Воздух. Да, кажется, это воздух. А может, что-то другое… Нет, точно он. Мои рецепторы распознали азот, кислород и углекислый газ… Сколько примесей. А это ведь интересно. Может, стоит все-таки разлепить запечатанные сургучом веки и открыть глаза? Слишком уж велико искушение, такого я еще никогда не встречал. Вот запах резины, вот ферамоны влюбленной женщины, кеды – тканые, - запах скорости. Далеко не совершенной. Железо. Резко вспыхивающее. Пот. Перхоть. Помада. Слух улавливает голоса, а вот – очки. Они раздавлены чьей-то случайной ногой. Музыка. Я понимаю, что пальцы перебирают струны. С пальцами все понятно – они кем-то по-настоящему любимы. Струны - роюсь в воспоминаниях. На ум что только не приходит – банджо, кифара, мандолина, лютня, арфа. Гитара. Точно она. Я даже могу сказать, что она совсем новая, что ее долго ждали. Ради нее не мало потрачено усилий. А вот еще - это монета звенит. Она присоединяется к себе подобным. Все, что мне удалось уловить, казалось еще таким новым, но почему-то уже очень знакомым. Нужно просмотреть каталог, ведь неплохо было бы знать, куда же меня занесло. Нашлась! Земля - планета Солнечной системы.
Я выныриваю из собственного мира на встречу новому, мне предназначенному самим Случаем. Я замираю в ожидании, и оно не обманывает. Меня накрывает поток воспоминаний, сносит с ног, испепеляет в момент, как будто я хрупкое дерево, случайно оказавшееся на пути у несущейся раскаленной лавы. Я так этого не люблю. Так происходит всегда, когда я соглашаюсь на встречу с новым миром. Может, поэтому я стал столь гостем на планетах. Сложно признаваться в собственной слабости. Каждый раз заново просматриваемый фильм. Кинолента о том, как я был счастливым, как жил обыкновенной жизнью, как просто даже жил, а не существовал в форме «ищущий», слоняясь меж планетами, их отражениями, звездами, людьми. Единственным шансом выкарабкаться из этого колодца миражей – было стать «нашедшим». Ради этого я все еще продолжал свой бесконечный бег, ни на минуту не останавливаясь, хотя запасов счастья для движения оставалось все меньше. Ведь такие, как я, не могли брать энергию из классических источников. Мы не питались, не фотосинтезировали. Мы как будто платили за то счастье, что Случай дал нам испытать при жизни. Чем больше его было накоплено в кладовых нашей души, тем способней мы были к этому бегу, к исполнению данной нам задачи. Приводя пример из вашей, земной жизни, можно сравнить нас с медведями… Весной, летом и осенью была жизнь, а зимой – моя теперешняя форма существования. Я собирал когда-то в лукошко моего сердца счастье, словно медведи – свой подкожный жир, а теперь расходую его, как энергию. Такой себе аккумулятор. Разница между мной и медведем в том, что он-то пробуждается каждую весну, а я… Каждый раз заново просматриваемый фильм. Кинолента о том, как я был счастливым, как жил обыкновенной жизнью, как просто даже жил, а не существовал в форме «ищущий», слоняясь меж планетами, их отражениями, звездами, людьми.
Я жил уже тысячи лет. Спроси вы меня: «Что же ты так долго делаешь в этом бренном мире?» - я бы точно не нашелся, что вам ответить. Не было никакого мира или миров. Вернее, они-то были, но я слишком много их познал, чтоб продолжать интересоваться в них хоть чем-то. Когда только это все началось, я еще с трепетом ожидал встречи с каждой новой Галактикой, с каждой новой землей. Потом они стали для меня очередными, а не ожидаемыми или каждыми. Я перестал выделять их среди других. Если бы я хотя бы на нана-секунду представлял, что их так много. Жил, да и жил. Растил пшеницу под оранжевым небом, по которому медленно, словно по-лягушачьи, плыли зеленые облака. Слушал пение рябчиков, изучал язык шелестов, общался с ветрами, что нередко наведывались в мое поле. Всегда ровно в три часа и никогда с опозданием шел дождь. Такой красивый дождь. Он полевал мои поля, он наполнял мои бочки, чтоб мне было, чем лечить моих детей от серой простуды, чтоб мои дети могли жить. Он выгонял птиц с моей земли и ребятишек из дому. Они более меня любили этот вечный дождь. Он был для нас всех опорой, фундаментом. Он был тем, что текло в их, но не в моей крови. Когда-то я сам попал на эту землю, встретил женщину, которая стала мне солнцем. Ее-то кровь и бежала по их венам. Этот дождь был единственным, в чем можно было быть уверенным до конца на этой земле. Всегда в три и никогда с опозданием. Мы строили на этом наши жизни. Я раскидывал свои руки навстречу реке Ибр и горе Ланг, что одна была на западе, а другая на востоке, я открывал душу, а дождь лил и лил, смывал прожитое, наполнял невиданным. Он врывался в меня потоками, он топил собой мои сомнения и страхи, а они бежали, как крысы бегут с корабля. Другого выхода им не оставалось, хреновы живучие твари. Хотя мне-то все равно, главное, чтоб исчезли, а как… Так всегда, так каждый день. Сейчас, когда всего этого уже нет со мной, я понимаю, что этот дождь был причиной того, что я просыпался по утру. Нет, не подумайте, что мне не было, чем жить, просто этот самый дождь чистил меня, он принимал мою исповедь. Каждый новый день был по-настоящему новым.
