появится изумление или даже недоумение. После чего начнется обсуждение, и тут Майк поведает Пратту о деревеньке Гайерслау.

Но Ричард Пратт не притрагивался к своему вину. Он был всецело поглощен беседой с восемнадцатилетней дочерью Майка, Луизой. Пратт, повернувшись к ней впол-оборота рассказывал, если мне не изменяет память, какую-то историю про шефа одного из парижских ресторанов. За разговором его все больше и больше кренило в ее сторону. Бедная девочка отодвигалась насколько возможно, кивая вежливо и обреченно, но смотрела при этом не в лицо собеседнику, а на верхнюю пуговицу его пиджака.

Мы съели рыбу, и служанка обошла стол, собирая тарелки. Подойдя к Пратту, она увидела, что он еще не притрагивался к еде, и остановилась в нерешительности. Наконец Пратт заметил ее и отстранил жестом. Прервав разговор, он принялся, лихорадочно работая вилкой, запихивать себе в рот хрустящих поджаристых рыбок. Покончив с ними, он потянулся к своему бокалу, осушил его энергично в два глотка и тотчас обернулся к Луизе Шофилд.

Майк с подавленным видом смотрел на своего гостя. Его круглое живое лицо, казалось, немного потускнело, но он держался ровно и хранил молчание.

Вскоре служанка подала второе блюдо: роскошный ростбиф. Она поставила мясо перед Майком, тот встал, нарезал его аккуратными тонкими ломтиками, бережно разложил по тарелкам, а служанка поставила их перед каждым из нас. Обслужив всех, включая себя, Майк положил нож и уперся руками в край стола.

- А теперь, - сказал он, обращаясь ко всем, но глядя на одного только Ричарда Пратта, - настал черед кларета. Я схожу за ним, с вашего позволения.

- Сходишь за ним? - спросил я. - А где он, Майк?

- В моем кабинете, откупоренный... "дышит".

- Почему в кабинете?

- Доходит до комнатной температуры. Уже целые сутки.

- Но почему именно в кабинете?

- Это самое подходящее место в доме. Ричард помог мне найти его еще в прошлый раз.

Услышав свое имя, Пратт оглянулся.

- Не так ли? - спросил Майк.

- Да, - сказал Пратт, важно кивая в ответ. - Это так.

- На крышке зеленого каталожного ящика у меня в кабинете, - продолжал Майк, - самое подходящее место. Там ровная температура и нет сквозняков. А теперь, извините, я пойду.

При мысли о новом вине, вокруг которого можно затеять новую игру, настроение у него поднялось. Он быстро вышел и уже через минуту вернулся, ступая осторожно и мягко. В руках он нес корзинку, в которой покоилась темная бутылка, повернутая этикеткой вниз.

- Ну! - воскликнул он, приближаясь к столу. - Как насчет этой бутылочки, Ричард? Тебе ни за что не отгадать, откуда она.

Пратт величаво повернул голову и посмотрел на Майка, потом на бутылку в корзинке и слегка приподнял брови, придав им горделивый изгиб, при этом надменно выпятив нижнюю губу.

- Ни за что не угадаешь, - с довольным видом продолжал Майк. - Никогда.

- Это кларет? - снисходительно поинтересовался Ричард Пратт.

- Разумеется.

- Полагаю, с какого-нибудь маленького виноградника?

- Может, да, Ричард, а может, и нет.

- Но урожай... Год урожая достаточно известный?

- Безусловно.

- Тогда это не составит особого труда, - проговорил Ричард Пратт, со скучающим видом растягивая слова. Но мне показались странными и эта его ленивая речь, и этот скучающий вид. При том, что в глубине глаз затаился мрак. И сам он весь как-то подобрался, как зверь перед прыжком, отчего в душе у меня зашевелилось смутное беспокойство.

- Крепкий орешек, - настаивал Майк, - так что я не предлагаю пари.

- Неужели? Почему? - вопросительно приподняв брови, спросил Ричард. А взгляд его оставался все таким же холодным и пристальным.

