Политика - это игра в шахматы на доске, по которой кроме шахмат расставлены ещё шашки и Го, причём каждая партия влияет ещё на несколько параллельно идущих партий, и исход каждой партии зависит также от исхода нескольких предыдущих. Разве можно разобраться в этой партии имея только отретушированную фотографию позапрошлого хода с которой убрано всё, кроме шахмат?

Молодой Герцог стоял на стене и смотрел вниз, на толпу кричащих людей, пытающихся взобраться на стены его крепости. Штурм продолжался уже третий час, но пока все атаки удавалось отбить.
- Сейчас мы поджарим этих свиней! Они увидят у меня адские врата в зелёную полоску! - Барон расхохотался. Герцог не знал, почему в зелёную полоску, но в том, что его вассал способен отправить вражеских солдат в ад, не сомневался. В конце концов, он знал Барона сколько себя помнил. Крупный, невероятно сильный мужчина с большими, огрубевшими ладонями, громким голосом и всклокоченными рыжими волосами всегда казался ему надёжным. И страшным.
- Солдаты устали, мы уже почти неделю отбиваем постоянные атаки. - Голос самого Герцога звучал тихо, но хотя бы не дрожал. Сам юноша не чувствовал в себе никакой силы или уверенности.
- Не переживайте, милорд, сейчас мы их отправим отдохнуть! - Барон оскалил зубы в улыбке. Молодой Герцог лишь сильнее стиснул края меховой накидки и отошёл от края стены. - Открывайте внешние ворота!
Паж Герцога, лишь недавно получивший эту работу, ещё совсем ребёнок, испуганно и удивлённо посмотрел на Барона, потом на своего сюзерена. Они хотят сдать крепость?
Внешние ворота тяжело заскрипели и начали подниматься. Герцог закрыл глаза, он знал, что сейчас произойдёт, и не хотел этого. Так надо, отец выбрал его, он не может отдать корону кузену. Как же так, они вроде бы всегда неплохо ладили. Надсадно орущая толпа ломанулась в ворота, топча и сбивая друг друга с ног. Вот как, значит, грешники бегут в ад. Герцог протяжно выдохнул. Он тоже будет гореть в аду, когда-нибудь обязательно, но сейчас не его очередь.
Внешняя стена казалась невероятно толстой, но на самом деле внутри неё было несколько сквозных проходов и отрезков тоннеля. Один из его предков, Кровавый Герцог, построивший эту крепость, был не столько безумцем, но и гением.
- Закрыть внешние ворота! - Голос Барона громыхнул, казалось, над самым ухом. Всё. Внешняя решётка упала, отрезая несколько десятков солдат, успевших забежать внутрь стены, от всего мира. Сзади решётка и тяжёлая створка из морёного дуба, спереди - тоже самое, вторую дверь им открывать никто и не собирался. А ещё темнота. Солдаты оказались заперты в тёмном узком тоннеле.
- Открывай люки! - Рявкнул Барон и расхохотался. Он обожал эту крепость, её устройство и хитроумные ловушки. Воистину, штурм этой каменной громадины был настоящим безумием.
Солдаты Герцога одновременно откинули три деревянных щита, в тёмный тоннель хлынул свет, ослепляя пленников. Люди поднимали головы, стараясь разглядеть тех, кто был наверху.
- Добро пожаловать в ад, черви! - хохотнул Барон, - масло сюда.
К люкам подтащили бочки с маслом и опрокинул вниз. Люди внизу начал ругаться, потом замолчали. Поняли, наверное. Молодой Герцог открыл глаза и подошёл к одному из люков. Он должен это видеть, он несёт за это ответственность, поэтому - должен.
Барон криво усмехнулся и кинул вниз горящий факел. Люди закричали - те, кого охватил огонь, от боли, остальные от страха. Пламя, подпитываемое маслом, быстро растекалось по одежде и лицам людей, воздух наполнился воплями и запахом горелого мяса. Барон стоял рядом с одним из люков, окутанный чёрным дымом, он казался самим Дьяволом. Барон смеялся. Молодой Герцог заставил себя не отворачиваться.
- Открыть внешние ворота, выпускайте этих свиней! - Голос Барона перекрывал скрип механизмов и крики горящих заживо людей. Когда решётка начала подниматься, обезумевшие от боли солдаты кинулись наружу, пятная кровью и огнём тех, кто был снаружи. Герцог подошёл к краю стены и посмотрел вниз. Вражеская армия рассыпалась, смешиваясь и сминая ряды. Живые факелы метались, поджигая одежду на своих бывших соратниках.
Когда-нибудь историки препишут это мне. Никто не вспомнит имени Барона, но все будут помнить имя Герцога, жестокого и безжалостного убийцы, который сжёг заживо несколько десятков людей. Это мой несовершённый грех, ведь я его сюзерен. В истории сохранится моё имя.