Однажды я все так же проснулся, разбудил детей, радуя их тем, что сегодня в пять часов мы поедем на восток, к горе Ланг, где будем встречать птиц и радугу, что они принесут. Я пошел в поле, я опять встретил Солнце…Оно улыбнулось мне, нежно провело своей теплой рукой по моему лицу, во взгляде засветились хитринки. Я так любил тебя, моя Хлое. И сейчас люблю, все у нас когда-нибудь только начнется, а пока у меня есть дети, твои солнечные дети.
Я взялся за дело, по давно закрепившемуся плану выполняя все нужные для поля работы. Время близилось к трем, пшено уже ждало своей порции влаги. Как я и дети – пищи. Все были заняты на кухне. Мильке раскладывала посуду, Фура дорезала салат из кувшинок, цветов и змей, а Сагл уже заканчивал с вареными мышками. Нет, мы не были живодерами, просто обычная, среднестатистическая семья, которая поедает иногда на обед, в случае хорошего настроения, мышек для компьютеров. Нам привозили их с каких-то далеких просторов, но я никогда теперь не интересовался этим. Я полностью отдал себя этому миру. Меня даже не волновало то, что и моя пшеница, моя золотая россыпь, была завезена с тех же земель. Народ настолько свыкся с этой агрокультурой, что давно уже считал ее своей, родной, но никак не импортированной. В общем, стол был готов. Мы ждали прихода дождя, чтоб начать вместе с полями. Осталось десять секунд. Дети знают, что им хватит этого времени на то, чтоб добежать от кухни до двора как раз с первыми каплями. Но капель не было. Капель не было. Чего?! Капель не было. Мозг ошарашено продолжал работать, создавая странные логические цепи. Весь я верил, что дождь пойдет, но все та же логика неумолимо выдавала ответ, что если нет капель, то нет дождя. Что если есть три, то должен быть дождь. Что если есть три, но нет капель, тогда дождя сегодня не будет. Я не понимал, что происходит, хотя слышал уже возбужденные крики соседей, вторящие им голоса детворы, стук распахивающихся дверей, что ударом о косяк выражали свое возмущение всем окружающим. Тогда с неба, вместо капель, посыпались какие-то корабли. Началась суматоха, дни сумрака, мы медленно, сохраняя каждую каплю, пили дождевую воду. Она еще поддерживала в нас людей, мы еще были кем-то. Но дождь больше не шел, запасы уверенно кончались. А с каждой высадкой корабля на нашей земле появлялось все больше пришельцев. Они ничем не отличались от нас, хотя никак не могли воспринять нашу пищу, наши традиции. Они не пришли к нам с войной, тогда все вокруг было бы черным. Нет, они пришли к нам с реформацией, поэтому все вокруг было серым. Эти люди широко улыбались, светили своими идеальными зубами, носили обтягивающие, цвета серебра, комбинезоны, словно боялись, что тело их будет дышать нашим воздухом, что наше светило будет ласкать их плечи и руки. Их простота только больше настораживала.