- Потому, что это трудно.

- Мне не очень-то лестно слышать такое.

- Что ж, - сказал Майк, - с удовольствием заключу с тобой пари, раз тебе хочется.

- Назвать страну будет несложно.

- Значит, ты согласен на пари?

- Конечно, согласен, - отозвался Ричард Пратт.

- Хорошо, тогда, как обычно. Ставка - ящик этого вина.

- Так ты считаешь, что вино мне не по зубам?

- Знаешь, я не могу не отдать тебе должное, но все равно считаю, что с этим вином тебе не справиться, - покачал головой Майк. Ему стоило усилий оставаться вежливым, чего нельзя было сказать о Ричарде: тот и не пытался скрывать своего презрения к происходившему. Но странное дело, уже в следующем его вопросе как будто сквозили нотки заинтересованности.

- Ты хотел бы повысить ставку?

- Нет, Ричард, ящика вполне достаточно.

- Ну а пятьдесят ящиков?

- Это было бы глупо.

Майк неподвижно стоял за спинкой стула во главе стола с нелепой корзинкой в руках. Крылья ноздрей у него побелели, губы плотно сжались.

Пратт сидел, развалясь на своем стуле, глядя на Майка снизу вверх: брови приподняты, уголки губ кривила ироническая улыбка. И снова я увидел в нем, а может мне померещилось, нечто такое, что встревожило меня не на шутку - ту самую недобрую тень пристального внимания, настороженности, что пряталась в зрачках, как тлеющий огонек.

- Значит, ты не хочешь повысить ставку?

- Ладно, мне все равно, - согласился Майк. - На что хочешь, на то и поставим.

Все мы притихли и молча наблюдали за происходящим. Жена Майка занервничала, и я почувствовал, что еще немного - и она вмешается в разговор. Ростбиф лежал перед нами на тарелках и слегка дымился.

- Итак, ты готов поставить на что угодно?

- Я уже сказал, на что угодно, раз тебе непременно надо заострять на этом внимание.

- Даже на десять тысяч фунтов?

- Разумеется, если тебе так хочется, - в голосе Майка прозвучало больше твердости.

Он прекрасно знал, что может поставить на любую сумму, которую Пратту взбрело бы в голову назвать.

- Значит, я называю ставку?

- Давай.

Последовала пауза, во время которой Пратт обвел взглядом присутствующих - сначала меня, затем всех трех женщин, каждую в отдельности, словно призывая нас в свидетели.

- Майк! - воскликнула миссис Шофилд. - Майк, пора положить конец этому бессмысленному разговору и приниматься за еду. Стынет же.

- Это отнюдь не бессмысленный разговор, - бесстрастно заметил Пратт. - Мы заключаем небольшое пари.

Я заметил, что поодаль стоит служанка с блюдом овощей и не знает, подходить ей к столу или нет.

- Ну а теперь я назову ставку, - сказал Пратт.

- Так говори, что ты там... задумал, - довольно небрежно бросил Майк. - Меня это ничуть не волнует.

Пратт кивнул и снова усмехнулся. Затем, не сводя глаз с Майка, он произнес, чеканя каждое слово:

- Майк, если ты проиграешь пари, то выдашь за меня свою дочь.

Луиза Шофилд так и подскочила на месте.

- Вы что?!- воскликнула она. - Это не смешно! Слышишь, папа, совсем не смешно!

- Нет, дорогая, - вмешалась мать. - Они шутят.

- Я не шучу, - веско произнес Ричард Пратт.

- Что за бред? - предложение противника снова вывело хозяина дома из равновесия.

- Ты же сказал, что готов заключить пари на что угодно.

- Я имел в виду деньги.

- Тогда жаль, что ты не уточнил. Что ж, вернемся к прежней ставке.

- Речь не о том, к какой ставке возвращаться. Это вообще не пари. Ведь у тебя самого нет дочери, и ты не можешь уравновесить мою ставку в случае своего проигрыша. К тому же, даже если и была, я все равно бы не женился на ней.

