Отчиму 60. Юбилей. Значимый и знаковый. Мне как-то всегда казалось, что я сам, каким был, таким и остаюсь, нисколько не меняясь, а вот окружающие и близкие мне люди меняются калейдоскопически быстро и неуловимо. И сейчас вот, поздравляя его по телефону, слушая шум и гам всего этого табора, съехавшегося в дом, и желая всего того, что обычно желают в таких случаях, поймал себя на мысли, что нет, всё далеко не так. Не могу объяснить, откуда это понимание взялось, но появилось оно чётко и одномоментно, Может быть потому, что почти совсем исчезла та дистанция в разговоре, которая всегда была между нами, пусть незримо.

У нас всегда были непростые отношения. Я не сказал "плохие", - непростые, сложные. И тогда, когда я его первый раз увидел, с небывалым по тем временам подарком - огромным зелёным пластмассовым танком на пульте управления, стреляющим резиновыми пульками, забравшись под кровать и крича "Дурак ты, Витька!" , не реагируя на уговоры матери и посулы бабушки; и став постарше, когда с упоением и восторгом крутил самостоятельно руль его огромного самосвала на необозримом скошенном поле, где не в кого было врезаться или куда-то провалиться. Он запрещал мне смотреть поздние фильмы, я их подсматривал и "жестоко" мстил, делая ошибки в его контрольных по алгебре в вечерней школе. Мы ругались по взрослому и спорили до хрипты, пугая бабушку, которая как несушка готова была отстаивать внучка несмотря ни на что; и ехали на рыбалку, в полном согласии и покое удя рыбу и болтая ни о чём. Наверное я тоже был не подарком (а может и остаюсь им), ершистый и языкастый, не очень реагирующий на его "строгий тон" и пытающийся до последнего гнуть свою линию. Он много перенёс. Я видел его растерянность всего один раз - там, в Хасавюрте, в этой зачуханной и засратой больничке, с раздробленной ногой и огромной раной, в палате на 10 человек, в которой тут же готовили еду люди и гонялись друг за другом большие зелёные мухи, когда от него ничего не зависело. Я, первый раз увидев это, уже будучи врачом, долго и мучительно блевал среди фекалий в больничном сортире, а потом на пару с братом мотался по местным аптекам в поисках лекарств, отстранив местного аборигена, перевязывал и промывал рану. Впрочем это отдельная тема. И так чересчур углубился в личные сферы. Наверное. Но я уважаю его постоянство, дотошность и основательность во всём и главое - он не пытался "переделать" меня через силу и по своему лекалу. Получилось что получилось. Спасибо. Всё.