Когда Воды осталось совсем чуть-чуть, они пришли с предложением. Молодые парень и девушка. Мне было сложно смотреть в их лица из-за этих неестественно ярко сверкающих зубов. Они сказали, что знают о моей проблеме, но что она совсем не страшна. Девушка объяснила, что они смогут спасти моих детей, что будут заботиться о них. А парень добавил, что их профессора смогли разгадать тайну нашего «вечного дождя». Именно поэтому они смогут создать жидкость в лабораторных условиях, тем самым найдя способ продлить жизнь нашим детям. Тут слово опять взяла девушка. Она поведала мне о том, где и как мои дети будут жить, уверила, что они будут получать образование и смогут со временем жить полноценно. Их излечат от зависимости от тех веществ, что входили в состав дождя. Хотя риск очень велик. Я понимал, что это единственный выход. Боль, не передаваемая вам боль, наполняла меня. Мои дети теряют не только отца: их будут плавно, без опасности для жизней, лишать родства с этой черной землей под оранжевым небом, по которому медленно, словно по-лягушачьи, плывут зеленые облака. Но это был выход. Дождевой воды осталось по глотку на каждого из трех моих детей.
Тогда я только спросил о том, что они требуют взамен, ведь у меня не было ни денег, ни каких-то ценностей, а к моему золоту – пшенице – они относились как-то очень скептически, хотя никогда не забывали об улыбке. Если по сути, то мне предложили работу. Я должен был исследовать космическое пространство, выступая в роли… «пророка» - так они сказали, на населенных людскими существами планетах. От меня не требовалось ничего сложного, программа действий вносилась в мой мозг, мне оставалось только произносить написанный текст и сопровождать его определенного рода действиями. Они сказали, что я буду существовать вечно, и всегда в поиске. Конечно, им прейдется несколько изменить меня, но только для того, чтоб я мог выполнять условия контракта. Тогда у меня возник один вопрос: «Как я смогу выйти из этой системы?»
Ведро холодной воды на голову. Да, так. Парень, пытаясь взглядом словить что угодно, но не меня, сказал, что это очень сложный процесс. Меня самого вытянут из системы, но не их центр, а то, что сделает меня «нашедшим». Тихо добавил, что не может назвать мне это самое, но…костер. Да, это будет связанно с костром. В общем, меня обрекали еще и на поиск моего отражения среди тысяч миров, связанное не понятным пока мне образом с костром. Но я согласился. Это не так уж сложно, когда понимаешь, что канат, на котором стоят те, ради кого ты жил, сейчас просто порвется, и виноват в этом будешь только ты.
Теперь четкая нить начала обрываться. Остатки от общей аппликации моей жизни. Облака летят/птицы летят/я даю детям последние глотки/дождя Мильке кричит/белые зубы/просвет/Сагл молча смотрит/меня больше нет/ и тчк. тчк тчк тчк тчк тчк тчк, сливающиеся в пиксели, их которых состоит моя Вселенная. Я открываю глаза. Меня слепит (формально) приближающееся пятно света. Меня глушит приближающийся набор шумов. Такое многообразие пришлось бы по вкусу какому-нибудь шумоману. …
…Метро. Так это называется в этом мире. Город – Берлин. Я с интересом рассматриваю окружающих меня людей и предметы. Теперь замечаю раздавленные черные очки, косматого хиппи-гитариста и шапку монет рядом с ним. Молодая блондинка сидит на скамье, крася губы яркого цвета помадой, по платформе проносится парень в желтых Конверсах. Привалившись к стене, стоит потный мужчина, который постоянно пьет и протирает лоб хлопчатобумажным белым платочком. Он из того племени офисных работников, которые заблудились в кипах бумаг и цифр. Да, все именно так, как я и предполагал.
Я сажусь на пол, откидываю голову, и она касается приятно прохладной стены. Не знаю, сколько сидел. Просто впитывал в себя картины изменившегося за долгое время, пока меня здесь не было, но родного мне мира. Я глянул направо. Мое внимание привлекли две девушки. Одна, в светлой классической юбке и собранными в хвост волосами, собирала разбежавшиеся по всей платформе яблоки. Другая – неформалка с красными волосами – кинув на пол книги, пыталась хоть чем-то помочь и эмоционально извинялась.
Поворот головы налево. Глаза закрылись, и я ненадолго задремал. Хоп! Пробуждаюсь от внимательного взгляда странных голубых глаз. Брови слегка выгнуты, а рот приоткрыт, как это бывает у маленьких детей, которые слишком самозабвенно отдаются задаче. И все это окружает костер рыжих волос. Языки этого пламени обжигают всех, и саму ее. Хотя меня они приятно согревают. Есть в ней что-то очень мне важное. В глазах высвечивается вопрос.
И с губ слетает: «Это ты – человек, который выращивает пшеницу под оранжевым небом в моих снах?»
Я вернулся туда, где все когда-то началось. И мне больше ничего не нужно было искать, я все обрел, я все нашел.