- Рада слышать, дорогой, - отозвалась миссис Шофилд.

- Готов ставить на что хочешь, - заявил Пратт. - На мой дом, например. Дом годится?

- Это который же? - поинтересовался Майк с издевкой.

- Загородный.

- Ну а почему бы и не второй в придачу?

- Ладно, будь по-твоему. Можно и второй.

И тут я заметил, что Майк призадумался. Он шагнул вперед и бережно поставил корзинку с бутылкой на стол. В одну сторону он сдвинул солонку, в другую - перечницу, взял свой нож и стал внимательно изучать его лезвие. Потом положил на скатерть. Перемену в его настроении заметила и Луиза.

- Папа, что за вздор? - закричала она. - Даже слов нет сказать, как это называется! Еще чего не хватало! Чтобы меня превращали в ставку!

- Совершенно верно, дорогая, - поддержала ее мать. - Майк, довольно, садись и ешь.

Майк не удостоил ее внимания. Он посмотрел на дочь и улыбнулся ей заботливой отеческой улыбкой. Но его глаза радостно заблестели.

- А знаешь, - сказал он, - над этим стоит поразмыслить.

- Хватит, папа, даже слушать не желаю! В жизни не слышала ничего нелепее!

- Нет, серьезно. Ты только выслушай меня.

- Не хочу ничего слушать!

- Луиза! Прошу тебя! Дело обстоит так: только что Ричард предложил нешуточное пари. Идея принадлежит ему, а не мне. И если он проиграет, ему придется распрощаться с огромным состоянием. Дальше... погоди, не перебивай... дело в том, что это пари выиграть невозможно .

- А он, похоже, придерживается другого мнения.

- Послушай, ну я же знаю, что говорю! Когда дегустатор пробует кларет, если, конечно, это не знаменитое вино вроде "лафита" или "латура", он может назвать тебе виноградник только приблизительно. Он способен, конечно, распознать округ Бордо и сказать, что вино происходит из Сен-Эмильена, Помероля, Гравса или Медока. Но в каждом округе по несколько коммун, небольших графств, а в каждом графстве великое множество мелких виноградников. Найти среди стольких вин одно-единственное лишь по вкусу и запаху выше всяких человеческих сил. Я даже могу сказать, что это вино с маленького виноградника, окруженного многими другими маленькими виноградниками, и все равно он никогда не отгадает место. Это невозможно.

- Как можно быть столь уверенным? - возразила ему дочь.

- А я вот уверен, хотя, признаться, очень мало разбираюсь в винах. Но я же твой отец! Неужели я стал бы втягивать тебя в заведомо неприятную историю. Просто я хочу заработать для тебя немного деньжат.

- Майк! - резко перебила его жена. - Майк, прекрати ради всего святого!

И опять он не обратил на ее слова ни малейшего внимания.

- Стоит тебе только согласиться, - убеждал он дочь, - как через десять минут ты станешь владелицей двух больших домов.

- Папа, мне они не нужны.

- Тогда продай их. Продай их Ричарду прямо не сходя с места. Это я устрою. И тогда, только представь, ты разбогатеешь! Будешь всю жизнь независимой!

- Нет, пап, мне это не нравится. Что за глупая затея!

- И мне не нравится, - продолжала стоять на своем мать, дергая головой, как наседка. - Постыдился бы, Майк, предлагать такие вещи своей дочери!

Майк по-прежнему не смотрел в ее сторону.

- Соглашайся! - азартно выпалил он, глядя на дочь в упор. - Соглашайся, не медли! Гарантирую - не прогадаешь!

- Но мне все это не нравится, папа.

- Ну же, девочка!

Майк сверлил ее горящими глазами и продолжал убеждать. Дочери было не так-то просто перечить ему.

- А если я проиграю?

- Я же говорю - это исключено, ручаюсь.

- Папа, не стоит!

- Но я хочу сколотить тебе состояние. Слово за тобой!

Она все никак не могла решиться. Но потом, беспомощно дернув плечами, кивнула:

- Ладно. Раз ты говоришь, что все обойдется...

