Когда-то давно, когда я была маленькой, запертой в серые свитера под горло девочкой, один умный человек сказал в шутку, что подарил бы мне мотоцикл, потому что видит меня так, с красными волосами, на мотоцикле, свободную и резкую. Всего лишь маленький эпизод в воспоминаниях, зимний лагерь в Подмосковье, общая длительность - 32 сек.
Но, если вдуматься, то последние шесть лет я только и занимаюсь тем, что выпускаю внутреннюю себя, с с болью, колотящимся в груди сердцем, нежно и терпеливо, но в то же время огромными скачками.
Поверьте мне девочки - брить виски приятно, немного щекотно, немного смешно. Но не бояться быть собой - в сотни раз приятнее.
Знала бы та двенадцатилетняя девочка, что из нее вырастет. Волосы еще не красные, мотоцикла еще нет, но не в этом суть.
Это не новая жизнь. Это просто весна.

Я проснулась утром и ощутила, как снег заполняет меня до краев, как мое тело тяжелеет и опускается ближе к холодной, влажной, вечно голодной земле, это всегда невесомое, тонкое, болезненное тело-перо, всегда готовое исчезнуть, улететь вместе с теплым южным ветром, это тело, такое же как и у всех - смертное и теплое, живое и прозрачное.
В животе кто-то взорвал осколочную гранату, и острые края раскаленного железа впиваются в податливую плоть, ползают там живыми существами до тех пор, пока ты не скажешь "больно, больно, больно" и не сядешь на неудобную скамью в бесконечной пустоте невысказанного, сжимаясь в клубок боли, ощущая как весь мир сходиться на одной точке, становясь слепяще-белым, там, под пальцами, под слоями одежды, кожи и мышц. Мы беспомощны в такой момент, мы можем проиграть любую войну, нам нет дела до темной реальности вокруг нас, есть только боль, есть только сжатые зубы, есть только тишина ожидания.
Музыка и зима переполняют меня сейчас, я слышу их ритм, ощущаю себя в них, прячусь за ними, греюсь в их всеобъемлющем присутствии, мне нравится бело-черный контраст, приходящий вместе со снегом, эти снежно-белые дни, эти безысходно-чернильные ночи, даже эта боль - доказательство моей одушевленности, ведь я так боялась, что мое сердце, мое тело станут льдом, что ничто не коснется их больше, что я буду существовать, но не жить, эта холодная прозрачность ума, моя ледяная ярость, мой взгляд, мое "не трогай меня, меня здесь нет". Мне нужно иногда, чтобы мне напоминали, что я существую, что я здесь, что я не смотрю бессмысленный и бесконечный сон со своей ментальной репрезентацией в главной роли.
И эта жалкая, смешная, бесполезная попытка навязать мне что-то вроде любви, новую отвратительную роль, о, как мне хочется иногда бросить в лицо свое презрение, обжечь азотом руки, которым не позволено коснутся меня, руки, пытающиеся отчаянно найти вход в мой плотный, четко ограниченный мир, заставляющее меня скалить зубы, эти трусливые попытки унизить меня, смешать с осенней грязью, эти люди, ничего обо мне не знающие и которым никогда этого и не узнать, назад, прочь, я буду до последней капли крови бороться за право быть собой, за право самой формировать свой мир и решать, кто входит в резонанс, а кто режет мне уши своей бессистемной несовместимостью. До свидания, забудьте.

Осенью, под конец, я всегда становлюсь такой. Я иду каждый день, сотни, тысячи шагов, и каждый шаг ведет меня глубже в себя. Я ухожу внутрь, спускаясь по спирали холодеющего воздуха вместе с последними листьями, глубже, дальше, слой за слоем, пока внутренняя тишина не укутает меня, превращая мое "я" в тугой кокон, спящий под километрами снега, словно зерно, ожидающее свое солнце. Я чувствую, как становятся холодными пальцы, как выцветает, теряет четкость мир вокруг и как хорошо и тепло в глубине, на дне озера, а не у самой поверхности, под давящим льдом. Зимой мне хочется больше молчать, молчать, меньше разговоров, меньше себя наружу, больше спать, мне хочется темноты ночи и серости позднего утра. Я сплю зимой, и мне снятся сны про жизнь снаружи, про себя-не себя, я жду снега и холода, чтобы можно было начать ждать весны. Я холодна и зимой погружаюсь в свою холодную глубину молчания, там мне хорошо, там тихо, там я знаю каждый уголок, каждую мелочь.
Я сплю и мне снится зимний океан, темный, холодный, неприветливый, далекий.
Скоро зима, скоро мертвенно-белый свет, отражающийся от снега, скоро длинные, почти бесконечные ночи, когда я лежу и ощущаю себя, ощущаю вселенную, живую, дышащую глубоко в своем сне, и наши дыхания входят в резонанс, мы дышим в унисон, до тех пор,пока  я уже не могу сказать где я начинаюсь и где заканчиваюсь, где мое тело и как оно выглядит, одна сплошная всеобъемлющая немая бесконечность зимней ночи, в которой так хорошо потеряться, и так далеко до берега.
Я холодна, мертва, застыла ледяной скульптурой до весны, в глубине, в сотне метров под водой, наедине со своим дыханием. любой резкий звук будит меня, и я разбиваюсь на тысячи осколков, которые превращаются в испуганных птиц, их крохотные сердечки бьются в безумном ритме внезапности, они стремятся прочь, прочь, эти белые, беспомощные птицы страха. Поэтому я ухожу все глубже, чтобы не слушать, не слышать, не быть, остаться целой.