Хочу я умереть в твоих руках
В яркой вспышке ядерного взрыва
Или где-то высоко в горах
Под сошедшей с грохотом лавиной.

И на трассе ночью скоростной
Вместе под колёсами - и в брызги
Разделить дыхание с тобой,
Об асфальт размазав наши жизни.

И в атаку под мечи и пули,
Именем твоим срывая горло.
Или в омут вместе в новолунье,
На костре с одной сгорая болью.

Разорвать себя на тысячу частей,
Скинуть кем-то вышитое платье,
И забыв про всех других людей,
Умереть, держа тебя в объятьях.

Только бескровные губы
Вместе с последним хрипом
Выдыхают холодное имя
Своего жестокого солнца,
Чьи руки всегда так грУбы,
А смех сплетается с криком,
Когда сталь врезается в спину
Того, кто поверил в солнце.

Положу здесь свою последнюю амвшку по Реборну:

Настроение сейчас - спать

Как всегда, зарегистрировалась для утилитарных целей, попробуй вести и его тоже, а пока на затравку - сказка номер раз:

 

 

Девочка открыла глаза. Зелёное утреннее небо отражалось алыми всполохами в густом тумане. Бабочка вспорхнула с её плеча, мазнув по щеке сиреневым серебром крыла. Ветер изогнулся радужной дугой, раскрывая крылья птиц и сдувая с травы пепел сгоревших за ночь звёзд. Девочка улыбнулась цветущим деревьям. От этой улыбки розовые как осторожные взгляды лепестки зимним ливнем осыпались на спящую землю. Она знала. Теперь она точно знала, что означает это слово. Понимание пришло ночью, вместе с туманными снами и осколками яви. Пришло, отразилось от пронзительно-синих мыслей, кругами разошлось в крови. Девочка рассмеялась. От этого смеха треснули тучи, рассыпался мелким, ослепительно-прозрачным бисером туман. Звеняще-многоцветные лучи солнца пронзили её. Каждая частичка тела девочки сияла. Подняв лицо к онемевшим небесам, она танцевала, сминая кровоточащую, изломанную траву. Босые ноги с бессильной нежностью касались острых как белые слова камней. Сердце первым камнем лавины металось в груди. Девочка кричала от разрывающего на капли счастья, и крик серебряным молоком отражался от далёких гор. Она знала, она поняла. Всё, что окружало её, менялось. Немыслимо изгибалось, перестраивалось, меняло цвет. Всё, что окружало её, было отражением её сознания. Девочка побежала, игольчато-алым дождём оставаясь на травах и перьях умолкнувших птиц. Невысказанное слово горело обжигающе-синим огнём в глубине её глазниц. Ослепительно-белая боль дарила свои пьяные от яда цветы девочке, что бежала по долине, наполненной осколками разбитых сердец. Небо звенело над ней колокольчиками преданных тайн. Девочка бежала туда, куда улетают птицы, когда у них отбирают крылья. Под ногами её хрустально ломались зеленовато-хрупкие косточки ночных кошмаров. Горьковатый от дыма ветер срывал смех с её губ. Он смешивал его с пеплом истлевших цветов и уносил к багряно-солёным водам закатного моря. Ветер прятал смех в жемчужины, синие как кровь. Девочка взбежала на холм, ломая ступнями сумеречно-чёрные перья. Время крупинками сыпалось с изломанных ветвей. Она ждала его. Он обязательно должен был прийти. Неумолимый, как нежное прикосновение вечности. Бесконечный как зимний  рассвет. Ведь она поняла смысл слова. Он не должен позволить ей произнести его. Он