- Вот это совсем другой разговор! - обрадовался Майк. - Отлично! Пари заключено!

- Да, - сказал Ричард Пратт, поглядывая на девушку, - пари заключено.

Майк тотчас взял бутылку, сначала отлил немного себе, затем торопливо обошел вокруг стола и разлил остальным. Теперь внимание сидящих было приковано к Ричарду Пратту. Все смотрели на него. Правой рукой он дотянулся до своего бокала и медленно поднес его к носу.

Ему исполнилось лет пятьдесят. Лицо у него не из приятных. Оно состояло как бы из одного только рта. Рта и губ: мясистых, влажных губ профессионального дегустатора. Нижняя губа провисала посредине. То была отвислая, вечно оголенная губа дегустатора, вывернутая наизнанку, чтобы ею можно было охватить край бокала или кусочек еды. "Как замочная скважина", - подумал я.

Он поднес бокал к носу, повел над поверхностью вина, слегка втягивая воздух. Осторожно, с сосредоточенным видом покрутил в пальцах бокал, чтобы полнее почувствовать букет, и закрыл глаза. Теперь его голова, шея, грудь, казалось, превратились в автоматический анализатор, фильтрующий и разлагающий запахи, которые ловил его нос.

Я отметил, что Майк сидит, откинувшись назад, с виду как будто спокойный. Однако он следил за каждым движением гостя. Миссис Шофилд, его чопорная супруга, сидела с окаменевшим от негодования лицом и смотрела перед собой. Их дочь, Луиза, отодвинула свой стул немного назад и в сторону и тоже во все глаза смотрела на дегустатора.

Пратт принюхивался и потягивал носом не меньше минуты. Затем, не открывая глаз, не двигая головой, поднес бокал ко рту и отпил чуть ли не половину содержимого. Некоторое время он держал вино во рту, получая первые впечатления, потом проглотил немного, и я увидел, как у него заходило адамово яблоко, когда вино текло по горлу. Но большая часть вина осталась во рту. И теперь, не глотая, он втянул сквозь губы тоненькую струйку воздуха и дал ему смешаться с парами вина. И только после этого сглотнул воздух, задержал дыхание, выдохнул через нос и, наконец, начал перекатывать вино под языком и разжевывать - он в полном смысле слова жевал его, словно хлеб.

Это было захватывающее действо, и, надо признать, исполнял он его великолепно.

- М-м, - сказал Пратт, опуская бокал и облизывая розовым языком губы. - М-м... да. Занятное винцо, ничего не скажешь... Нежное, ласковое, почти с женственным привкусом.

Задумавшись, он начал рассуждать вслух:

- Теперь можно воспользоваться методом исключения. Вы простите меня за то, что я делаю это столь тщательно, но слишком уж высока ставка. В другое время я бы рискнул, сразу же прыгнул и очутился в центре нужного мне виноградника. Но сейчас... следует действовать осмотрительно.

Он взглянул на хозяина и улыбнулся. Майк не стал отвечать тем же.

- Итак, первое. Из какого округа в Бордо происходит вино? Назвать его не очень трудно. Для Сен-Эмильона или Гравса вино слишком легковесно. Очевидно, Медок. На этот счет никаких сомнений.

Подняв глаза вверх, Ричард помолчал и снова принялся рассуждать вслух:

- Дальше... Из какой общины в Медоке вино родом? И на этот вопрос можно ответить методом исключения. Марго? Нет. Не Марго. У вина нет того резкого букета, который присущ Марго. Пойяк? Для Пойяка вино слишком нежное и мечтательное. У пойякского вина, можно сказать, властный нрав. К тому же, по-моему, пойякское вино содержит немного мякоти и отдает, как ни странно, пылью. Такой вкус придает винограду тамошняя почва. Нет-нет. Это вино... утонченное, застенчивое, поначалу стыдливое. Оно дает себя знать чуть позже, но с изяществом. Немного с хитрецой вино, где-то на втором плане, быть может, и проказливое, дразнит язык едва уловимым содержанием танина. А привкус очаровательный... ласкающий, женственный, щедрый до самозабвения, какой свойствен исключительно винам из коммуны Сен-Жюльен. Вне всякого сомнения - это Сен-Жюльен.