В колонках играет - Dir en Grey - Conceived sorrow

Если все сегодня выгорит, буду учить шведский. И плевать. И летом -в Швецию, хоть на недельку. Чтобы увидеть горы и тихие озера и заплакать, как тогда, год назад, во фьорде.
Моя мама говорит "но как же свободное время. как же мальчики". Спасибо, мне нужно свободное время где-то один-два раза в месяц. Съездить в парк, сходить на концерт. Спасибо, сейчас мне никто не нужен, хотя бы до тех пор, пока я не найду человека, которому буду нужна я, а не моя аватарка в контакте и статус "встречается с". Спасибо, дайте мне занятся собой.
Мне нужен бассейн зимой, еще лыжи, еще может быть Коста-Рика. Мне нужно, чтобы в конце сентября мне сказали "Все, ты здорова", мне нужно солнце, мне нужно море, мне нужен работающий мозг, мне нужен воздух и гудящие от гуляния ноги.
Два года назад я никогда бы не пришла к такому. Два года назад я отчаянно бултыхалась в болоте собственных эмоций, фобий и заморочек. Два года назад я не умела говорить "Да пошло все...", "А мне пох", "нет", "я так хочу". Два года назад я была похожа на рака, который мучительно и долго сбрасывал старую скорлупу, а потом, оказавшись в новой, мягкой и розоватой, отчаянно боролась, чтобы нарастить шипы, чтобы научится скалить зубы, чтобы перестать боятся себя. Два года назад я себя ненавидела, свое тело, свой голос, свои мысли.
Года назад я думала я умру. Года назад была больница, было больно, больно, очень больно, было холодно и пусто. Но это ничего, что больно. Если больно, значит ты жива, значит не спишь, значит надо что-то делать, надо чем-то забивать голову, чтобы притупить боль.
Прости, я тобой воспользовалась, чтобы вырасти над собой, чтобы вновь задышать глубоко, чтобы полюбить свое тело, себя, спасибо, до свидания. Говорят, ты сейчас с другой, я рада.
Все это было. Когда я перестала жить в своем прошлом и начала жить в настоящем? Я пропустила этот момент, просто однажды поняла, что меня больше не придавливает к земле, не сковывает мои движения, этот комок из воспоминаний и разочарований,обид и непонимания.
Я перестала вбивать себя в рамки чего-то. Это тоже хорошо.
Это как бег. Стоит один раз остановиться, и все, дыхание сбито, бок болит. Нужно бежать, как бы тяжело не было, бежать, еще шаг, еще чуть-чуть, потерпи, а потом второе дыхание, может любимая песня в плеере, может солнце, дождем падающее сквозь еще зеленые листья. Шаг, еще шаг, смотри, как все тяжелое остается позади, смотри, как рядом с тобой остается только самое важное, самое ценное. Смотри, чего ты можешь сама.

В колонках играет - The Lion King on Broadway - Shadowland

Это словно поезд метро, выныривающий из привычной полумертвой темноты туннеля под жадные глаза солнца. Неожиданно, немного больно глазам, но так прекрасно. Это твое отражение в окне напротив, статичное на фоне ползущих по стенам проводов, сгорающее на фоне блеска речной воды, сжигаемое неожиданным весенним светом.
Верно, так же ты ощущаешь себя иногда. Словно очнувшись от привычной полудремы повседневности, почувствовать себя живой, так, что больно дышать, что чувствуешь каждое сокращение сердца, резкое, сильное, словно выжимающее, проталкивающее кровь в закованный в зимнее время организм. И ребра, ребра - это, в сущности, не более чем клетка, и с каждым вздохом твои легкие стремятся разорвать эти прутья.
Ты изменилась за последние два года, нет, за последние два лета так, что прежняя ты никогда бы не узнала это отражение в мчащихся проводах. То, что было сдержанно серым, то, что было спрятано, заперто, заковано, то, что было ведьминским клеймом, позорным, достойным сожжения. Теперь оно рыжее, красное, зеленое, фиолетовое и чуть-чуть серое, но это не цвет страха и запрета, нет, это цвет дождливой печали: нежной и немного прохладное, сладковатой на вкус. Сначала, да, сначала ты боялась. Казалось, вместе с цепями ты растеряла весь вес, словно ветер мог подхватить тебя и унести прочь, от тебя же самой, словно ты парила клочком тумана ад полусонным утренним городом. Тяжелые ботинки тогда были грузом, опорой, тем, что держало на земле, что еще могло оставлять следы. Тогда тебе было страшно, больно, словно тебя медленно выворачивали наизнанку, деформируя, придавая другой вид, и тебе было больно, больно, больно.
И страшно. Страшно, дико, до безумия страшно. Что должно было получиться? Это был прыжок в темноту пропасти, и ты летела, летела, но дно и не думало появляться, но ты знала, что оно будет, а каким же будем приземление - знать не могла. А потом ты проснулась. И поняла, что спокойному сну правильности ты предпочитаешь резкую, жестокую, противоречивую неправильность. Потому что тебе настоящей вдруг надоело сидеть взаперти.
Но еще ничего не закончено. И никогда не будет.
А потом поезд снова ныряет в темноту. Где-то в глубине бьется пульсирующим родником тяжелый, глубокий океан песни, то, что когда-то тебя спасло. Под пальцами - немного шершавая желтизна страниц, с маленькими буквами, столпившимися в слова и предложения. И в окне напротив - снова ты.
Да, тогда ты бы и не поверила. Ты изменилась. И не изменилась.

В колонках играет - Tori Amos - Girl