обязательно придёт. Девочка подняла руки и погрузила их внутрь себя. Сердце, синее как крик птиц лишённых крыльев, плакало на её ладонях. Слёзы хрустально звенели, алой росой оседая на облаках. Девочка засмеялась и начала танцевать. Она слышала звон радуги в ветвях сгоревших молний, и этот звон был её музыкой. Она смеялась, и смех отражался от раскалённого льда под её рассечёнными временем ступнями. Смех перекатывался разбитым стеклом в глубине её чёрных зрачков. Смех тёк вместе с синей, как солнечное тепло, кровью по обожженным, разорванным осколками боли запястьям. Девочка смеялась и танцевала на продуваемом всеми штормами холме, что был сложен из птичьих костей. Она держала в руках истекающее синим сердце. Она была счастлива. Так бывают счастливы скалы, о которые разбиваются птицы. Так бывает счастлив огонь, обнимающий хрупкое тело. Так бывает счастлив металл, разрезающий тёплую плоть. Она была счастлива. Она смеялась. Вихрем взметались из-под её ног взгляды, которые птицы по ночам роняют с неба. Она танцевала, и танец её будил огонь в холодных глубинах земли. Белые губы беззвучно шептали, целуя золотисто-влажный воздух. Синие слёзы чертили узоры забытых земель на белом шёлке, который обнимал сияющее солнечным светом тело девочки. Невыносимая нежность стеклянными слезами стекала по розово-бледным щекам, застывала звёздчатым льдом. А сердце в ладонях билось в ритме звучания забытого слова. Крылатые тени, бесшумные, как ливень перед самым рассветом, стояли на склонах холма. Они беззвучно пели, вплетая свои взгляды в лоскуты радуги. Они ждали, сжигая века в латунных чашах. Ждали её. Но ветер трепал их сломанные крылья и разбрасывал искры по обломкам облаков. Потом они замерли, и ветер прошептал им тайну о шагах, которых не слышно. Он пришёл. Грозовым всполохом разрисовал небо, вплёл бисер дождя в покрывало упавшей из глубин тишины. Он поднялся на холм, пряча в ладонях серо-стальную печаль. Время оседало стальными каплями на его плечах. Мальчик подошёл к девочке, и она остановила свой танец. В его иссиня-чёрных зрачках металось отражение огня, что горел внутри неё. Мальчик улыбнулся. От его горькой улыбки рассыпались тени, засмеялся от огненной боли ветер. Ломко хрустели под ступням  кости птиц, бросавшихся в ущелья. С горьким звоном упали на камни и рассыпались крошевом песочные часы.  Мальчик подставил ладонь под синие капли. Они собирались небольшими озёрами, стекали между пальцев, падали вниз, на таящий лёд. Мальчик поднял руку. Он оставил янтарно-синие полосы на бледно-снежном шёлке щёк девочки, которая танцевала на костях убитых птиц.

- Зачем ты сделала это. Здесь никто не услышит, как поёт твоё сердце. Не увидит, как красиво падаю капли твоей крови. В тебе почти не осталось всполохов. Зачем ты отпустила рассвет?

 - Потому что я…, - мальчик положил пальцы на губы девочки, оставляя ожоги немыслимых узоров.

 - Молчи. Это слово не должно быть произнесено. Никогда.

Мальчик ушёл с холма. Розовый, переливчатый ветер поднял в небо серый как весеннее небо пепел. Девочка больше не танцевала. Она стала словом, которое не должно быть произнесено. Словом, которое должно быть услышано.

 

 

Привет