Он откинулся на спинку стула, сложил руки вровень с грудью, касаясь пальцами одной руки пальцев другой. В его поведении появилась какая-то напыщенность. Но мне показалось, что делается это отчасти, чтобы пощекотать нервы хозяину дома. Я поймал себя на том, что, затаив дыхание, жду, что произойдет дальше.

Луиза прикуривала сигарету. Пратт услышал чирканье спички и обернулся к ней, внезапно вспыхнув неподдельным гневом.

- Пожалуйста, - сказал он. - Пожалуйста, не делай этого. Курение за столом - самая вредная привычка!

Она уставилась на него большими застывшими глазами, сжимая в пальцах горящую спичку. Затем отвернулась, медленно и с презрением. Опустила голову, чтобы задуть спичку, но незакуренную сигарету из рук не выпускала.

- Извини, дорогая, - вздохнул Пратт, - но я просто не выношу, когда курят за столом.

Она отвернулась.

- Так, значит, где мы остановились? - продолжил он. - А, да. Вино из Бордо, коммуна Сен-Жюльен, округ Медок. Пока ничего особенно сложного. Но теперь нам предстоит решить самую трудную задачу - назвать собственно виноградник. Ведь в Сен-Жюльене их много, и, как справедливо заметил наш хозяин, разница между ними зачастую невелика. Ладно, посмотрим.

Закрыв глаза, он снова погрузился в раздумья.

- Лучше начать с попытки установить "возраст", - сказал он. - Если это удастся, дело, считай, в шляпе. Так-так. Вино явно не первого урожая... и даже не второго. Незаурядным вино не назовешь. Ему не достает... гм... как бы это сказать, качества, силы, блеска. Но это может быть третий урожай. И все же я сомневаюсь. Как сказал наш хозяин, вино удачного года. Возможно, он несколько преувеличил его достоинства. Тут нужно быть осторожным, очень осторожным.

Он взял бокал и отпил немного.

- Да, - сказал он, обсасывая губы. - Я прав. Это четвертый урожай. Теперь я в этом уверен. Четвертый урожай. Удачный год, даже выдающийся. Поэтому у меня на некоторое время возникло впечатление, будто это третий... или даже второй. Отлично! Это мне уже нравится! Вот мы и у цели! Какие есть в Сен-Жюльене виноградники четвертого урожая?

Он опять погрузился в молчание, взял бокал и прижал его край к губе. Потом я увидел, как он, постреливая кончиком узкого розового языка, окунал его то и дело в вино.

Отталкивающее зрелище. Словно ящерица-хамелеон. Глаза его по-прежнему были закрыты, лицо сосредоточено. Двигались только губы, скользя одна по другой, как два кусочка влажной губчатой резины.

- Опять! - воскликнул он. - На заднем плане появляется танин, этакое мимолетное вяжущее ощущение на языке. Ну, конечно! Теперь я нашел! Это вино с одного из маленьких виноградников близ Бейшевиля. Да, припоминаю. Округ Бейшевиль, река, маленькая гавань, забитая илом, так что суда не могут больше заходить в нее за вином. Бейшевиль... Сам ли это Бейшевиль? Нет. Не совсем. Но где-то в окрестностях. Замок Тальбо? Может ли это быть Тальбо? Пожалуй. Секундочку.

Он снова пригубил вино. Боковым зрением я заметил, как Майк все больше и больше припадает к столу.

- Нет, ошибаюсь. Это не Тальбо. Тальбо захватывает вас чуть быстрее, чем это вино. Разгадка где-то близко. Если вино урожая тридцать четвертого года, а я убежден, что так оно и есть, тогда это не Тальбо. Так. Дайте подумать. Это не Бейшевиль и не Тальбо, и тем не менее оно близко и к тому и к другому настолько, что виноградник, возможно, находится между ними. Так который же?

Его терзали сомнения. Все ждали, не сводя с него глаз. Даже миссис Шофилд теперь смотрела как завороженная. Я услышал, как служанка за моей спиной осторожно, чтобы не нарушить тишину, поставила блюдо с овощами на буфет.

- Ага! - воскликнул Пратт. - Нашел! Вот теперь нашел!

Он пригубил вино в последний раз. Затем, держа бокал у рта, повернулся к Майку с деланной улыбкой и произнес:

- Знаете, что это? Маленький замок Бренер-Декру.

Майк сидел неподвижно как истукан.

- А год - тысяча девятьсот тридцать четвертый.

Теперь все повернулись к хозяину в ожидании, что он повернет бутылку и покажет этикетку.

- Это твой окончательный ответ? - спросил Майк.

- Да, пожалуй.

- Так да или нет?

- Да.

- Как, ты сказал, называется вино?

- "Шато Бренер-Декру". Маленький милый виноградник. Живописный старинный замок. И как это я сразу не разобрал! Я же неплохо его знаю.

- Ну же, папа, - попросила девушка. - Поверни бутылку, посмотрим. Я хочу получить то, что мне причитается, мои два дома.

- Подожди минутку, - сказал Майк. - Минутку.

Он сидел бледный, подавленный, лицо осунулось, словно силы, капля за каплей, покидали его.

- Майк! - встревоженно окликнула его жена с противоположного конца стола. - Что происходит?

- Папа! - закричала в отчаянии Луиза. - Папа, ты же не хочешь сказать, что он все назвал правильно!

- Не волнуйся, дорогая, - растерянно проговорил Майк. - Для беспокойства абсолютно нет причин и, повернувшись, сказал: - Послушай, Ричард. Давай-ка пройдем в соседнюю комнату и поговорим.

- Я не желаю ни о чем говорить, - отрезал Пратт. - Единственное, чего я хочу - это увидеть этикетку на бутылке.

Теперь Пратт знал, что победитель - он, и держался холодно и надменно, как и полагается триумфатору. По его виду я понял, что он готов смести любую преграду.

- Чего ты ждешь? - спросил он Майка. - Ну давай, поворачивай бутылку.

И тут вдруг миниатюрная, сухощавая служанка в черно-белом, которая стояла рядом с Ричардом Праттом, протянула ему какой-то предмет.

- По-моему, это ваши, сэр, - сказала она.

Пратт оглянулся, увидел у нее в руке очки в тонкой роговой оправе и на какое-то мгновение пришел в замешательство.

- Разве? Может, и мои. Не знаю.

Эта пожилая женщина, которой было под семьдесят, безупречно проработала в доме многие годы. Она положила очки на стол рядом с ним.

Не поблагодарив, Пратт взял очки и сунул их в нагрудный карман за белый платок.

А служанка все не уходила. Она по-прежнему стояла чуть поодаль за спиной Ричарда Пратта. В ее поведении было что-то необычное. Эта крошечная женщина стояла как вкопанная, и я, глядя на нее, почуял вдруг что-то неладное. Она стояла, сцепив руки перед собой, от ее поблекшего старческого лица веяло холодом, подбородок был решительно вздернут, а губы плотно сжаты. Смешная наколка на голове и сверкающий белый фартук делали ее похожей на птичку с белой грудкой, отороченной кружевами.

- Вы оставили очки в кабинете мистера Шофилда, - произнесла она.

Ее речь была нарочито вежливой.

- На крышке зеленого каталожного ящика, сэр, когда вам случилось зайти туда перед обедом.

Понадобилось несколько секунд, чтобы смысл сказанного окончательно дошел до нашего сознания, и в тишине, которая воцарилась после этого, я заметил, как Майк медленно встает из-за стола, как бледность постепенно сходит с его лица, как у него начинают расширяться зрачки и проступает не предвещающая ничего хорошего белая полоска вокруг ноздрей.

- Майк! - закричала миссис Шофилд. - Майк, умоляю, держи себя в руках, Майк! Майк, ты слышишь!..